– Что же делать? – растерялась Третья. – Значит, мы открыли тайну не тому человеку?
– Я давно знаю об алахчинах почти все, что вы рассказали, – успокоил Сандал. – Прошу, оставьте пока чашу. С ней ничего не случится. Я попытаюсь найти ключ к загадке. А не найду, так верну вещь обратно.
Пряча разочарование, старухи собрались удалиться, но тут в юрту вбежала Айана. Лицо девочки было взволнованное, щеки горели. Встревоженный, жрец не стал порицать ее за нарушение запрета подниматься на священную гору.
– Мне сказали, что вы здесь! – выпалила она.
– Во-первых, добрые гости предупреждают о своем приходе, прежде чем войти, – холодно заметила Вторая Хозяйка. – Покашливают или, например, стучат в дверь.
– Во-вторых, гости приветствуют хозяев дома и сообщают новости, – сухо напомнила Третья.
Девочка начала сразу с новостей:
– А у нас кто-то лодку увел!
Чиргэл и Чэбдик только сегодня хватились лиственничной лодки. Она пропала из озера Травянистого. Болот отыскал какие-то отпечатки, вдавленные в берег мыса Большой Реки. Близнецы удостоверились: днище именно их лодки проскребло здесь песок. Изделие отца они бы ни с чьим не спутали. Нашлись и следы ног, но очень размытые.
– А рядом валялся клочок черной медвежьей шерсти, – всхлипнула Айана. – Мальчишки долго думали. Болот сказал, что Илинэ, наверное, шла домой с пира. Похититель подкараулил ее на дороге в том месте, где стоит юрта Долгунчи. Долгунча как раз повесила шкуру сушиться на изгородь. Этот человек схватил Илинэ, завернул в медвежью шкуру и унес в лодку…
– Значит, дочь Лахсы жива, – кивнула Вторая Хозяйка.
Айана прикрыла плачущее лицо локтем и задела чашу на столе. Не успели старухи вскрикнуть, как девочка придержала ее.
– Осторожно! – выдохнула Третья.
Шмыгая носом, Айана пробормотала:
– Не сломается, даже если упадет… У алахчинов обжиг крепкий.
– Что ты сказала? – насторожилась Вторая. – У кого обжиг?..
– У алахчинов, – повторила девочка. – Простите, Хозяйки, я не хотела вас обидеть. Вы тоже хорошо обжигаете горшки. Почти как они.
– Кто говорил тебе об алахчинах, Капелька? – ласково спросила Третья.
– Тут все сказано. – Айана ткнула пальцем в бок чаши.
– Так ты… знаешь?
– Что тут особенного? – пожала она плечом. – Чаша ведь у вас давно. Я разобралась в знаках, когда была еще маленькая.
Стараясь не показать, как он ошеломлен, жрец развернул перед девчонкой лоскут ровдуги со своими записями:
– А что начертано здесь?
– В оный век, когда подлунный мир был не толще, чем лося хребет, а реки играющий ручей мчался по песчаной борозде, удаганка старая жила, что лепила чаши с крепким дном, с яркими лучами на боках. Рода жрицы той никто не знал, имени теперь я не скажу, только имя лошади ее помнится – Крылатая Иллэ. Да осталась в памяти людей женщины диковинная смерть, ибо невозможно позабыть и за двадцать канувших колен, что тогда случилось на Орто.
Медленно, но без запинки произнеся слова, на которые Сандал потратил уйму времени, Айана подняла на него восторженные глаза:
– Ты сам придумал?
– Не совсем, – уклонился жрец. – Я просто записал.
– О-о, ты очень мудрый, – протянула она.
Третья Хозяйка уставилась на жреца:
– Так ведь это история горшечниц!
– Да, и возникновения созвездий, – улыбнулся Сандал.
Пока Хозяйки о чем-то молча разговаривали между собой, жрец решил схитрить:
– Ну-ка, проверим, Айана, правильно ли ты поняла смысл древних письмен.
Водя вкруговую пальцем по солнечным бокам сосуда, она прочла:
– «Мы – алахчины. Мы жили в Пресеченье на юге. Мы пришли в Пресеченье на севере. Мы взяли себе другое имя. Взрывающее Землю нашло нас. Мы его уничтожили. Мир не погиб. Круг этого времени замкнулся. Человек! Следи за глазами ночи. Придет Взрывающее Землю. Сквозь Небесный огонь – Камень на него! Ключ огня – имя девятой ступени. Спасение мира – в удаган. Ее имя – главный путь Пресеченья».
– Сплошные загадки, – вздохнула Вторая.
– Их ловко отгадывает Билэр, – заявила Айана. – Я раньше хотела спросить у него, о чем подсказывает узорная речь горшка, и забыла.
Сандал в задумчивости сжал подбородок пальцами:
– Пожалуй, у меня есть ответ на некоторые загадки. То, что алахчины назвали Пресеченьем, – это, понятно, Перекрестье живых путей, то есть долина Элен. Имя Солнца на языках многих южных и восточных народов – Саха. Алахчины взяли себе имя «саха». «Глаза ночи» – звезды. Время пророчества, судя по всему, наступило. Но что значит «Взрывающее Землю»? Что за Камень и Ключ огня? Имя девятой ступени, вероятно, название последней ступени Лестницы Разума. Названия восьми известны, а с девятой сложно. У нее много имен: Виток Высшего духа, Божественный Смысл, Совершенство Великих… Знает ли кто-нибудь настоящее? А кто эта удаган? Жрица? Ни одна удаганка еще не появилась в Элен. Только шаманы. «Ее имя – главный путь Пресеченья»…
– Путь – мое имя, – тихо проговорила Айана.
Хозяйки враз кашлянули.
– Я поняла одно: рано разглашать тайну, – молвила Третья. – Сначала надо разгадать подсказки. Капелька, ты умеешь держать язык за зубами?
Девочка нахмурилась и с сердитым лицом развернулась к двери.
– Погоди, – остановил обидчивую жрец. – Повтори алахчинские письмена. Я сделаю запись на языке своих знаков. Скажи, что означает знак-глаз? Он поставлен здесь как будто оберегом.
Айана взглянула удивленно:
– Это знак Творца.
– Не каждому дано пройти обжиг жизнью, – сказала Сандалу на прощание Третья Хозяйка и, привстав на цыпочки, коснулась рукой его темени. Он тотчас почувствовал, как теплый солнечный свет пролился в голову. В глазах заклубился туман, а затем все прояснело и увиделось четко и ярко. Так было в пещере под Скалой Удаганки, когда пело око крылатой Иллэ.
«Ты нашел то, что искал», – струились призрачные голоса.
* * *
Жреца будто прорвало. Уже не думалось о знаках, поначалу исполненных небывалой сладости и трепета. Теперь знаки легко складывались в слова, а слова выстраивались в ряды на новых ровдужных лоскутах. Сандал не мог остановиться. Писал и зачеркивал, зачеркивал и писал. Книга росла вначале как цветок, потом как куст, дерево… роща… лес! Мастера не успевали вбивать домм в камень.
С высоты Каменного Пальца взгляд обегал Элен в два поворота головы. На словах же она оказалась громадной. Словно в озарении, подсолнечный мир долины открывался перед жрецом во всей своей необъятности и в то же время в мелочах, жизненно важных для ее обитателей.
Позже Сандал всякий раз с изумлением убеждался, что каждый эленец носит в себе не только долину и Орто, но и собственные небесные ярусы, а отчасти даже Джайан. Любой человек был отдельным ключом к внутреннему мирозданию, и ни одна из этих маленьких Вселенных не походила на другую.
Как бы он ни торопился, ему, конечно, не хватило бы остатка весен жизни, чтобы написать обо всем со дня прихода в Элен. Началом времени домма жрец взял Осень Бури. Пока описывал случившиеся тогда события, жил силой корней памяти и снова остро испытывал тревоги и радости давно прошедших дней. Он старался излагать историю беспристрастно, иначе люди обвинили бы его в искажении правды.
Читала Айана – Сандал разрешил ей бывать на священной горе. По складам, но все лучше и лучше читали младшие жрецы.
…О нет, Каменному Пальцу не придется стыдиться за ложь! Книга предстанет на его светлом камне предельно правдивой. Такой, каким человек показывается перед Творцом в смертные мгновения.
Сандал мучился, слово за словом прорисовывая внешность и нрав Хорсуна. Нелегко было сделать это со стороны. Далекие от правды мысли юлили, как хвосты-колдуны на ветру. Горячая кровь, которая еще многого не простила багалыку, вмешивалась и всячески пыталась его оговорить. Осознание того, что он знает Хорсуна ничтожно мало, бесило и выводило жреца из себя. Он с остервенением вымарывал целые шеренги слов, находил окольные, расплывчатые сравнения. Они больше напоминали смутную фигуру в несовершенных отражателях орхо, чем самого багалыка. Поэтому образ получился ровным, справедливым и… не настоящим. Вчитываясь в неискреннее изложение, Сандал приуныл.
Наутро в голову пришла странная мысль: правдивое описание человека возможно в том случае, если заглянуть в его душу и мысли. Точнее, пожить в его душе и мыслях. На короткое время стать этим человеком. И не только им самим, а одновременно всем, чем он живет. Его окружающим. Если не удастся открыть эти врата – исказится правда.
Жрец задумался: не опаснее ли образ, хитроумно переданный в знаках, простого рисованного изображения? Не принесет ли Книга гибель человеку, чья беззащитная душа распластается на камне под солнцем и ветром? Запоздало ахнул: а не грешно ли тревожить умерших, облекая их в словесную плоть?!
Из переписанного набело отрывка домма перед жрецом, как живая, предстала Нарьяна.