Вот так же — увлекательным, красивым зрелищем — предстает война и на экране. Что ж тут плохого? Кино должно развлекать — в этом он, Джон Клейтон, полностью согласен с хозяевами Голливуда. В жизни и без того хватает нужды и горя… Да-да, развлекать, возвращать надежду. Когда-нибудь после войны он тоже скроит сценарий… Фронтовая ночь, бешеный огонь зенитных батарей, двухмоторный самолет, крадущийся в тыл врага. И крупным планом — лицо героя. Открытое, мужественное лицо, сурово сдвинутые брови… Черт возьми, он сам сыграет эту роль, никто теперь не загонит его в дублеры. Офицерские погоны, они что-нибудь да значат! Посмотрим, что скажет босс, когда Джон явится заслуженным ветераном. Придется потесниться этим выхоленным господам, позерам, неспособным даже затянуть подпругу у взнузданного мустанга… А Мэй, милая девочка Мэй, — разве он оставит ее? Они вместе будут заключать контракты. Как Дуг и Мэри! О да, он возродит в Голливуде традиции великого Дуга. Славный белозубый Дуг! Ведь именно ему обязан Джон своим знакомством с Мэй…
Это произошло в крохотном окраинном кинотеатре. Крутили старенькую немую ленту, но помещение было забито до отказа. Дуг, как и всегда, был великолепен. Мэри очаровывала своей неподражаемой, чуточку застенчивой улыбкой. Когда она с объятого пламенем балкона смело прыгнула на руки к гарцующему на коне Дугласу, Джон не выдержал:
— Смотрите — никаких дублеров! — шепнул он от избытка чувств, толкая в бок невидимого в темноте соседа.
— О да! — откликнулся взволнованный женский голос.
Сконфуженный Джон отдернул руку, но когда включили свет и он приподнялся, намереваясь извиниться перед соседкой, слова застряли в горле. Перед ним была вторая Мэри! Те же глаза, тот же овал лица, тот же точеный носик, та же прическа, выглядевшая сейчас немного старомодной… Если б Клейтон не знал, что со дня съемки прошло уже добрых тридцать лет, он бы не сомневался: это сама Мэри Пикфорд явилась в душный зал полюбоваться своим отражением на экране.
— Извините, пожалуйста, — наконец выдавил он. — Я пришел после начала сеанса и не догадывался…
— Ничего, ничего… Ой, смотрите! — она назвала хорошо знакомое Джону имя.
Между креслами, втянув голову в плечи, пробирался бедно одетый старик в потрепанной и вылинявшей синей фетровой шляпе. Да, это был безусловно он, соратник Дуга, неизменный участник всех его фильмов. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад этот самый человек в роскошном сомбреро, в куртке, расшитой позументами, нарядный и жизнерадостный, красовался на экране с огромным мушкетом в руке.
Девушка и Джон как зачарованные провожали его глазами. Потом заговорили. Как произошло это? Трудно сказать. Джон никогда не принадлежал к числу развязных молодчиков, заполнявших улицы и бары Лос-Анжелоса, а что до Мэй, то врожденная ее застенчивость и скромность, как это ни странно, усилились еще более под губительными для многих палящими лучами голливудских юпитеров.
И все же они заговорили. Заговорили, как старые друзья, встретившиеся после долгой-долгой разлуки, — горячо и сбивчиво, волнуясь и перебивая друг друга. Это было удивительно — до чего схожими оказались их судьбы, взгляды, стремления… Дочь разорившегося аризонского скотовода, Мэй, как и он, принесла в Голливуд горячую веру в свое призвание. Ей повезло: чисто «пикфордовская» улыбка в соединении с фотогеничной, выигрышной внешностью совершили чудо — двери студии раскрылись перед нею. Она приняла участие в двух-трех массовках, затем с успехом сыграла небольшую роль девушки-ковбоя. Но на этом ее карьера застопорилась: следующей ступенью был мистер Хауп с его белоснежной виллой на берегу ласкового Калифорнийского залива. Мэй предпочла оставаться на второстепенных ролях. Потом ее перевели в дублеры — она подменяла героиню в положениях, рискованных для здоровья и красоты признанной звезды. Впрочем, опасности меньше всего смущали девушку. Прирожденная спортсменка, с раннего детства делившая с отцом опасности и невзгоды бродячей жизни, Мэй чувствовала себя при съемке трюковых сцен в своей стихии. Огорчало ее другое. Трудно, ох как трудно мириться с тем, что другие бесцеремонно присваивают честно заработанный тобою успех. Как хорошо знакомо было это горькое чувство Джону! Ведь он сам ходил в «неграх»… Ну, теперь с этим, слава богу, кончено. Они выйдут в люди. Задание? Что ж, не впервой ему участвовать в рискованных затеях. Олл райт. Все будет в порядке, сэр!..
Глубоко внизу, на самом дне шестикилометровой черной пропасти, резвятся, прыгают цветные огоньки. Время от времени яркие вспышки пламени на мгновение поглощают их, затем мелькание возникает вновь. Знаменитый Арденский выступ… Здесь завязли, уткнувшись в непреодолимую преграду — Рейн, — выдохшиеся дивизии Патона и Монтгомери. Линия фронта медленно уплывает назад, внизу уже позиции вражеских батарей. Короткие, чередующиеся вспышки: как будто там, в глубине, кто-то невидимый упрямо, одну за другой чиркает спички на ветру. Спички на ветру… Удачное сравнение. Надо запомнить, пригодится для будущего сценария. О, это будет великолепный сценарий — с острой необычной завязкой, с захватывающим сюжетом и радостной, благополучной, чисто голливудской концовкой…
Стоп, теперь уже близко, посторонние мысли прочь! Надо сосредоточиться. Все ли ясно в задании? Как будто, да. Корректный, пунктуальнейший капитан Гуд разъяснил все детали операции. Джон Клейтон действительно участвует в большом благородном деле. Откуда же, однако, это еле уловимое ощущение какой-то фальши?.. Ах да, те господа в лифте и в вестибюле. От них на целую милю разило бизнесом. Что там болтали они? «Искусство, химия, энергетика…» Что все это значит? И о каком наследстве шла речь? Толстяк ведь так и сказал ему: «Господин наследник!..»
Совсем недавно прогрессивные газеты подняли шумиху вокруг какой-то грязной истории с вывозом из Европы ценностей и патентов. Писали о ракете, о «престиже армии», о том, что некоторые влиятельные круги метят в наследники издыхающему гитлеровскому райху. Упоминалось даже специальное бюро, засылающее в европейские страны одетых в офицерскую форму агентов. Но какое ж, черт возьми, отношение может иметь ко всему этому он, рядовой Клейтон?! Ровно никакого. У него есть задание, которое он и выполнит, выполнит на все сто процентов!
— Готовьтесь! — Голос склонившегося к самому его лицу штурмана еле слышен за ревом моторов. — Готовьтесь. Остается три минуты полета.
Джон встает, оправляет снаряжение, лямки парашюта. Авиатор, немолодой уже, суровый офицер, с сочувствием наблюдает за ним. Нешуточное, должно быть, дело поручено пареньку, коль для доставки его послан опытнейший штурман соединения. Дай бог удачи мальчику! Нацисты не щадят схваченных парашютистов…