– Я должна была отдать ее, – сказала она. – В Абомее, сразу после ее рождения. Ее взяла еврейская кормилица, – она замолчала. Пройдет еще много времени, прежде чем она сможет спокойно говорить об этом.
Ее молчание сказало Симону больше, чем любые слова. Еще никогда он так ясно не ощущал, чем стали для нее эти последние месяцы. Страдания Каролины были страшнее, чем он мог себе представить. Однажды в Розамбу, сидя у огня, она заговорит и расскажет ему историю своих скитаний. Симон подождет этой минуты, а сейчас он не хочет тревожить ее, будить своими вопросами тяжкое прошлое.
Девочка сосредоточенно гремела погремушкой из слоновой кости.
– Если бы это был мальчик, следовало бы назвать его Моисеем, – улыбнулся Симон. – Проплыл в корзине по морю...
– Или Магомет. Родился в мечети.
– В любом случае она, по-моему, унаследовала от матери опасную страсть к приключениям.
– Только от матери? – спросила Каролина.
Симон не мог скрыть улыбку. Кто сможет понять эту женщину? Два дня назад она сбежала от мужа, как от самого страшного врага, а теперь говорит о нем так, словно он с минуты на минуту войдет в эту дверь. Или это ребенок стал причиной внезапной перемены?
Чтобы хоть что-то сказать, он спросил:
– А ее окрестили?
– Да, я окрестила ее. Именем Жилиана.
– Жилиана! Подобное могло прийти в голову только вам, – он попытался скрыть, как растроган этим.
Он отвернулся, взглянул в иллюминатор. Но видел там Симон не море, не узкую береговую линию острова Майорка. Он видел перед собой Розамбу полным жизни, звенящим от детских голосов. Детей Каролины и Жиля. Теперь он больше не боялся будущего. Все будет хорошо. Он снова отошел от окна. Каролина знаком попросила его не шуметь. Девочка заснула. Каролина осторожно убрала поддерживающие ее подушки и укрыла дочку. Симон смотрел на нее. Странные существа эти женщины. Слабее мужчин и вместе с тем сильнее; беззащитней и выносливей; жестче и нежней. Он наблюдал за Каролиной в течение всей ее жизни и думал, что хорошо знал ее, но никогда не мог себе представить, с какой сердечностью она способна нянчить дитя. Никогда еще она не казалась Симону такой красивой, как в эти минуты. Он тихо встал и на цыпочках вышел из каюты.
Каролина прислушивалась к ровному дыханию дочки, ловила ее малейшее движение. Ее глаза под закрытыми веками двигались, ресницы дрожали. С тихим вздохом девочка повернулась на бок. Ручка, все еще сжимавшая погремушку, раскрылась. Каролина увидела крохотные ноготки и прижалась щекой к детской ладошке. Безграничная нежность наполняла ее. Она больше не думала о страшных часах, когда родилась ее дочь, о слезах, которые она пролила, отдавая ребенка, о душевных муках, когда думала, что ее девочка мертва. Она была уверена, что Стерн тогда обманул ее, но так же была уверена и в том, что это Стерн послал генуэзца ей вдогонку. Но мысль об этом не слишком занимала ее.
Жилиана. Это она и Жиль, их любовь. Их любовь жива и прекрасна, как и этот ребенок.
Люди, гуляющие по террасе форта Сен-Жан и наслаждающиеся уходящим днем, были приятно удивлены возможностью развеять скуку, когда портовая стража с Нотр-Дам де ля Гард сигнализировала о приближении трехмачтового судна «Кромвель». Они поспешили к парапету, как будто прибытие «Кромвеля» для каждого из них было долгожданным событием. Незнакомые люди, которые до этого не обращали друг на друга ни малейшего внимания, вдруг заулыбались; из внутренних карманов доставались маленькие подзорные трубы; пожилые мужчины заново набивали трубки; женщины стали рыться в сумках в поисках конфет.
Барка с лоцманом отвалила от порта. Зрители смотрели на барку без нетерпения, а скорее, с беспокойством, что спектакль может закончиться слишком быстро. Барку секунду не было видно за Шато д'Иф, потом она возникла вновь, чтобы через несколько минут исчезнуть в тени «Кромвеля».
Чем ближе подходил корабль, тем больше убеждались марсельцы в правомочности своего любопытства. Очень высокий такелаж фрегата, черные паруса, английское название и при этом французский флаг – все это было в высшей степени необычно и окружало корабль атмосферой приключений и тайны. Рядом с лоцманом, который проводил «Кромвель» узким проходом к Марселю, был виден человек в причудливом одеянии. Но внимание большинства зевак привлекла, конечно, женская фигура в белом платье. Она недвижно стояла на левом борту и мечтательным взглядом вглядывалась в море. Мужчинам и женщинам на террасе стало казаться, что они присутствуют при каком-то из ряда вон выходящем событии.
Каролина с утра была на палубе. Она первая заметила берег Франции, когда он был еще тонкой синей полоской между небом и морем. Полоска быстро росла и приближалась – даже слишком быстро, как вдруг показалось Каролине. Теперь, когда родина была рядом, ей внезапно захотелось остаться на корабле. Она не желала ступать на землю, она должна была ждать на море. Чего?.. Она еще и сейчас страшилась признаться себе, что ждет его. Несмотря на то, что она отчаянно сопротивлялась этим мыслям, в мозгу у нее засело твердое убеждение, что он нагонит ее еще на море. Появление ребенка не развеяло тоски по нему. Бывали моменты, когда она не могла понять, как решилась покинуть Алжир. И при этом чувствовала, что не могла поступить иначе. Преодолевая разлуку с мужем, она искала ту боль, что сейчас так терзала ее. Ее страдания были огнем, сжигающим все, что их разлучало. В этом пламени выкристаллизовалась ее любовь, новая, более сильная и яркая, чем прежде.
«Кромвель» лавировал, продвигаясь к порту. Якорь был наготове; ванты сматывались с бушприта.
Каролина зашла в каюту, по-восточному украшенную коврами, низкими диванами и подушками. Рядом с корзиной, где лежала ее дочь, высилась гора игрушек. Каждый мужчина на борту смастерил что-то на прощание для маленькой Жилианы. Тут были деревянные куколки, флейта, цветной флюгер, вырезанные из коралла зверьки, веер. Каждый зашел сюда, чтобы положить свой дар на покрывало. Это было настоящее паломничество; словно эти мужчины без родины и семьи на минуту ощутили себя ответственными за беззащитное существо, которое вот-вот навсегда уйдет из их жизни. Мир и покой вернулся в их потрепанные жизнью души, и для этого хватило чистого взгляда ребенка.
Каролина остановилась у корзины, нагнулась над ней, не решаясь потревожить мирный сон девочки, но Жилиана уже открыла глаза. Взяв ребенка на руки, Каролина вышла на палубу. Жилиана обвила ручонкой ее шею, прижалась к щеке. Каролина нежно повернула ее головку к берегу:
– Ты должна смотреть туда. Там – Франция. Это твоя родина, там ты будешь расти, там пройдет твоя жизнь. Священник из Сен-Жозефа не будет против, если мы чуть-чуть слукавим и запишем местом твоего рождения Розамбу. Ты полюбишь Розамбу. Еще совсем немножко, и мы приедем туда.