— Нет, — прошептала Сэм, отстраняясь.
— О, здоровая реакция, — одобрил Дориан и снова заулыбался.
— Ты — псих, — проговорила она, снова охватывая себя руками, словно пытаясь оградиться от него.
— Я бы не пытался меня оскорбить, — спокойно произнес он, но в голосе его ощущалось предупреждение.
Сэм ощутила его предупреждение, как сигнал к собственной ярости.
— И что, черт возьми, это должно значить? Что, если я посмею тебя оскорбить, ты больше никогда не прекратишь потока ужаса, пока я в нем не утону? Ты это имеешь в виду? Ты пережуешь и выплюнешь мой слабенький человеческий разум в своей машине смерти?
Его глаза полыхнули гневом. Дориан подхватил ее за руки и вздернул вверх, так что она оказалась почти напротив его глаз. И это возымело эффект, но совершенно противоположный тому, что он ожидал. Озлобленность ушла из нее, схлынула, как поток мутной воды, и под ней осталась неприкрытая нежность. Он застыл под этим взглядом, плавно отпуская ее руки.
— Прости, я… — прошептал он.
— Ты хотел, чтобы я поняла, — остановила его Сэм. — Я поняла. Я не говорю, что я поняла все до конца, но… я теперь знаю, что означает страх, холод, неподвижность. И, как ни странно, — она взглянула на него, — я чуть больше знаю о том, что означаешь для меня ты.
— Я тот же страх и холод, только облеченный в форму. — Спокойно сказал Дориан.
Именно это он хотел, чтобы поняла Сэм. Хотел, чтобы она знала правду, и не обманывалась оболочками, которые она видит, какими бы красивыми они не казались.
— Тебе нравятся красивые гробы? — спросил он.
Ее передернуло.
— Мне бы вообще, прости, не хотелось об этом думать. Когда я представляю свою смерть, я представляю кровь и тело, но не гроб. Похороны — это то, что остается за занавесом для покойника.
— Разумно, — он развеселился. — Но я не к тому.
— А к чему же?
— К тому что, лакированный из чистого дуба или из фанерных досок, гроб остается ящиком, в котором тебя зароют.
— Я предпочитаю кремацию, — возразила Сэм.
Он не выдержал и расхохотался.
— Хорошо, я учту.
Мороз прошелся по ее коже, и стало дико от сказанных им слов. Было какое-то жуткое ощущение, что если это случится, то именно он и осуществит обещанное. Он заметил ее реакцию и перестал веселиться.
— Я могу избавить тебя от этого. — Сказал он, тщательно выговаривая каждое слово. — Но это не избавит тебя от неизвестности. Люди не боятся поездов, стоя на перроне в ожидании электрички, — люди боятся неизвестности. — Его глаза были серьезными и усталыми, когда он произносил это.
— Я не знаю, что случится с нами, но мне не страшно. — Ответила Сэм. И подумала: — Не страшно, если ты останешься со мной.
Она ощущала его силу, его усталость, его накопленное время и опыт, и понимала, что уже не сможет без него. Никто, кого она знала до этого, не мог бы и близко сравниться с ним. Говорить с другими — это было как общаться с младенцами, а тут — первое взрослое разумное существо за всю жизнь. Единственный вопрос, зачем ему это было нужно: еще один младенец из тысяч, миллионов себе подобных. Даже хоть сколько-нибудь выдающейся красотой она не обладала.
— Зачем я тебе? — неожиданно спросила она.
Почему-то этот вопрос его тоже заставил улыбнуться.
— А я тебе?
Она не знала, что ответить.
— Потому что я часть неизвестности, которую ты можешь пощупать. — Ответил он на свой собственный вопрос. — А теперь сама ответь мне на вопрос, зачем мне ты.
— Потому что я часть известности, которую ты можешь пощупать?
— Ну-ну, не так буквально, — усмехнулся он. — Ты — часть жизни, меняющейся, живой, двигающейся, которую я могу понять, если тебе так будет угодно. «И которая может положить конец моему бессмысленному существованию», — добавил он про себя.
— В процессе «понимания» кто кого съест? — в лоб спросила Сэм.
Он захохотал искренне и весело. Потом резко став серьезным, сказал:
— Я не настолько голоден, Саманта.
Она опустила глаза и подумала, а что, если бы настолько. Куда повез бы ее тогда поезд неизвестности? И, может, не было таким уж глупым выбрать безопасного обычного человека, а не его, который всегда будет для нее частью неведомого? Потом она засунула эти мысли куда подальше, потому что вопрос выбора тут не стоял.
— Может, отправишься спать? — спросил он. — Скоро начнется рассвет, а я знаю, как тяжело уснуть в свете наступающего дня. Да и мне пора.
— Подожди, — прошептала она, и неожиданно для них обоих уткнулась носом в его рубашку. — Подожди, пожалуйста.
— На тебя странно влияют кошмары, — произнес он. Но в этих словах не было ни злобы, ни досады. Ему доставляло удовольствие ее касание и мольба в ее голосе. И совершенно не хотелось окунать ее ни в холод, ни в страх, а наоборот — дарить тепло и безопасность, что-то противоестественно живое для него, но он ощущал себя способным на это, почти что живым.
Усталость накрыла Сэм, как тяжелая бетонная плита, мощно и неотвратимо. Как только плита опустилась, она отключилась и больше ничего не помнила. Ей что-то снилось, какой-то калейдоскоп событий дня и отрывки ночи. Снилось, что она стоит на перроне, а мимо проносятся поезда с ужасным грохотом, снились глаза Дориана и его руки, но он не был во сне ни злым, ни сердитым, потом все замелькало еще сильнее, утрачивая какую-либо связность, и она очнулась на диване в своей комнате с головной болью.
— Вот и довстречалась с поездами, — съязвила она самой себе. Потом спешно и испуганно стала себя осматривать. Первое, что ее очень смутило — то, что она была под одеялом и голой. Другое — она тщательно искала несколько минут отметины по всему своему телу, но ничего нигде не было. И только еще раз осмотрев себя с ног до головы в большом зеркале, и так ничего и не обнаружив, она успокоилась. А потом и вовсе задумалась, был ли здесь вчера в действительности Дориан, или ей это все только приснилось. Она накинула халат и неуклюже затопала в ванную, открыла кран, и так его и бросив, направилась в кухню готовить кофе. Шум воды всегда успокаивал ее нервы, он создавал ощущение заполненности пространства звуками, скрашивал тишину. Отличная альтернатива беседам вслух самой с собой. «Впрочем», — подумала Сэм — «беседы с Дорианом немногим лучше».
Почистив зубы, схватив горячую чашку и чертыхаясь, Сэм завалилась в спальню к компу почитать свежие новости, и обомлела: на кровати спал Дориан. Ну, почти спал. В сущности там просто располагалось его тело. Тяжелые плотные шторы были закрыты. Какое-то достаточно долгое время Сэм размышляла, не спятил ли он. Какого черта он проявил такое безграничное доверие, читай, беспримерную глупость, оставшись у нее дома, без всякого предупреждения? А если бы она, так и не разлепив глаза, прошествовала к окну и распахнула его? Что было бы тогда? Простым извините уже было бы не отделаться. Это было абсолютно и глобально нелепо, и ужасно смущающе. Дориан, неподвижный, в ее кровати. Скользнула забавная мысль засунуть его под кровать, но это было бы уже слишком, да и там, мягко говоря, было немного пыльно и завалено всяким хламом. Но улыбка успела скользнуть по ее лицу, когда она подумала о выражении его лица, если бы он проснулся у нее под кроватью. Да, ради этого, возможно, стоило даже рискнуть. Его тело настолько ее смущало, что она все-таки не выдержала и накрыла его простыней с головой. С глаз долой — и сразу легче. Только теперь ее стал преследовать легкий такой страх, что он вдруг очнется под этой самой простыней, зашевелится и испугает ее. Но была только середина дня, поэтому на самом деле об этом не могло быть и речи. Бедный Дориан, что только она не понапридумывает с ним сотворить, дай ей только время. Поскольку простыня не скрывала контуров его тела, Сэм все-таки накрыла его еще и одеялом, все так же с головой, только тогда для нее наступило счастье — теперь совершенно ничего не указывало на то, что там кто-то есть. Постель, как постель, немного неаккуратная, но и только.