Читать интересную книгу Соперницы - Ольга Покровская

– Ну да, так и есть. Ты мажор, а я минор.

Он ухватился обеими руками за перила, искоса глядя на меня. Кажется, я всей кожей ощущала его волнение, но на выручку прийти не спешила, стояла рядом, притихшая, чуть касаясь его плеча, смотрела вперед, на серебрящуюся в темной воде лунную дорожку, исподволь наблюдая за ним.

– Так красиво, – выговорил он наконец. – Ночь… Луна…

– Какая ночь! Я не могу… Не спится мне. Такая лунность! – поддразнивая, отозвалась я.

– Стихи? – переспросил он.

– А что ты удивляешься? – с вызовом вздернула подбородок я. – Или думал, я совсем темная?

– Я русскую поэзию не очень хорошо знаю…

– А зря, – заявила я. – Мог бы выпендриться перед дамой в романтической обстановке. А так придется выкручиваться как умеешь. Давай, не стесняйся, начинай про звезды чего-нибудь тереть.

– Звезды тереть? – уставился на меня Эд.

Кажется, пора брать ситуацию в свои руки, иначе этот невинный агнец так и будет хлопать глазами и томно вздыхать. Я выпрямилась, шагнула ближе, быстро взглянула на него снизу вверх и, вскинув руку, провела пальцем по его высокой скуле, будто стирая несуществующую соринку. Сердце отчего-то сбилось с ритма, пропустило удар, а затем подскочило и заколотилось о ребра. Захотелось, чтобы он обнял меня, притянул к себе, захотелось ощутить прикосновение его волос к лицу, вдохнуть их запах.

Руки Эда, по-мальчишески неловкие, непослушные, стиснули мои плечи, и какая-то теплая волна захлестнула тело, лишая воли. И голова закружилась от его запаха – свежего, чуть пряного, смешавшегося с ароматом речного ветра. Я приподнялась на носки, потянулась к нему, губы его легко дотронулись до виска – кожу обожгло горячим дыханием, спустились ниже и почти коснулись моего рта.

И вдруг он разжал руки, отступил на шаг, глядя куда-то поверх моего плеча. Ничего не понимая, с трудом возвращаясь в реальность, я дернулась назад. В нескольких шагах от нас безмолвно, словно застывшая статуя богини мщения, стояла Стефания.

– Становится прохладно, возвращайтесь в зал, – отчеканила она.

И мы понуро двинулись обратно к освещенному огнями ресторану. У входа она, пропустив Эда вперед, задержала меня и, яростно глядя прямо в глаза, выплюнула в лицо:

– Алена, эти услуги в ваши обязанности не входят. – И окинула этаким презрительным взглядом, как ледяной водой окатила. – Вам за них не доплачивали. Я доходчиво объяснила?

А затем как ни в чем не бывало прошествовала к столику. Злобная, самовлюбленная, эгоистичная тварь! Внутри у меня все кипело и булькало, так и хотелось догнать ее, дернуть за руку, чтобы клацнули ее отбеленные зубы, и рявкнуть: «Ты что себе позволяешь, гадина?» Пусть в глотку себе засунет свои вонючие деньги! Думает, я дешевая шлюха и она меня купила с потрохами? Да просто завидует, старая потасканная карга, завидует тому, что я молодая, красивая, что нравлюсь мужчинам не за бабло и статус, а просто так.

Я несколько раз глубоко вдохнула. Что делать, на чувство собственного достоинства я пока не заработала.

Остаток вечера обстановка за столом была напряженной. Эд угрюмо смотрел в тарелку, изредка бросая на мать выразительные взгляды. Та, подчеркнуто ничего не замечая, увлеченно расправлялась с приготовленным на пару лососем. Я сидела молча, скромно потупившись, чтобы продемонстрировать, что осознала ошибки и впредь обязуюсь. Голубчик безуспешно пытался растормошить нас, рассказывая забавные истории из жизни честных катал. Оратор он был, безусловно, великолепный, повествовал артистично, красиво, вовремя делая паузы и вворачивая точные хлесткие замечания. Однако в этот раз оценить его искусство оказалось некому, Стефания лишь пару раз сдержанно улыбнулась.

Меж тем подошло время обещанной шоу-программы. На сиявшую ослепительными огнями сцену поднялся конферансье в длиннохвостом фраке и с неприятными бегающими влажными глазами. Он интимно погладил ладонью микрофон, раззявил пасть в приветливой улыбке и заговорил о том, как рад видеть дорогих гостей «Михаила Лермонтова».

– А сейчас перед вами выступит блистательная Натали! – объявил он.

Жующие посетители приветствовали объявленную певицу жидкими аплодисментами. На сцену плавно выступила круглолицая, с ярко напомаженными пухлыми щеками певица в атласном, расшитом пайетками сарафане. Украшенный стразами кокошник венчал ее перевитую увесистыми золотыми косами голову, и я немедленно узнала сердитую тетку-соседку. Музыкальные инструменты тихо зазвенели, и Наталья, поведя полными плечами, запела:

– Однажды морем я плыла на пароходе том. Погода чудная была, но вдруг начался шторм.

Голос артистки, мягкий и грудной, струился по обеденному залу. Она медленно двигалась по сцене, делая плавные жесты руками. Посетители ресторана не особенно внимательно вслушивались в игривые слова песни, лишь, когда Наталья пропела про «все, что с детства берегла, ему я отдала», за одним из ближайших к сцене столов загоготала развеселая компания пузатых мужичков в ярких пиджаках.

– Хорошо поет, правда? – спросил Голубчик, кивнув в сторону сцены. – Я дал администратору указание приглашать артистов только с консерваторским образованием, чтобы не травмировать твой профессиональный слух. Может, это и обошлось немного дороже и на некоторые уступки пришлось пойти – к примеру, эта дама настаивала, что хочет непременно ехать с мужем, пришлось выделить им двухместную каюту, – но зато качество шоу-программы куда выше, чем обычно принято в России.

Стефания, с первыми аккордами песни как-то странно побледневшая, тихо отозвалась:

– Да, неплохой голос, приятный. Классическая школа чувствуется.

Натали между тем спустилась со сцены и двинулась между столиками, продолжая петь и расточать клиентам заведения ослепительные улыбки. Посетители, не отрываясь от тарелок, продолжая жевать, совали ей мятые купюры. Натали принимала деньги с королевским достоинством и ловко прятала куда-то в складки концертного платья.

– Эд, пожалуйста, передай ей чаевые, – Стефания протянула сыну купюру.

Тот, все еще обозленный на мать, неохотно взял деньги и, дождавшись, когда певица поравняется со столиком, протянул ей. Женщина, приняв деньги и мельком посмотрев на сидящих, двинулась дальше по залу, продолжая петь:

– Ай-яй, в глазах туман, кружится голова.

– Так ты, значит, считаешь, не зря я ее пригласил? Ну, скажи как профессионал, – обратился к Стефании Голубчик.

Но Стефания не отвечала. Лицо ее, бледное, с пятнами лихорадочного румянца, вспыхнувшими на скулах, застыло как гипсовая маска. В темных глазах плескалось что-то пугающее. Голубчик встревоженно тронул ее пальцы:

– Что с тобой?

Но Стефания его не слышала. Она, не отрываясь, смотрела в широкую спину удалявшейся певицы.

5

Когда святое семейство под заботливым конвоем Голубчика отправилось наконец переваривать ресторанные разносолы в свой люкс, я решила засесть в каком-нибудь укромном месте на палубе – возвращаться в провонявший борщом пенал очень уж не хотелось, – как следует изучить найденную тетрадь, а заодно обдумать, чем это так поразила Стефанию моя хабалистая соседка. Поначалу я собиралась ненавязчиво пожаловаться Анатолию Марковичу на невыносимые условия жизни в пенале и попросить перевести меня в другую каюту, но теперь, когда оказалось, что моя соседка имеет какое-то отношение к прошлому Светланы-Стефании, решила обождать и подсобрать полезную информацию, то и дело долетавшую до меня из-за тонкой перегородки между нашими каютами.

Волоча за собой увесистый саквояж, я медленно профланировала вдоль палубы, отыскивая глазами где бы приземлиться. Навстречу враскачку, как бывалый матрос, двигался Черкасов. Из коротких рукавов его светлой рубашки торчали жилистые руки, покрытые синей росписью. Приземистый, длиннорукий, с маленькой по сравнению с разлетом плеч головой, он всеми повадками напоминал главу стаи орангутангов из передачи «В мире животных». Поравнявшись со мной, Ванька-Лепила, не проронив ни слова, так сказать, без объявления войны, залихватски приобнял меня за талию. Первым побуждением было влепить раздухарившемуся уркагану звонкую оплеуху, однако я вовремя поймала за хвост собственное благородное негодование – все-таки отвесить затрещину владельцу нескольких нефтяных вышек чревато. Поэтому я ловко вывернулась из разрисованных клешней воротилы и лишь легонько хлопнула его по руке, заливаясь чарующим смехом.

– Чего ломаешься, коза, – просипел Черкасов, и по его тяжелому сивушному дыханию я поняла, что надежда новорусского бизнеса мертвецки пьян. – Пошли со мной, я тебе тачилу подарю. «Бэху» хочешь?

– М-м-м, заманчивое предложение, – протянула я, соображая, как половчее прошмыгнуть мимо нежданного кавалера. – Но мне, знаете, «Мерседес» больше нравится.

– Да какой базар-вокзал, – заверил Лепила. – «Мерин» так «мерин». Давай, красивая, дуй ко мне, пообжимаемся!