значит, что мне это по душе. Пока еще нет.
Справедливо.
Появилась возможность разыграть одного из моих валетов, но Элиза опередила меня, положив своего.
– К тому же, – продолжила она, – о его тоне я понятия не имею. Он мне сообщение написал.
Я вздохнула. Сама и этого от него не дождалась. Эйден не ответил на мое сообщение. Я ведь не текст ему написала, а просто отправила фото росписи. Однако неужели он не понял скрытый в нем смысл? Я видела, он получил сообщение. Чем ближе шло дело к его дню рождению и последнему дню отпуска ребят, тем призрачней становилась надежда.
Поэтому я страшно удивилась, получив переданное через Элизу приглашение.
Я уронила девятку бубен поверх кипы карт. А вдруг Эйден пригласил меня только из благодарности за помощь с вечеринкой?
Глупо, конечно. Если бы он не хотел меня видеть, то ничего бы не сказал. Но во мне зародились крошечные сомнения.
– Не нужно было говорить ему о моей помощи.
– Если тебе от этого будет легче, Эйден написал, что ты можешь привести с собой какую-то Оливию.
Легче совсем не стало. Прозвучало так, словно он просто желает видеть на своей вечеринке побольше народу.
Элиза скинула свои последние карты и хлопнула по маленькой стопке.
– Ха! – Она подгребла к себе кучу карт. – Ты слишком медлительна. Действуй быстрее. Тебе еще раз объяснить правила?
– Нет, я их поняла.
Наверное, голос выдал мои мучения, поскольку Элиза вскинула на меня взгляд.
– Да боже ж ты мой! – закатила она глаза. – Обязательно быть такой мелодраматичной? Да, он хочет, чтобы ты пришла. Перестань выдумывать всякое. Просто прихорошись и приходи.
Я кивнула, собирая свои оставшиеся карты.
И тут меня как обухом по голове:
– Что мне надеть?
Элиза пристально смотрела на меня несколько секунд. Затем, не говоря ни слова, опустила руку, поднялась, подошла к бассейну и прыгнула в воду.
– Ну и кто из нас теперь мелодраматичный? – крикнула я ей, но она не слышала меня.
Всплеск заставил Малька открыть глаза, и уловка Леонардо с Хейли была раскрыта. После этого всем стало не до разговоров.
* * *
Собираясь на вечеринку, я все еще не знала, что надеть. На самом деле я не была уверена, хотят ли меня на ней видеть. Но знала, что мне самой необходимо там быть. Эйден с ребятами уезжают завтра. Если примирение и возможно, то оно должно состояться сегодня. Дабы не струсить в последний момент, я позвала к себе домой Оливию. Однако совета по поводу одежды или помощи с макияжем не дождалась. Оливия весь вечер валялась на моей постели, хрустя снеками и обзывая меня дурындой.
Она была так груба, и я так сильно буду по ней скучать!
– Нормально ты выглядишь. – Подруга подбросила в воздух сырный шарик и поймала его ртом. – Хотя это не важно. Если парниша влюблен в тебя хотя бы вполовину, как тогда, ему будет плевать на то, в чем ты пришла.
Надеюсь, это не совсем так. То есть я бы предпочла, чтобы он был и влюблен в меня, и оценил мой внешний вид, над которым я усердно потрудилась.
Я провела ладонями по юбке сарафана, доходившей до колен. По-моему, с широкими лямками и глубоким декольте я выглядела взрослее, но не слишком вызывающе. А красно-оранжевый цвет сарафана напоминал о сделанной мной настенной росписи. Если Эйден не уловил скрытого смысла в моем сообщении, надеюсь, сегодня он все поймет.
– Не слишком дерзко? – спросила я.
– Ничуть. Скажи ты мне, что только что вылезла из постели и напялила первое попавшееся платье, я бы тебе поверила.
– Что?
Я поймала в зеркале отражение ее бесстрастного лица.
– Настал черед неуместного сарказма?
– Еще как уместного, поверь мне. – Оливия закинула в рот очередной сырный шарик. – Злясь на меня, ты хоть на пару секунд перестаешь сомневаться в себе.
Мы вздрогнули от стука в дверь. В комнату просунула голову тетя Хелен.
– Привет, девчонки! Рейна, фантастически выглядишь. Платье – отпад.
– Спасибо, – поблагодарила я, подавляя порыв стащить с себя и сжечь сарафан. – Значит, не зря старалась.
С той минуты как папа согласился продать гостиницу и стало ясно, что тетя Хелен будет постоянно виться вокруг, я усиленно стараюсь быть с ней милой. К тому же с недавнего времени питаю слабость к возобновленным романам.
Тетя Хелен улыбнулась.
– В морозилке есть замороженный сок, если захотите попить. Мы с твоим папой идем на ужин с Бенджаминами. Поздравь от нас своего друга.
– Обязательно.
После ее ухода Оливия спросила:
– Она теперь живет здесь?
– Я стараюсь не думать об этом. – Бросив взгляд в зеркало, я взяла с туалетного столика подводку для глаз. Тюбик за ненадобностью слегка запылился. – Помоги глаза подвести.
Оливия отшатнулась.
– Ты же знаешь, что у меня пунктик насчет касания глазных яблок.
– Ты зачем пришла? – всплеснула я руками. – Ни наряд выбрать не помогла, ни макияж нанести. И на вечеринку ты не идешь в качестве моей моральной поддержки.
– Я не виновата в том, что работаю вечером. Меня и сейчас здесь быть не должно. Если Грейс спросит, где я пропадала, скажешь, что у тебя были проблемы с машиной и мне пришлось тебя подвезти.
– В последнее время ты только и делаешь, что работаешь.
– И теперь ты понимаешь, что я чувствовала все эти годы, когда ты постоянно торчала в гостинице.
Я отвернулась к зеркалу.
– Это другое. Ты уезжаешь через несколько недель. Кто знает, когда мы снова увидимся. Да, есть скайп. Но у тебя начнется новая жизнь и точно не будет времени на меня. – Задержав дыхание, я аккуратно нарисовала стрелку на веке. Давно уже не красилась, но навык не потеряла. На шее поднялись волоски, и я внезапно ощутила повисшее в комнате напряжение. Взгляд на Оливию, и отражение подтвердило: она сердито сверкает глазами. – Что?
– Ничего. – Подруга соскользнула с края постели. Смяла в руке пакетик с сырными шариками. – Просто интересно, заговорим мы наконец об этом или нет.
Внизу хлопнула входная дверь. Ушли папа и тетя Хелен.
– О чем? – уточнила я, прекрасно зная, о чем она.
– О Лондоне. Я знаю, ты злишься на то, что я уезжаю. Но мне хотелось бы, чтобы ты сама сказала о своих чувствах.
Я опустила подводку. Если продолжу краситься, то, вероятно, ткну себе ею в глаз.
– А смысл? – Неужели она не видит, что я стараюсь поддерживать ее. Зачем озвучивать свои самые худшие мысли? Ничем хорошим это не кончится. Оливия возненавидит меня за них, а следом и я возненавижу себя еще