Читать интересную книгу Сандро из Чегема. Том 3 - Фазиль Искандер

Интересно мне стало.

Подошли мы к этой заводи. В самом деле, над водой большая развесистая ольха и глубокая заводь. Я всматриваюсь в воду. Сверху водомерки прыгают, а в глубине ничего не видно.

— Так он тебе и покажется, — говорит старик, — он под ольхой в ямине прячется. Как только корова заходит в воду, он, подлец, немного выждет, поднырнет под нее и давай теребить сосцы, чмок да чмок! А ей, гадине, нравится, она даже жвачку перестает жевать.

— А сам ты видел, — говорю, — как он ей сосцы теребит?

— Нет, — говорит, — врать не буду. Он так хитро подныривает, что его не видно. Но он тут. Скоро полдень. Когда коровы соберутся сюда, а моя блудница полезет в воду, ты его и пристрелишь.

Посмотрим, думаю, что будет. На всякий случай ножом нарубил ольховых веток и перекрыл выход из заводи, чтобы сом не ушел, если он в самом деле здесь.

— Давай спрячемся, — говорит старик, — а то моя корова, если увидит меня, не станет лезть в воду, знает — изобью. А как только она полезет в воду, ты выходи из кустов и выжидай его под деревом над яминой, тут-то он и появится.

Залезли мы в кусты лещины и стоим. И вот в самый солнцепек потянулись коровы к заводи и устраиваются под ольхой. А одна, между прочим, рябая, посмотрела так по сторонам и полезла в воду.

— Она, — кивает мне тихо старик.

Я выхожу из-за кустов, осторожно прохожу мимо лежащих коров, чтобы не вспугнуть их, подхожу к дереву и заглядываю в воду. Корова уже стоит почти по горло в воде. Жует жвачку. Значит, думаю, сом еще не подплыл. Заглядываю в ямину под обрывчиком. Вода темная — ничего не разглядеть. Жду. Проходит минут пятнадцать. Может, прозевал, думаю. Нет, корова жует жвачку, значит, еще не подплыл. И вдруг вижу — большая тень скользнула из-под обрывчика. Я направил в нее ружье и бабахнул медвежьим жаканом!

Коровы шарахнулись во все стороны, рябая вскачь из воды, а старик ко мне.

— Попал? — кричит.

А вода замутилась от его коровы, ничего не видно.

— Нет, — говорю, — не попал!

Старик стал ругать и сома, и корову, и свою разнесчастную судьбу. Я уже хотел было уйти, как вдруг вижу, там, где я перегородил выход, из воды высовывается огромная рыбина. Шевелится. Мы со стариком бултых в воду и вытаскиваем ее на берег. Оказывается, попал. Здоровенный сом пуда в два.

— Видишь, — говорит старик, — как он разъелся на моем молоке. Давай его поделим.

Мы разделили сома пополам. Я притащил свою половину домой. Дня три ели и соседей угощали. Вот такие бывают случаи на охоте.

Все посмеялись рассказу Сандро, и Кама хохотала от души, хотя несколько раз слышала эту историю. Особенно ей было смешно, что корова, перед тем как войти во воду, посмотрела по сторонам. Раньше брат, рассказывая об этом случае, почему-то забывал упомянуть, что корова посмотрела по сторонам.

— Так все-таки пил молоко твой сом или нет? — смеясь, спросил муж сестры.

— Попивал, попивал, — подтвердил Сандро, — тот старик зря бучу подымать не стал бы. Недаром он у меня полрыбины отцапал.

— А ты, брат, все такой же, — улыбнулась Эсма и потрепала Сандро по волосам.

Из кухни вышел отец. Все это время он там сидел на кушетке и чинил свои чувяки из сыромятной кожи. Починил, надел и вышел на веранду. По лицу его было видно, что он раздражен по поводу несколько упущенного времени своей власти. Первым попался ему Навей, самозабвенно читавший свою книгу.

— Ты чего тут разблеялся?! — крикнул он ему, поворачивая в его сторону свое горбоносое, с выражением стремительной воли лицо, — сам налопался, а брат твой с козами в лесу голодный сидит?! Сейчас же снеси ему поесть и можешь там до вечера переблеиваться с козами!

Братья, кивая друг на друга и посмеиваясь, слушали отца, дожидаясь своей неминуемой очереди. Отец нагнулся за своей мотыгой и, как бы спохватившись, что мотыги братьев не в поле, а все еще здесь, хотя отлично знал, что они без него не пойдут, подхватив мотыгу, свирепо развернулся в сторону яблони:

— А вы чего там расселись?! Вы что, не видите, где уже солнце? Солнце упустили, солнце! Да и ты, дармоед, мог бы помахать мотыгой, хотя бы от скуки! Что за чудище выродила мне эта дура!

Мать Камы в это время, сидя на корточках возле кухонной веранды, потрошила над тазиком очищенную курицу, время от времени отбрасывая собакам ненужные внутренности.

— А то не твоя кровь, — вполголоса огрызнулась она ввиду явно истекшего времени своей власти и слишком большой близости ее теперешнего носителя.

Перекинув мотыгу через плечо, отец уже пересекал двор.

— Я же геологов жду, — примирительно крикнул Сандро ему вслед, — неудобно, придут гости, а в доме нет мужчины.

— Чтоб тебя врыли вместе с ними в ту яму, где они копаются и все не докопаются ни до чего! — крикнул отец, толкая ворота и не оборачиваясь. — Можно подумать, что их деды здесь клад зарыли! Пустомели!

Братья, посмеиваясь, неохотно встали и, взяв свои мотыги, отправились вслед за отцом.

— Сам высох, как черт, и детям продыху не дает, — ворчливо, не подымая головы, заметила мать, когда сыновья проходили мимо. Но по голосу ее видно было, что время власти ее надолго, до самого ужина, ушло, и тут ничего не поделаешь.

Через мгновение, подняв голову, она засмеялась, глядя в сторону тех, что сидели под яблоней.

— Ты чего, мама? — улыбаясь, спросила у нее Эсма.

Из кухни вышел Навей, неся большой котелок, наполненный тюрей из кислого молока и чурека. В другой руке он держал книгу, и в глазах его все еще тлел пламень, зажженный этой же книгой. Мать несколько опасливо, а потом облегченно взглянула, может быть, не столько вслед сыну, сколько вслед удаляющейся книге. Потом она опять рассмеялась и обратилась к тем, что под яблоней.

— Я думаю о Божьем провидении, — сказала она, продолжая посмеиваться, — я никогда в жизни не видела такой жирной курицы, как эта. И я вспомнила, что на дня заметила в амбаре много исклеванных кукурузных кочерыжек. А потом увидела, что в плетенье стены прутья в одном месте разъехались. Я тогда подумала, что сойки влетают в амбар, и заделала прореху. А это, оказывается, она влетала туда. Вот она и попала теперь мне в руки.

— Да откуда ты знаешь, что это она влезала? — спросил Сандро, улыбаясь и как бы поощряя мать в сторону смешных подробностей.

Тут мать, продолжая сидеть на корточках, прямо затряслась от смеха и, бросив курицу в таз, стала отмахиваться руками, как бы прося не смешить, учитывая ее неудобную позу.

— Я давно замечала, что она заважничала, не спешит, когда я сзываю кормить кур, — сквозь смех отвечала мать, — а куда ей было спешить, если весь мой амбар был в ее владении. А сегодня первая прибежала. Прореху-то я заделала. Вот и попалась, дуреха.

Подхватив таз с курицей, мать поднялась с корточек и пошла на кухню. По ее спине было видно, что она все еще смеется.

— Вот мама, — сказал Сандро, любуясь матерью и глядя ей вслед, — умеет замечать смешное. Вся в меня!

Через полчаса мать позвала их обедать. Сандро возглавил стол, как-то легко пережив отсутствие геологов. Обед был долгий и веселый.

После обеда Эсма прошлась по комнатам родного дома, слушая знакомый скрип половиц, вдыхая грустный запах отчего жилья и вспоминая детские и юношеские годы. Внезапно, словно пытаясь заново слиться с его жизнью, она бодро засуетилась, распахнула все окна, подмела все комнаты, но потом вдруг как-то сникла, видимо, поняв, что прошлого не вернешь. И тогда она заторопилась, ощутив спасительную тягу к своему собственному гнезду, тягу, сдувающую с души ненужную грусть по дому детства.

Пора, — сказала она мужу, — не забывай, нам долго ехать.

— Куда спешить, — отвечал муж, — времени еще много.

По абхазским понятиям муж, приехав с женой в дом ее родителей, должен был показывать, что не спешит уводить жену из родного дома в свой.

— Нет, нет, — заторопила жена, — седлайте лошадей.

Сандро и муж сестры поймали лошадей и оседлали их. С поля пришли прощаться отец и братья. Порывистые объятия сестры, степенные рукопожатия мужа, напутствия, приветствия родственникам и знакомым. Всадникам помогли сесть на лошадей. Кемальчика приодели, и его взял на руки отец. Над головой сестры с треском распахнулся голубой зонт.

— Не держитесь все время большой дороги, как вороны, — сказал Сандро на прощанье и разъяснил, в каких местах можно срезать путь. Всадники тронулись.

— Я провожу вас! — крикнула Кама, когда они выехали за ворота, и, рванувшись, догнала лошадь сестры и ухватилась рукой за стремя. Держась за него и временами переходя на побежку, она не отставала от лошади. Над головой всадницы голубел зонт. Но сейчас он на Каму наводил легкую грусть, как уходящий праздник. Кемальчик поглядывал из-за плеча отца каким-то странным, удаленным взглядом.

— Хватит, возвращайся, Кама, — сказала сестра.