с гарнизоном и сообщил наше местонахождение. Не иначе, шеф! А нынче утром залез ко мне в рюкзак, выбросил бикфордов шнур, испортил часовой механизм и детонаторы. Как ему руки не оторвало, когда он возился с этими игрушками, и где он научился своему ремеслу?
— На Крите, — убеждённо сказал Мэллори. — Немцы обучили. В их глазах шпион, которого нельзя использовать и как диверсанта, и гроша ломаного не стоит.
— А они его ценили, — тихо сказал Миллер. — Ещё как! Фрицам будет недоставать своего милого дружка. Этот Искариот был хитёр.
— Да, был. Но сегодня вечером вышла осечка. Не сообразил, что кто-то из нас его обязательно заподозрит…
— Возможно, он и сообразил, — прервал капитана Миллер. — Но он просчитался. Думаю, Лука не ранен. И ещё я думаю, что этот молодчик уговорил Луку и остался вместо него. Ведь Лука его всегда побаивался. Потом он сходил к своим приятелям, которые дежурят у ворот крепости, и велел им направить многочисленный отряд в замок Вигос. Но сперва пострелять для отвода глаз. Он умеет пустить пыль в глаза, наш преданный друг. Потом он пересёк площадь, забрался на крышу и стал ждать удобного момента, чтобы подать сигнал своим приятелям: как только мы войдём в дом через чёрный ход. Но Лука забыл предупредить его, что мы должны встретиться на крыше, а не внутри дома. Этот приятель сидит на крыше и смотрит во все глаза, поджидая нас. Ставлю десять против одного, что у него в кармане фонарь.
Взяв куртку Панаиса, капитан поспешно обыскал карманы.
— Так оно и есть.
— Ну вот, видишь. — Миллер зажёг сигарету, наблюдая, как горит спичка, едва не обжигая ему пальцы, потом уставился на Панаиса. — Ну и что ты ощущаешь, Панаис, зная, что умрёшь? Теперь ты представляешь, каково было всем тем беднягам, которых ты погубил. И парням на Крите, и воздушным и морским десантникам, которые погибли только потому, что считали тебя за своего. Как ты себя чувствуешь, Панаис?
Панаис ничего не ответил. Зажимая левой рукой рану, он безуспешно пытался остановить кровь. Он неотрывно смотрел на янки мрачным взглядом, по-волчьи скаля зубы, с ожесточённым лицом. Страха в нём не было и следа. Мэллори напрягся, готовый дать отпор предателю, если тот предпримет последнюю отчаянную попытку постоять за себя. Ведь Панаис обязательно предпримет такую попытку. Но когда капитан взглянул на Миллера, то понял, что ничего такого не произойдёт. В облике американца было что-то неизбежное и неумолимое: каменная неподвижность руки с пистолетом и взгляда исключала даже мысль, а не то что возможность такой попытки.
— Подсудимому нечего сказать в свою защиту, — прозвучал усталый голос Миллера. — Наверно, сказать кое-что должен я сам. Мне надо бы толкнуть речугу и втолковать всем, что сейчас я и судья, и суд присяжных, и палач… Только мы это опустим. Что толку разговаривать с покойником… Может, в том, что произошло, и нет твоей вины, Панаис. Может, и была на то причина. Один Бог знает. А я не знаю и знать не хочу! Слишком много людей погибло из-за тебя. Я убью тебя, Панаис. Убью сию же минуту. — Бросив окурок на пол, янки прижал его ботинком. — Так ты ничего не хочешь сказать?..
Предателю незачем было говорить. Злоба и ненависть в чёрных глазах сказали всё. Миллер кивнул, поняв его состояние.
Точно нацелясь, дважды выстрелил в сердце Панаису. Задув свечи, он повернулся спиной и был уже на полпути к двери, когда труп предателя глухо ударился об пол.
* * *
— Пожалуй, у меня ничего не выйдет, Андреа! — в отчаянии произнёс Лука, устало откинувшись к стене. — Ты уж прости. Узлы слишком туго затянуты.
— Да ладно, — Андреа перевернулся и сел, силясь ослабить путы на ногах и запястьях. — Хитрые эти немцы. Мокрые верёвки не развяжешь, разве только разрежешь.
А между тем минуты две назад он сумел добраться до верёвок на запястьях Луки и развязал их, дёрнув несколько раз за них, своими стальными пальцами. — Придумаем что-нибудь другое.
Андреа поглядел в противоположный конец комнаты, освещённой керосиновой лампой, которая стояла возле забранной решёткой двери. В тусклом её свете можно было разглядеть Кейси Брауна. Точно каплун, он был опутан верёвкой, пропущенной через крюк в потолке. Андреа невесело улыбнулся. Снова в плену. И снова их схватили так же просто и неожиданно, не дав возможности сопротивляться. Ни один из троих не подозревал о засаде. Их схватили в верхней комнате замка через какие-то несколько секунд после окончания сеанса связи с Каиром. Патруль точно знал, где их искать. Офицер злорадно сообщил им, что песенка их спета, поведал и о том, какую роль сыграл Панаис.
Теперь стало понятно, почему их застали врасплох. Начальник патруля дал понять, что и Миллеру с капитаном не избежать ловушки. Но Андреа и мысли не допускал, что положение их безнадёжно…
Взгляд его шарил по комнате. Ни одна деталь не ускользнула от его внимания на каменных стенах и полу: ни крючья, ни вентиляционные колодцы, ни тяжёлая зарешеченная дверь. Всякий, попав в это помещение, решил бы, что это темница, камера для пыток. Но Андреа доводилось бывать в подобных сооружениях. Дом называли замком, но на самом деле это башня, окружённая комнатами помещичьего дома. Давно отправившиеся к праотцам знатные франки, построившие дом, жили в достатке. Никакая это не камера, а просто кладовка, где с крюков свешивались мясо и дичь. Оттого-то они отлично обходились без окон и естественного освещения…
Освещение! Андреа уставился на чадящую масляную лампу сузившимися глазами.
— Лука, — тихо произнёс он. Маленький грек обернулся. Сможешь дотянуться до лампы?
— Наверное, смогу.
— Сними стекло, — прошептал Андреа, — оберни тряпкой: оно горячее. Осторожно раздави об пол. Стекло толстое. Осколками разрежешь мои верёвки за минуту-две.
Целый миг Лука глядел на него растерянно, затем кивнул. На связанных ногах зашаркал к лампе, протянул было руку к стеклу, но тотчас отдёрнул её: всего в нескольких футах от него раздался резкий лязг металла. Лука вскинул голову.
Протяни Лука руку — он дотронулся бы до ствола винтовки системы «маузер», который угрожающе торчал между прутьями дверной решётки. Часовой опять застучал стволом о прутья и что-то крикнул.
— Не надо, Лука, — тихо сказал Андреа спокойным, без тени разочарования голосом. — Ступай обратно. Наш друг не очень-то тобой доволен.
Лука послушно вернулся на прежнее место и снова услышал гортанный голос, на этот раз чем-то встревоженный. Лязгнуло железо — часовой вытащил винтовку из дверной решётки, и сапоги его торопливо зацокали по каменным плитам коридора.
— Что это стряслось с малышом? —