Читать интересную книгу Тайны рун. Наследники Одина - Сергей Кормилицын

ПОСЛЕДНИЙ ЖРЕЦ

Рад я не чтить Брата Вили,

Главу богов отвергнуть гордо,

Но Мимира друг дал дар мне дивный,

Все несчастья возмещая,

Сей боевой ворог Волку дал мне речь

Безупречну и взор ясный…

Эгиль сын Грима Лысого. «Утрата сыновей»

Опасаясь погрешить против истины, упомянем вначале, что и помимо него в Германии и Австрии было в достатке весьма серьезных ученых — историков, философов, германистов, — пленившихся идеей торжества нордической культуры и всерьез ратовавших за возрождение древнегерманских языческих культов, старинных обычаев и ритуалов, за восстановление национальной религии и воссоздание национальной самобытности. Причина этого кроется в необычном положении Германии в конце XIX в. Объединенная железной рукой Отто фон Бисмарка из россыпи разрозненных княжеств и карликовых королевств в сильную державу, она оказалась среди европейских государств в положении гостя, пришедшего к шапочному разбору. У Германии не было такого числа колоний, а значит и столь богатых источников сырья и дешевой рабочей силы, как у ее европейских соседей. Со всех сторон ее окружали сильные державы, так что ни о каком экстенсивном развитии не могло идти и речи. А главное, несмотря на то что император Вильгельм I сумел подчинить своей воле прочих государей и правителей германских земель, он все равно не был полновластным хозяином своей страны, ибо власть его ограничивал сильный соправитель — римско-католическая церковь. Бороться с ней привычными способами не было никакой возможности: Бисмарк, попытавшийся начать открытую войну против ультрамонтанов[28], потерпел сокрушительнейшее поражение и был вынужден отказаться от этой идеи.

Не слишком уютно чувствовали себя в лоне католической веры и австрийские немцы. Христианство как бы уравнивало их в правах и положении с другими народами, населявшими Австро-Венгерскую империю. Между тем это противоречило идее об уникальности немецкой культуры, ставшей в ту пору чрезвычайно популярной среди представителей всех сословий. А надо сказать, как раз во второй половине позапрошлого века национальная политика в Австро-Венгрии стала более либеральной и представители славянских народов, венгры, евреи стали все чаще проникать во властные структуры. Это порождало среди австрийских немцев слухи об антигерманском заговоре.

Как следствие единственным средством для того, чтобы избавиться от влияния Рима, было развитие собственной национальной религии, популярной в народе, менее требовательной к верующим и более зрелищной в ее ритуальной части, чем католицизм, способной поколебать незыблемые позиции римской церкви. Это понимали очень многие, в том числе, как ни странно, и воспитанный в католических традициях Адольф Гитлер. Недаром впоследствии идеологи Третьего рейха с его высочайшего одобрения сделали ставку на неоязычество, провозгласив лозунг «Земли и крови». Мало того, в Третьем рейхе всерьез рассматривалась программа замены католицизма неким суррогатом, в котором отнюдь не последнюю роль должен был играть сам вождь германского народа имперский канцлер Гитлер. По крайней мере стремление заменить классический крест свастикой, а библию — томиком «Моей борьбы» фигурирует в высказываниях далеко не одного партийного функционера[29].

В таких условиях интерес к древним культам, попытки возродить их, воззвать к забытым и изгнанным богам был вполне закономерен. Немцы, как германские, так и австрийские, искали для себя признаки национальной идентичности, «царские знаки», говорящие об избранности их народа. Кто-то использовал для этого собственные логические построения, кто-то — псевдонаучные выкладки, но очень большое число людей, причем людей образованных и грамотных, обращались взором в прошлое, причем в прошлое не просто отдаленное, а откровенно древнее.

Однако Гвидо фон Лист выделялся среди прочих деятелей, ратовавших за реанимацию забытых столетия назад традиций и ритуалов, тем, что считал себя настоящим избранником Вотана. Не известно, насколько подобные заявления о богоизбранности могут считаться адекватными и правдивыми, однако сам Гвидо фон Лист заявлял о неком откровении, полученном им в ранней юности в заброшенном святилище древних богов в катакомбах под Веной, а легенда о том, как это произошло, по-настоящему поражает воображение.

Итак, однажды юный Гвидо заблудился в катакомбах под венским собором Святого Штефана. Катакомбы были древние — остатки серебряных рудников, сохранившиеся с дохристианских времен. Впрочем, окончательно заброшены они не были ни разу. Сперва там ютились первые христиане, в попытке сделать свое жилище уютнее вырубившие в скальной толще целые залы, служившие им соборами и молельнями, сухие комнаты для сна, узкие тайные переходы, в которых так удобно было скрываться, если преследователи адептов новой веры рисковали спуститься в их поисках под землю. Потом в катакомбах скрывались беглые каторжники и целые сонмища нищих, отчаявшихся настолько, чтобы рискнуть поселиться под землей в преддверии царства сатаны. Наконец, последние несколько десятков лет, а то, поди, и целый век, старинные подземные ходы служили местом паломничества светских бездельников, истосковавшихся по острым ощущениям, и местных мальчишек, бредящих кладами и романтикой древних времен. Среди них ходили слухи о заброшенном языческом храме, спрятанном где-то глубоко под землей, о старинных кладах и связанных с ними проклятьях. Не мудрено, что мальчишки из разных венских семей — от самых простых до весьма аристократических — выбирали катакомбы под собором местом своих игр. Не удивительно и то, что время от времени кто-нибудь из малолетних исследователей терялся, вынуждая родителей организовывать спасательную экспедицию. Поэтому когда юный Гвидо фон Лист потерял товарищей и перестал понимать, в какую сторону нужно двигаться, чтобы найти выход наружу, он не запаниковал, а нашел самый широкий проход и пошел по нему. Блуждать в ожидании помощи маленькому венцу пришлось бы долго, но неожиданно из одного подземного зала ему навстречу вышел высокий одноглазый старик в шляпе с обвислыми полями и в сером плаще. Он пообещал мальчику показать верную дорогу к выходу и посетовал, что дом его разрушен римлянами и евреями и теперь ему приходится жить в подземельях. За свою услугу старик потребовал от юного Листа обещания восстановить его дом, лишь только представится возможность. Не успел мальчик ответить ему, как одноглазый, подтолкнув его вперед, удалился в катакомбы. Гвидо, ошеломленный, стоял у выхода на улицу. Лишь слегка повзрослев, он понял, насколько внешность его случайного знакомца соответствовала описаниям облика Одина в старинных исландских сагах.

Собственно, если, конечно, верить легенде, именно с этого озарения, открывшего ему, кем был его пещерный собеседник, Гвидо фон Лист и начал интересоваться всем, что связано с его культом. И особенно — знаками, согласно текстам Старшей Эдды[30], обретенными Одином (точнее, раз дело происходит на германских землях, — Вотаном) в ходе ритуального принесения самого себя в жертву себе же — архаичного аналога христианского распятья.

Впрочем, легенда легендой, а сам Гвидо Карл Антон Лист говорил, что корни его интереса к рунам, его обращения к вере предков происходят именно оттуда, из венских подземелий. Действительно, в 1862 г., отправившись с родителями на прогулку в катакомбы, он набрел на подземную часовню дохристианских времен, посвященную Вотану. Несмотря на то что Лист происходил из весьма ортодоксальной католической семьи, был крещен и недавно прошел конфирмацию, вид этого памятника старины настолько впечатлил юношу, что он, по его собственным рассказам, поклялся создать храм Вотана, когда вырастет.

Вероятно, причина такой внезапной перемены в вере заключается в том, что юноша, отличавшийся пылким воображением, был большим поклонником средневековой истории. Причем любимый период его был гораздо дальше от современности, чем время, которое считал расцветом германской расы Йорг Ланц фон Либенфельс. Гвидо фон Лист романтизировал темные века, эпоху викингов. Живое свидетельство тех времен, сохранившееся во мраке тоннелей прямо под фундаментом христианского храма, под католической Веной, поразило его настолько, что перевернуло всю его будущую жизнь.

Нет, конечно, ученым, историком, Лист хотел стать задолго до происшествия в подземелье. Явленное ему откровение лишь укрепило юного венца в его намерении. Правда, отстаивать свои планы ему пришлось, что называется, с боем. Родители не считали занятие историей чем-то серьезным, выходящим за пределы увлечения и требовали от Гвидо, чтобы тот занялся коммерческим образованием, а в будущем стал продолжателем семейного бизнеса, коммерсантом. Подчинившись требованиям родителей, он тем не менее не оставил своей мечты и занялся, пока что в качестве хобби, фольклористикой и этнографией. Описывая обычаи австрийской глубинки, он старался отыскать в них отголоски древних времен, анализировал топонимы, пытаясь обнаружить корни старинных слов, следы легенд и преданий. Правда, довольно часто его изыскания не приносили вообще никакого результата или выливались в бесплодные умствования, имеющие мало отношения к реальности. Но в некоторых случаях, даже притом, что главным инструментом ему служили догадки и допущения, фон Листу удавалось удивительно точно попасть в яблочко, выявить связи и закономерности, отнюдь не лежащие на поверхности. Результаты таких исследований, разумеется, не претендовали на какую бы то ни было роль в исторической науке, однако публиковались в австрийских фелькише-газетах, с удовольствием размещавших на своих полосах написанные живым языком очерки с патриотической подоплекой.