— Праздник заказывала? — Он медленно расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана нож. — Что ж, получай.
И передал ей вожделенный предмет рукоятью вперед.
Так, как Меган взяла нож, наверное, принцесса принимает полученный по наследству королевский бриллиант, а бизнесмен первые ключи от роскошного автомобиля — с трепетом, нежностью, волнением и бесконечной любовью.
Какие же тонкие пальчики по сравнению со стальным лезвием — мягкость и жесткость — почти аллегоричное сочетание.
Дэлл медленно таял, глядя, как дрожат ее приоткрытые губы, а тихое «спасибо» вообще вымыло прочь остатки тревог — пусть владеет, пусть тешится, пусть распоряжается и заказывает. Это ее день, и этот день ей должен. Чьими руками — не важно.
— Придумала, с чего начнем?
Его мягкая полуулыбка и мелко затряслась в отрицании ее рыжие кудри, торчащие из-под вязаной шапочки.
— Не придумала? — Зеленые глаза, налившиеся радостью, растеряно мигнули. — Тогда придумал я. Пойдем, машина у ворот.
И Дэлл мягко подхватил сидящую на лавочке и едва способную говорить девушку под руку.
* * *
Начиная с полудня и до самого вечера, мне казалось, что я плыву. Плыву в странной и местами зыбкой неге счастья — в иллюзии, в сказочной реальности, не существующей на самом деле. Жизнь разделилась на то, что было «до» и то, что происходило «сейчас».
Мысль о том, что Дэлл находился рядом, беспрестанно кружила в ритме мягкого танца, а в сумочке словно пульсировал от частых невидимых прикосновений сознания нож.
Дэлл и нож. Оба мои — здесь и сейчас. Дэлл рядом — только протяни руку, а нож в сумочке — расстегни, и тускло блеснет в глубине знакомое лезвие.
Ненадолго, всего лишь на миг, но сказка вернулась, распушила волшебные крылья, впорхнула в унылый день и заставила все мерцать таинственным золотистым светом.
Знакомый рокот Неофара и мужские руки на руле, мягкая улыбка в глубине глаз, скрывающая задумчивое выражение. Через полчаса галерея «Дриада», зона для обслуживания особо важный клиентов, ассистенты, помогающие выбрать красивый наряд и стилисты, колдующие над лицом и прической.
Что я запомнила из тех минут? Собственный ошарашенный, пьяный от осознания факта «он пришел», вид, мечтательный, словно у наркомана, взгляд, множество людей, зачем-то суетящихся вокруг моей совсем «не важной» персоны и мысль: «я выйду, и он будет там. Он ждет».
Ждет. Ждет! ЖДЕТ!!!
Макияж, новый наряд… зачем? Скорее бы туда, за двери, чтобы провести эти бесценные минуты вместе. И вот он, долгожданный момент — мой торопливый бег наружу, прочь из душной комнаты, заполоненной людьми, светом искусственных ламп и смотавшимися в клубок запахами множества духов, счастливый восторженный визг, и руки, оторвавшие от пола и закружившие в воздухе.
Нравится ли мне собственный вид? Конечно! А еще больше мне нравится твой вид, Дэлл… как же я соскучилась по твоим глазам. Куда дальше? Хоть на край света, лишь бы с тобой. Нет, я не буду выбирать, лучше ты сам. Да, у меня нож, но решать все равно будешь ты, я так хочу, потому что это так чудесно, когда выбираешь ты…
Согласна ли я пойти в Пантеон Миражей? Согласна — мне все едино — что заснеженная улица, что парк, что полутемная квартира, что пропахшее кофейными зернами кафе. Пантеон грандиознее? Ну, что ж… Пусть будет он.
Пусть будет что угодно, лишь бы день не заканчивался.
Далее все соткалось в единый ковер восторженных эмоций — великолепное сияющее здание в виде стеклянной сферы, шикарный ресторан, гурманский обед, конферансье — загадки, конкурсы, пазлы.
И эти глаза напротив…
Хочу ли я поучаствовать в шоу? Нет, пусть даже там такая странная сцена, на которой изменяется пространство и из ниоткуда возникают предметы и декорации, но я определенно хочу, чтобы поучаствовал ты… В каком именно? Вот как раз в следующем — в бою гладиаторов.
Нет? Ну, как же, милый, ведь у меня нож, и я — хозяйка бала. Придется идти…
Боже, что же я наделала! Как хорошо ты, однако, смотришься почти обнаженный, в одной лишь набедренной повязке и высоких сапогах, со стягивающей короткие светлые волосы тесьмой. А этот меч… Господи, Дэлл, только не дай себя ранить, только не дай… Ах! Один из противников уже лежит на земле? Когда… когда ты успел?… Еще двое?! Используй щит! Я что, кричу это вслух? Ловкий разворот, удар, блок и новый замах, совсем не игрушечный звон сошедшихся клинков. Как это страшно, лучше зажмуриться… Нет, нельзя жмуриться… ну, если только на секундочку… Что? Они снова лежат поверженные?
Урааааа! Битва выиграна! Вот это скорость, вот это талант!
Мастер. Ты у меня, оказывается, мастер боя на мечах. И такой красивый… слишком красивый, чтобы быть правдой. Со сталью в руке и сталью в глазах — воин.
Мой воин.
Как же быстро колотится сердце.
Что мы ели в тот день, что пили? О чем перебрасывались фразами, и кто придумывал все новые планы и забавы? Кто был зачинщиком, а кто лишь отзывался, счастливо ведомый теплой рукой?
Все смешалось, перепуталось, заплелось на узорном полотне происходящих событий, в центре которого бился жаркий пульс, и светились таинственным светом горячо любимые серо-голубые глаза.
— Я больше не могу!
— Надо. Хотя бы еще кусочек.
— Нет, даже за твой поцелуй, все равно больше не могу.
Казалось, если в горло скользнет еще хоть одна порция воздушного крема с апельсиновой начинкой, тело навсегда приобретет стойкую аллергию не только к цитрусовым, а еще и к сладкому. Но вечер определенно сложился из правильных составляющих: столика с апельсиновым тортом прямо поверх одеяла и Дэлла в той же постели.
Любовь плыла по комнате и наполняла собой все сущее, видоизменялась, трансформировалась, но не уходила, а лишь усиливалась. В одни моменты жаркие и влажные от выброса энергии тела скользили друг по другу, наполняли, жадно взаимодействовали, проникали, наполнялись, сливались, провоцируя все новые вспышки возбуждения и новые волны страсти; в другие — оставались лишь нежные касания, дарящие не менее глубокое чувство единения. Взгляд — и душа теряется, тонет, с радостью запутывается в ласке, что течет из глаз напротив, сплетение пальцев — и хочется одного: никогда не расплетать их вновь. Хочется срастись, стать единым, неделимым, целым, а, главное, насовсем.
Дэлл в этот вечер стал иным: отпустил контроль, отбросил извечную аналитику происходящего и позволил себе погрузиться в атмосферу счастья, которую сам же и создал. От настороженного, вечно просчитывающего наперед человека не осталось и следа; впервые в жизни мужчина, лежавший рядом, просто тонул, покачивался на волнах, нежился, ласкал и позволял ласкать себя всего, изнутри и снаружи, в каждом уголке, без утайки. Пусть всего лишь до завтра, но он допустил до себя, и логика была отброшена, вышвырнута за борт, как пучок мясистых водорослей, налипших на рыболовную сеть; не время осквернять драгоценные моменты вопросами «зачем» и «что последует дальше», и мы оба чувствовали это.