Читать интересную книгу Циклоп - Олди Генри Лайон

Делать было нечего. Умостившись на табурете, Танни принялся смотреть в окошко. Окно было с настоящим стеклом. Да еще, небось, колдовство наложено. Не бывает таких прозрачных стекол! Эльза сказала: так нужно, чтобы люди быстрее поправлялись и правильно менялись. И отвар для этого, и стекло. Бруски базальтовые под потолком, все в рунах. Это сколько ж знать надо, чтоб чары творить? За десять жизней не выучишь! А он еще хотел к королевскому магу в науку…

Нет уж! Наша дорога — в грузчики.

За окном кружились мохнатые белые мухи. Они рождались из воздуха, из таинственной паузы между вдохом и выдохом, и тихо ложились на землю, укрывая ее пушистым одеялом. В завораживающем танце снежинок чернели срубы соседних бараков, укрытые пухлыми шапками. Снег придавил госпитальные постройки к земле, подступил снизу и сверху, грозясь погрести под собой жалкие творения людских рук. Танни улыбнулся. Он любил снег. А когда его выпадало много — и вовсе счастье. Жаль, сейчас на улицу не выберешься. Набрать бы полные пригоршни морозного пуха, слепить упругий снежок, запустить в ворону, вышагивающую по целине с важностью бургомистра…

Теперь ему будет не до забав. Он уже взрослый. Работник. Танни и раньше не сидел без дела: помогал матери по хозяйству, бегал в порт, крутился в ожидании возле швартующихся кораблей. Отнесешь чью-нибудь поклажу на постоялый двор — заработаешь монету. В семье каждый медяк — не лишний. Но это было так, баловство. Участвовать в настоящей разгрузке ему запрещал отец. Спину, мол, сорвешь! И, ухмыляясь, напоминал два правила грузчика: ничего не брать пальцами и ничего не поднимать руками. В детстве Танни сгорал от изумления: как так можно? Ведь берут пальцами! И поднимают руками… Отец хохотал, поправляя малыша: берут руками, поднимают спиной. Со временем, глядя, как трудятся грузчики, Танни догадался, что хотел сказать ему отец на самом деле. Теперь он станет работать по-настоящему. Скрип сходен, «гуляющих» под ногами, запахи моря, смолы и дегтя, острых пряностей и ворвани; крики чаек над головой… А ты большой, ты силач — сильнее всех! Ты взваливаешь на спину тюк величиной с гору, или дубовый брус размером с колокольню. Товарищи смотрят на тебя с молчаливым уважением. Если подначивают, то без злобы. У тебя кулачищи с пивную кружку. Если таким приложиться к уху обидчика…

Драться Танни не любил, но время от времени приходилось. А когда он станет главным силачом — кто ж его задирать осмелится? Нет, отец правильно придумал насчет размена. Глаза и пальцев на ногах было, конечно, жаль. Но даже сопляки, кто ходит без штанов, с голым задом, понимают: за все надо платить. Бывает, платишь деньгами, а бывает и по-разному.

Хотя Хильде, например, ничего не отрезали.

Эх, Хильда, сбитые коленки…

* * *

…круговерть, метель, буран — пурга из лепестков, белых и розовых. Налетчик-ветер коварно проникает в сад, срывая одежды с красоток-вишен. И, не в силах удержать добычу, обсыпает весенним, шелковым снегом Танни и Хильду с головы до ног.

— Тили-тили-тесто, жених и невеста! — вопит Юсик-звоночек. Вредный малявка, он всегда орет им в спины. — Не сойти вам с места!

Хильда и Танни хохочут. Их давно дразнят «женихом и невестой». Они привыкли. Дочь зеленщика Хьюго на полтора года старше Танни, но, как ни странно, не чурается водить компанию с мальчишкой младше себя — да и с его приятелями тоже. С другими девчонками ей скучно. Она резвее Танни лазит по деревьям, таская яблоки из чужих садов, может с первого взгляда отличить лигурийский барк от даотхийской баркентины, а норхольмский драккар — от ригийской галеры, и удит рыбу в сто раз лучше рыжего хвастуна Джеронимо. А еще она красавица. У нее вечно содраны коленки. И нос облуплен от солнца. Самая лучшая девчонка на свете! Танни не обижается на «тили-тили тесто», и даже чуточку гордится.

Они стоят в тени стены. Шершавый песчаник теплый, почти горячий — солнце прогрело камень насквозь. Хильда больше не смеется. Кусает губы, сделавшись непривычно серьезной.

— Знаешь, Танни… Меня завтра в Янтарный грот ведут.

— Зачем?

— На размен.

— Ух ты! — вырывается у Танни.

Танни тоже предстоит размен. Не скоро, через год. Вспоминая об этом, он всякий раз ощущает холодок в груди. А тут надо же! — девчонка, а говорит о размене спокойно, и совсем не боится. Танни глядит на хмурую подругу, и восхищение бесстрашной Хильдой, радость за нее куда-то исчезают. Так прячутся бродячие шавки при виде бойцового кобеля.

— Кого из тебя сделать хотят?

— Невесту. Чтоб замуж, и детей рожать.

Хильда, потупившись, смотрит в землю. Теребит нефритовый кулон, подарок отца. Кулон она носит на шнурке витой кожи. Сейчас шнурок порвется, и Хильда зашвырнет темно-зеленого козленка за три моря.

— Тебе ж рано — замуж! И рожать…

— Отец сказал, я после размена повзрослею.

Танни хочет спросить, что Хильде отрежут, чтоб она стала взрослой. И не решается. Она, небось, и сама не знает. Ее в грот еще не отвели. Вместо этого он с замиранием сердца бросается в другой омут:

— За кого замуж?

— Отец сказал: за Мозеса. Сына торговца вином. А я не хочу! — отчаянно кричит Хильда. — Не хочу в грот! Не хочу за Мозеса! Он толстый! У него прыщ на носу! И изо рта воняет… Я… я, наверно, из дома убегу…

Крик угас. Теперь Хильда шепчет едва слышно:

— Только ты не говори никому!

— Могила!

Весь вечер, до самой ночи, Танни ждет Хильду возле ее дома, с дорожной котомкой на плече. Они бегут вместе. Нет, не бегут. Танни стоит, мнется с ноги на ногу, и уходит в полночь, не дождавшись. Он даже не видит, как утром родители ведут понурую Хильду в Янтарный грот.

Ее держат за руки: крепко-крепко.

В следующий раз Танни встретит Хильду через месяц, в лавке зеленщика Хьюго. Отец послал его за петрушкой и укропом. Хильда — взрослая. Очень-очень. Словно за месяц прожила лет пять, а то и больше. Девчонка с содранными коленками? Нет, девица на выданье. Бедра заметно раздались, грудь налилась соком, туго натянув ткань нового, ярко-желтого платья. Застежки из яшмы еле сдерживают напор пышной плоти. У Хильды колечко на пальце, с лиловым камешком. У Хильды сережки в ушах. И двигается Хильда плавно, медленно, как во сне.

— Привет, Хильда!

Она поворачивает голову. Смотрит на Танни, не узнавая. Но ведь это она теперь — изменница! Он-то остался прежним. Почему же…

— Это я, Танни! Ты что, забыла?

Хильда моргает: раз, другой.

— Танни? Танни… Да, я помню.

— Это же я…

— Мы вместе играли. Привет, Танни.

И молчит, глядя сквозь него, в стену. Таким взглядом не отличить драккар от галеры. А уж барк от баркентины — и подавно. Для такого взгляда, пожалуй, Танни и лишайный кот под забором — все едино.

— Что с тобой сделали?

Разговорить Хильду — проще разгрузить торговый бриг. Каждое слово приходится тащить клещами, повторяя вопросы по десять раз. Да, была в Янтарном гроте. У сивилл. Да, размен. Нет, ничего не отрезали. Вставляли в глаз медную штуку. В уголок глаза. Длинную и тонкую. Забыла слово. Проволоку? Спицу? Наверное. Больно? Не помню. Кажется, да. Давали пить сладкое, чтоб не болело. И горькое давали пить. Целый день спала. Сны? Нет. Не помню, о чем. Проснулась. Привели домой. Глаз? Глаз видит. Скоро у меня свадьба…

— Мозес! — при слове «свадьба» Хильда улыбается. Хлопает в ладоши: — Хочу замуж. Раньше? Не хотела? Дура была…

В лавке объявляется жердяй Хьюго, отец Хильды. Пялится на Танни, супит брови. Словно в грудь кулаком толкает. Готов отдать даром хоть петрушку, хоть укроп. Лишь бы непрошенный гость сгинул. «Чтоб тебя ведьмы сожрали!» — читается на лице зеленщика. Купив, что велено, Танни спешит распрощаться.

— Пока, Хильда! Увидимся!

— Пока, Танни.

Они не увидятся больше. В конце месяца Хильда выйдет замуж за жирного Мозеса. Понесет с первой ночи, и в положенный срок родит мальчика — легко, без лишних мук. Повитухи скажут: «Выплюнула!» Сын — здоровый крепыш. Вскоре после родов Хильда забеременеет вновь. Танни, прячась за дверью, подслушивает, как об этом говорят отец с матерью. «Носит на зависть… Мужнина семья от счастья лопается… и по хозяйству… Ну, дура. Так ведь молчит! Языкатые мужьям всю плешь насквозь…»