Читать интересную книгу Тысяча осеней Якоба де Зута - Дэвид Митчелл

— Иво Ост: сынок кого‑то из наших, но с огромной примесью азиатской крови.

Мешки с сахаром прибывают на широкий стол, укрепленный на деревянных козлах, который стоит рядом с весами Компании.

За взвешиванием наблюдает троица японских чиновников, переводчик и два европейца чуть старше двадцати лет.

— Слева, — указывает ван Клиф, — Петер Фишер, пруссак из Брунсвика. — У Фишера загорелое лицо, каштановые волосы, и он лысеет. — Он бухгалтер-клерк… правда, господин Ворстенбос говорит мне, что ваша квалификация весьма высока и вы можете потрясти нас всех своим уменьем. Компаньон Фишера — Кон Туоми, ирландец из Корка. — Лицо Туоми напоминает луну с акульей улыбкой. Волосы коротко стриженные, матросская одежда на нем чуть ли не лопается по швам. — Не волнуйтесь, если забудете их имена: как только «Шенандоа» отплывет, у нас будет унылая вечность, чтобы выучить друг о друге все.

— Разве японцы не подозревают, что не все из нас голландцы?

— Мы объясняем жуткий акцент Туоми, говоря, будто он родом из Гронингена. Когда такое было, чтобы в такой компании служили только чистокровные голландцы?! Особенно сейчас… — нажим на последнее слово намекает на неприятное для всех заключение под стражу Сниткера. — Нам приходится обходиться теми, кто есть под рукой. Туоми — наш плотник, но работает инспектором в Дни взвешивания, эти чертовы кули умыкнут мешок сахара в мгновение ока, если не следить за ними ястребом. И охранники тоже умыкнут, а самые вороватые — торговцы: вчера один такой сукин сын сунул камень в мешок, который потом «нашел» и попытался использовать как «вещественное доказательство», чтобы занизить вес груза.

— Могу ли я приступить к выполнению своих обязанностей, господин ван Клиф?

— Пусть доктор Маринус сначала пустит вам кровь, и беритесь за дело, как только обустроитесь. Маринуса вы найдете в его больничке в конце Длинной улицы — этой улицы — под лавром. Потеряться вы не должны. Ни один человек еще не был потерян на Дэдзиме, если, конечно, его мочевой пузырь не лопнул от грога.

— Как здорово, что я оказался рядом, — хриплый голос настигает его, едва он успел пройти десять шагов. — Новичок потеряется на Дэдзиме быстрее, чем гусь просрется. Ари Грот меня зовут, а вы, знач, будете… — он хлопает Якоба по плечу, — … Якоб де Зут из Зеландии, Храбрый — из — Храбрых и… ай-ай-ай… Сниткер свернул вам нос набок, так?

Улыбка Ари Грота зияет множеством пустот, на голове — шляпа из акульей кожи.

— Нравится шляпа, да? Была боа — констриктором в джунглях Тернате[8]. Однажды ночью он потихоньку заполз в хибару, которую я делил с тремя туземными служанками. Сначала я подумал: ну, одна из моих постельных подружек нежно будит меня, чтобы покувыркаться, понимаете? Но, нет-нет-нет, чтой‑то вдруг зажимает мне грудь, и дышать я не могу, и три ребра у меня — бряк! кряк! хрясть! — и в свете Южного Креста я вижу, как он, знач, пялится в мои выпученные глаза, и это, господин де 3., решило его судьбу. Руки мои зажало сзади, а челюсти‑то — нет, и я ка-ак куснул эту голову со всей дури… Крик змея — такого до конца жизни не забудешь! Эта тварь сжимает меня сильнее — он не хотел сдаваться, — и тогда я добираюсь до яремной вены этого червя и прокусываю прям сквозь. Благодарные селяне сшили мне халат из его кожи и короновали меня — выбрали Владыкой Тернате… этот змей наводил ужас на их джунгли, но… — Грот тяжело вздыхает, — … сердце моряка рвется в море, понимаете? Потом в Батавии модистка перешила халат на шляпы, за которые я брал по десять риксдалеров за штуку… но с этой, последней, меня ничто не разлучит, нумож, отдам, как знак доброй ноли, молодому орлу, который должен быть одет лучше меня, да — а? Эта красотища, знач, ваша, и не за десять риксдалеров, нет-нет-нет, не за восемь, а всего за пять. Почти даром.

— Увы, змеиную кожу вам модистка подменила плохо выделанной акульей.

— Ставлю все свои деньги, вы выйдете из‑за карточного стола, — Ари Грот довольно улыбается, — с набитым кошельком. Большинство наших собирается вечерком в моей скромной конуре — посидеть теплой, дружеской компанией, а коль вы определенно не высокомерный зазнайка, чего бы не присоединиться к нам?

— Боюсь, с племянником пастора вы быстро заскучаете: пью мало, играю еще меньше.

— А кто ж не играет на этом восхитительном Востоке, где ставка — жизнь? Из каждых десяти молодых парней, которые приплывают сюда, шесть выживут, заработав то, что смогут, ну а четырех затянет болотная могила, сорок на шестьдесят — неважнецкие шансы. Кстати, из двенадцати драгоценных камней или золотых дукатов, зашитых в подкладку, одиннадцать забирают у Морских ворот, и лишь один уплывает. Умеют они проверять все дырки в теле, и, если вы хотите, знач, чтоб у вас ничего не нашли, господин де 3., я могу пронести все по лучшей цене…

На Перекрестке Якоб останавливается: Длинная улица тянется дальше, чуть загибаясь влево.

— Это переулок Костей, — Грот указывает направо, — ведет к аллее Морской стены, а это… — Грот указывает налево, — … Короткая улица, к Сухопутным воротам…

«…а за Сухопутными воротами, — думает Якоб, — простирается закрытая империя».

— Те ворота перед нами не откроются, господин де 3., нет-нет-нет. Директор, его заместитель и доктор Эм иной раз проходят туды — сюды, да уж, но не мы. «Заложники сегуна» — так нас местные кличут, и это чистая правда, да — а. Но слушайте, — Грот ведет Якоба дальше, — я торгую не только камешками — монетками, скажу вам правду. Только вчера, — шепчет он, — я доставил одному клиенту на «Шенандоа» коробку кристаллов чистейшей камфары в обмен на дешевенькие волынки, а дома их не выудишь со дна канала.

«Он подбирает наживку для меня», — думает Якоб и отвечает:

— Я не занимаюсь контрабандой, господин Грот.

— Чтоб мне сдохнуть, ежли я стану обвинять вас в чем‑то противозаконном, господин де 3.! Просто, знач, информирую, что моя доля — четверть с продажной цены, но для такого парня, как вы, семь кусков пирога из десяти — ваши, раз уж я сам такой дерзкий зеландец, да? Будрад помочь вам и с сифилисным снадобьем, — Грот говорит об этом как бы между прочим, однако прекрасно понимая, что речь, наконец, зашла о самом важном для другого человека. — Есть у меня нужные торговцы, они зовут меня Братом, и я добиваюсь лучшей цены быстрее, чем у жеребца встанет, господин де 3., добиваюсь сразу и знаете почему?

Якоб останавливается:

— Откуда вы можете знать о моей ртути?

— На то у нас уши и глаза, чтобы знать, да — а? Один из бесчисленных сыновей сегуна, — Грот понижает голос, — пролечился ртутью этой весной. Леченье это известно тут уж двадцать лет, да никакого доверья не было, но у этого прынца огурчик сгнил до того, что позеленел, а один курс голландским порошком от сифилиса плюс молитва Богу — и он, бац, излечился! Известие распространилось лесным пожаром; кажный аптекарь в стране мечется в поисках чудесного эликсира, да — а, а вы с восемью ящиками! Позвольте мне поторговаться, и вы заработаете на тысячу шляп. Сами возьметесь — они с нас кожу сдерут и шляпу из нее сделают, друг мой.

— Откуда, — Якоб уже идет дальше, — вы знаете о моей ртути?

— Крысы, — шепчет Ари Грот. — Да — а, крысы. Кормлю крыс тем — сем, и крысы говорят мне, что да как. ί опля, так? Вот и больница. Дорога вдвоем в два раза короче, да — а? Так что по рукам? Я теперь ваш агент, так? Нет нужды контракты писать и всякое такое: джентльмен свое слово никогда не нарушит. Пока, знач…

Ари Грот направляется по Длинной улице к Перекрестку.

Якоб кричит ему вслед: «Но я не давал вам слова!»

За дверью в больницу — узкий коридор. В конце — лестница, ведущая вверх, к поднятой крышке люка, направо по проходу — операционная, широкая комната, в которой царит скелет, покрытый пятнами от древности, распятый на Т-образной раме. Якоб пытается заставить себя не думать о том, как Огава находит Псалтырь. Стол для операций снабжен ремнями, в нем проделаны отверстия, на поверхности — кровяные пятна. Рядом стоят стеллажи, на которых разложены хирургические пилы, ножи, ножницы и зубила. Тут же — ступки и пестики. В большом шкафу, полагает Якоб, перевязочные материалы и сосуды для сбора крови. Есть еще несколько скамей и столов. Запах свежих опилок перемешан с ароматами воска, трав и железистыми эманациями сырой печени. За дверью в дальней стене — лазарет с тремя пустыми койками. При виде глиняного кувшина с водой Якоб вдруг понимает, что ему очень хочется пить. Зачерпывает ковшиком воду: она прохладная и сладкая.

«Почему здесь никого нет? — удивляется он. — Кто охраняет больницу от воров?»

Появляется молодой слуга или раб, он подметает пол: босоногий, симпатичный, в тунике из тонкой материи и просторных индийских шароварах.

Якоб чувствует, что должен объяснить свое присутствие в больнице. «Ты раб доктора Маринуса?»