что если провести под ним дольше тридцати минут, то на лбу выскочит огромный прыщ, который за месяц превратится в рог. Так было у его тёти за три дня до смерти.
— Здорово, — отсалютовав стянувшейся к гаражам дюжине пацанов, слово берёт Тарас.
Мы со Стёпой принимаемся молча жать руки всем подряд со звонким хлопком.Нельзя сказать наверняка по лицам присутствующих, кому сколько лет. Все они выглядят молодыми стариками.
Когда ты начинаешь употреблять с двенадцати, к двадцати пяти от тебя ничего не остаётся — так говорила моя мать. Я разделяю её мнение и планирую бросить в двадцать четыре, но до тех пор у меня в запасе имеется ещё три года, чтобы как следует оттянуться перед скучным трезвым существованием.
Приземлившись на бордюр, я снова закуриваю. Меня в тот же миг, как стая коршунов, окружает компания из старшеклассников. Они по очереди стреляют у меня сигареты под разными предлогами.
Я расщедрился и отстегнул им четыре сигареты, но потом они начинают борзеть и мне приходится их послать.
— Слышь. — Я машу Тарасу, и тот прощается с каким-то типом, быстро настигнув меня. Он опускается на корты передо мной и вопросительно кивает. — У тебя было дело для меня, — напоминаю ему о том, что мы обсуждали по пути.
— Да? — удивляется Тарас, но вдруг догоняет. — А, да. Есть одно. Ты щас свободен?
— Ну, как видишь.
— Надо метнуться до гаража моего дяди. — Тарас вытаскивает из кармана ключ и протягивает его мне. — У него там залежи… кое-какого курева, ну, ты понял. — Он даже подмигивает, чтоб я точно понял. — Притащи сюда. Я нашёл пару клиентов. Выручку пополам поделим. Вернее, на троих — тебя, меня и дядю.
— Не люблю я это, — говорю я, полный сомнений. Иметь дела с дядей Тараса я не хотел по понятным причинам. У него дерьмовая репутация. — Ты же знаешь. Плюс менты здесь часто ходят, вдруг остановят.
— Да не парься ты, — нервно хохочет Тарас. — Сейчас уже восемь часов. Менты сидят дома, жрут пиво и смотрят поле чудес. Никто до тебя не докопается.
Я ненадолго задумываюсь. Вообще-то, это прямо-таки золотая жила. Но я не очень хочу влезать в мутные дела Тараса и его семьи, даже если знаю самого Тараса со школы.
С другой стороны, мне позарез нужны бабки. Я мечтаю то ли замутить свой собственный бизнес, то ли уехать отсюда, то ли и то и другое.
— Ладно. — Чужое предложение искушает как никогда. Лениво поднявшись с бордюра, я тянусь всем телом вверх, во все свои сто восемьдесят с хуем. — Как сумка выглядит?
— Обычная тёмная сумка. — Тарас тоже поднимается. — Внутрь глянь, не перепутаешь.
Я забираю у него бутылку пива с ключами и вместе с этими артефактами направляюсь вглубь гаражей.
Какое-то время я ещё слышу брань и разговоры парней, но вскоре всё затихает, а количество фонарей резко сокращается.
Дело в том, что этот чёртов гараж находится в самом конце гаражей. Там обычно происходили все самые жуткие преступления в Муторае. А в Муторае было всего три преступления, закончившихся летально. И я всё ещё надеюсь, что в новостных заголовках не появится четвёртого с моим участием.
Хотя выжранное за день пиво всё-таки прибавляет храбрости.
Бездумно шагая по тёмной улочке, я гляжу на номера гаражей. Все они выглядят как один: чёрные и синие, в большинстве своём поцарапанные каким-нибудь гвоздём, с нецензурной бранью на лицевой стороне.
Зря я всё-таки не уточнил у Тараса, сколько бабла он мне отвалит за этот поход. Вряд ли бы нашёлся ещё один такой смельчак, типа меня, что согласился бы переться туда в такое время.
Мои ноги освещает свет фар, и очко тут же сжимается. В пизду, думаю, я просто себя накручиваю.
Не сдержавшись, я озираюсь назад и изо всех сил прищуриваюсь. Сначала непонятно, кто медленно катится в конец гаражей так поздно ночью, но вскоре я распознаю в синей мазде нашего местного дока.
Он проезжает мимо меня и слегка улыбается одной стороной своего лица.
Этот тип часто возвращается в ночи, а рано с утра покидает Муторай, добираясь до ближайшего города, где работает фельдшером.
Выяснив, что в конце гаражей я буду не один, мне становится значительно проще жить. Я шагаю дальше смелее.
Очередная вспышка света у меня под ногами больше не настораживает.Я продолжаю двигаться и раздумывать, на что потрачу свою долю. Мотор мотоцикла предупреждающе рычит у меня за спиной.
Я почти подхожу к нужному гаражу, когда слышу сзади свист, и рефлекторно оборачиваюсь с задранными кулаками. Но это мне не помогает.
Что-то рассекает воздух и влетает в мою башку, будто бита в арбуз, с таким, короче, похожим звуком, из-за чего всё вокруг заливает светом фар.
Я слышу крик, свист и удаляющийся рёв мотора. А ещё через пару секунд ощущаю отвратительное чувство, типа… когда ужасно тошнит, но проблеваться ты не можешь. В ноздри ударяет непривычно сладкий запах девчачьих духов. Я открываю глаза и резко сажусь, отталкиваясь от пола с задранными кулаками. Жадно вдыхаю воздух и гляжу по сторонам, полный злости и решимости ответить, но оказываюсь заложником непредвиденных обстоятельств: во-первых, меня всё-таки выворачивает; во-вторых, выворачивает меня в чьём-то коридоре.
Я блюю в маленькую бежевую сумочку, опираясь на стену. Но вместо нормальной блевоты из меня выходит только желудочный сок вперемешку с чёртовой аскорбинкой. Кучей аскорбинок.
Так хуёво мне не бывало уже очень давно.
Даже похмелье сейчас кажется раем во плоти, хоть и по-своему мутным.— Что за хуйня, — вою я осипшим голосом и хватаюсь за голову.На ней оказалось как-то слишком дохера волосни. Продолжая блевать, я провёл пальцами по всей длине. Патлы у меня аж до плеч, а то и ниже, но я зуб даю, что всю жизнь прожил бритый под троечку.— Чё, бля… — Я вытираю рот рукой и пытаюсь прокашляться. — Чё? — Но нихуя мой голос не меняется. И рука, застывшая перед рожей, выглядит ужасно тощей. На запястье виднеется несколько шрамов, которых, нахуй, там быть не должно. Я начинаю судорожно искать зеркало взглядом. — Алё, блядь, — и яростно орать, чтоб жильцов побеспокоить или самому очнуться. — Выходи, сука, по-хорошему. — Топая по полу, я несусь прямо, куда глаза глядят, и начинаю распахивать все дверцы на своём пути.
Примерно на третьей я наконец-то нахожу сортир.