когда проносятся мимо. Наверняка думают, что я слетел с катушек. Мне и самому начинает казаться, что так и есть.
Насмеявшись от души, я резко бью себя по лицу ладонью.Мимо плетущаяся бабка замирает от испуга. А я с закрытыми глазами сижу секунд десять, весь сжавшись, в надежде, что меня отпустит.
— Проститутка! — Гнусавый голос заставляет меня открыть глаза. Бабка ковыляет дальше и не сводит с меня глаз ещё секунд десять, пока ей не надоедает играть в шпиона.
Я морщусь от жаркой боли на щеке.
М-да уж, Вал, это конкретный попадос.
Поднявшись на ноги, я возвращаюсь в тот самый проклятый магаз.На кассу я подхожу уже с корзиной, в которой лежит несколько бутылок пива, греча, куриное бедро и здоровый красный перец.
Мать всегда говорила, что до двадцати четырёх лет можно бухать безнаказанно и заправляться одними энергетиками. А что там после двадцати пяти — она не говорила.
Я считаю, что там, после двадцати пяти, жизни нет. Какая ж это жизнь, когда тебе приходится завязать с пивом и задумываться о фигуре, питании и здоровье. Тем не менее я планирую дожить минимум до сорока, а там как пойдёт.
— Паспорт, — корчит рожу обиженная кассирша.
Я достаю Леркины права и с важным видом тычу их тётке буквально в лицо. Затем наблюдаю, как эта неудовлетворённая жизнью женщина неохотно пробивает мои покупки.
— А говорила, что двадцать один, — хмыкает продавщица в ожидании денег.
Я пожимаю плечами и кидаю купюру на прилавок. Дождавшись сдачи, я покидаю злосчастный магаз и возвращаюсь в дом.
Мне нужен шестой этаж. На нём живёт двадцатипятилетняя девчонка по имени Лера. У неё все запястья в шрамах, и шмотки пахнут какой-то сладкой фигнёй. Она живёт одна в небольшой квартире, в которой ещё с порога ощущается какое-то паршивое уныние и тоска, даже если квартира выглядит весьма нехуёво.Но всё лучше, чем тесниться в однушке с пьяным батей и его товарищами.
Я швыряю пакет и дёргаю колечко на бутылке пива. Следом на пол летит обувь, а затем и толстовка. В квартире пиздецки душно, как в накалённой пустой кастрюле.
Я открываю все окна, что смог найти, и плюхаюсь в кресло в гостиной.
Если так подумать, Лерка живёт как у Христа за пазухой. У неё есть телек, а на столе рядом с книжным шкафом лежит ноут. В кошельке, конечно, бабки не брызги, но всё равно больше, чем имею на кармане я в свои лучшие дни.
Потягивая пиво, я разглядываю комнату. Она ничем не примечательна, в плане… абсолютно скромная, без выёбистого декора. Глазу не за что зацепиться.
Посидев ещё немного, я поднимаюсь и совершаю обход. Сначала я захожу в спальню. Отыскав переключатель, врубаю свет.
Ладно. Стоит признать, что траходром у Лерки внушительный. Огромная двуспальная кровать с белым мягким и идеально застеленным пледом поверх занимает почти полкомнаты. Есть выход на балкон, на котором стоит велик, у которого сдуты колёса и одна ручка оторвана. На подоконниках расцветают кусты, очень много разных кустов.Вообще-то, у меня на них аллергия. На какие-то одни из цветов, которые выводят дома. Но, видать, при переселении душ прошлые заслуги и слабости не учитываются. Как в игрухе, блин.
Кстати, как мне вообще это называть? Переселение душ звучит хуёво, но иначе никак не описать того, что произошло.
Пока я потягиваю пиво, стоя на балконе, мне становится всё более любопытно, а займёт ли Лера моё тело. И если займёт, то что делает прямо сейчас?
Эта мысль хорошенько нагружает меня, и уже ровно через тридцать секунд я стою напротив зеркала в прихожей с задранной майкой и приспущенными спортивками.
Любоваться нечем… Кожа да кости. Рёбра торчат, бёдер не видно, а вместо сисек — два соска.
Я рассчитываю, что всё это ненадолго. Что сбой в матрице, или типа того. Будет, чё рассказать пацанам.
Главное, чтоб эта дура плоскожопая не опозорила меня на весь Муторай. От одной этой мысли мне становится хуёво и физически, и душевно.
Но волнение как хуём сметает, когда врубается музон. Я двигаю искать источник шума. Классическая девчачья песня (типа Джастина Бибера, или кого там случают девчонки из столицы) рвёт динамик навороченного телефона.
Я воодушевлённо подхватываю айфон и гляжу в экран. Звонит некая «Лариса Овечкина».
Кашлем я продираю горло и прислоняю телефон к уху, предварительно шмякнув по зелёной кнопке.
— Алё, — говорю.
— Лера! — радостно взвизгивают на другом конце трубки. — Где тебя носит? — продолжает верещать Овечкина. — Нам пары поставили с десяти часов, а уже двенадцать тридцать! Приезжай скорее, иначе Александр Сергеевич снова будет на тебя гнать, — под конец она говорит уже тише. А я, стоя с трубкой у рожи, гляжу на банку пива, зажатую в моей руке. Мне как-то пофиг, что там у настоящей Леры и Александра Геевича.
Обычно в фильмах герои пытаются подстроиться под привычный ритм жизни человека, в чьём теле они оказываются. Но это не про меня. Я ни за что не буду плясать под чью-то дудку. В этом теле не побывает ни один хуй, и это тело будет жить жизнь, о которой я мечтаю с двенадцати лет. По крайней мере до тех пор, пока высшие силы не договорятся о примирении и не вернут мне моё собственное тело.
Я зачем-то задираю руку и тычу средним пальцем в потолок. Поддался моменту, наверное.
— Лера?.. — шепчет голос в трубке. — Пары начались! Ты где, блин?
— Передай Александру, что я его пару на хую вертел, — говорю Овечкиной и вешаю трубку.
***
Нет, хорошо всё-таки иметь свою хату. Жить в Москве. Смотреть телек, пока на сковороде жарится курица, и потягивать пиво. Нехорошо только то, что сигареты никак не идут. Но ничё, я научу Леру плохим вещам, которые, вообще-то, имеют и плюсы. В жизни полно приятных моментов.
Я кидаю взгляд на изрезанное запястье.
И неприятных тоже.
Хотя я никогда не смогу понять таких людей. Для меня это чистой воды показуха. Если б Лера действительно хотела покончить с собой, то действовала бы наверняка.
У нас в Муторае суицидников хоть отбавляй. Никого не удивят жмурики под окнами чудесным зимним утром. В основном люди замерзают по глупости, но знали у нас парочку стариков, которые выходили в мороз осознанно, будучи пьяными в зюзю. Лёгкий и безболезненный уход из жизни.
Я щёлкаю каналы и останавливаю свой выбор на каком-то телешоу. В нём