Читать интересную книгу О чём умолчали книги - Роман Белоусов

Наиболее талантливые из этих произведений, вышедшие из‑под пера мастера, остаются и после разоблачения в большой литературе. Другие оказываются низвергнутыми с пьедестала, на который их незаконно вознесла ловкость авторов. Место таких произведений в музее литературной криминалистики.

Однако в литературе поспешные, скороспелые: выводы так же опасны, как и в судебной практике. Прежде чем произнести приговор над «подозреваемой» книгой, необходимо взвесить все факты, тщательно изучить обстоятельства «дела», провести, если требуется, дополнительное расследование. И только после этого выносить суждение. Сделать это бывает тем более нелегко, что нередко в литературе приходится идти не по горячим следам произведения, а иметь дело с давними, как говорится, застарелыми случаями. Поэтому «дознание» иногда длится не один десяток лет. Бывает и так, что в ходе расследования отпадают все подозрения в адрес литературного произведения и ему возвращается «доброе имя».

Более трех десятков лет потребовалось для того, чтобы с наибольшей долей вероятности определить подлинного автора повести «Мебель розового дерева».

Впервые, как теперь установлено, эта повесть появилась в Будапеште в 1896 году в издании «Дешевой библиотечки». В этом не было ничего странного, если бы на обложке книги не стояло имя Анатоля Франса. Но что же здесь необычного? Разве мало вещей этого французского писателя переводилось на другие языки? Конечно, немало. Но с этой повестью произошел особый случай.

Когда в 1920 году в Венгрии задумали выпустить собрание сочинений Анатоля Франса, неожиданно выяснилось, что подлинника повести «Мебель розового дерева» не существует. Более того, такое произведение вообще неизвестно ни на родине писателя во Франции, ни в других странах.

С тех пор вот уже несколько десятилетий ведутся поиски пропавшей рукописи Франса. Впрочем, пропавшей ли? А что, если и на этот раз здесь замешан один из тех фальсификаторов, о которых тот же Анатоль Франс говорил, что их «почетное жульничество обогатило светскую литературу… столькими поддельными книгами»? Может быть, и это литературная мистификация? И автор повести вовсе не Анатоль Франс, а кто‑то другой? Но в таком случае кто?

Этот вопрос задал себе в начале тридцатых годов венгерский критик и литературовед, романист и поэт Аладар Комлош — «человек с вечно молодой душой, боевой пропагандист и агитатор священного дела венгерской литературы», — как писал о нем еженедельник «Элет еш иродалом».

В поисках автора таинственной повести Аладар Комлош исходил немало литературных дорог. Более четверти века провел он в пути, шел по следу с упорством исследователя и одержимостью романтика, открывателя неизвестных литературных «земель».

Подозрение в мистификации возникло у А. Комлоша однажды во время беседы о литературных обманах Калмана Тали, «создателя» знаменитых куруцких песен.

Песенная поэзия куруцев — борцов за свободу, солдат Ракоци, выступавших против гнета иноземцев, сохранилась главным образом в немногочисленных рукописных сборниках. Время от времени их удавалось разыскать в старых библиотеках, в частных собраниях, в архивах. Отдельные песни находили в частных письмах, обнаруживали на полях книг, где они были вписаны от руки. Словом, собирали их по крупицам. Среди куруцких песен встречались подлинные шедевры, достойные пера великих поэтов. Безымянные их творцы пели о горькой жизни крестьян, о трудной солдатской доле, о повстанцах и их ратных подвигах и победах.

«Мы покажем иноземцам, мы докажем им в бою силу нашего народа, честь солдатскую свою!» — говорилось в одной из песен. И все же из песен куруцев сохранились далеко не все. Еще в прошлом веке было известно, что на протяжении трех предшествовавших столетий по всей Венгрии ходили рукописные списки героических песен и баллад. Однако уцелело из этого ничтожно мало, большинство считалось безвозвратно пропавшим. Так, по крайней мере, думали до середины прошлого века, а точнее до 1864 года. В этот именно год, к радости всех любителей и почитателей венгерской поэзии, были изданы два тома «Старинных венгерских героических и народных песен». Составитель сборника поэт и историк Калман Тали, как сообщал он сам, собрал эти песни после долгих и упорных поисков из неизвестных рукописей прошлых веков. Появление двухтомника Калмана Тали стало сенсацией. Наконец‑то обнаружены настоящие куруцкие песни! И при том в каком количестве! Теперь творчество безвестных народных поэтов широко предстало перед потомками во всей своей прелести.

Успех сборника вдохновил неутомимого Калмана Тали на продолжение поисков. И снова Тали повезло, он преуспел, и на этот раз. Даже слишком преуспел. Вскоре им были опубликованы новые замечательные народные песни, найденные в пыли библиотек и хранилищ, среди старинных манускриптов. И снова находка упорного исследователя привела в восторг читателей и поразила знатоков. А скоро песенное народное творчество, ставшее благодаря розыскам Тали достоянием его соотечественников, украсило страницы хрестоматий и учебников, песням посвящали исследования филологи и историки, их включали в антологии.

Когда тот, кто совершил, как считали современники, подвиг во славу отчизны, умер (это случилось в 1909 году), не было человека, который не славил бы Калмана Тали, его заслуги в собирании венгерской народной поэзии.

А несколько лет спустя после смерти Калмана Тали и ровно через пятьдесят лет после того, как он опубликовал первый сборник куруцких песен, разразился скандал. Причиной его стала статья, в которой утверждалось, что народные песни и баллады куруцев, с таким тщанием и усердием собранные и изданные Калманом Тали, не что иное, как талантливая мистификация. И это заявлял не кто‑нибудь, а профессор Фридьеш Ридл, прекрасный знаток венгерской литературы. Он неопровержимо доказал, что куруцкие песни, с таким якобы трудом разысканные Тали, сложены не куруцами, а принадлежат перу самого Калмана Тали.

Неудивительно, что вслед за таким утверждением последовала буря негодования. Многие пытались защищать «честь» К. Тали. А между тем Ф. Ридл, установив авторство Калмана Тали, не только не оскорбил его, а, напротив, принес ему своим разоблачением посмертную еще большую славу. Да, говорил Ф. Ридл, Тали совершил «подлог», он «фальсифицировал» народную поэзию, но движим он был благородным побуждением. Его вдохновляли дела и подвиги куруцев. Сначала он и не помышлял о мистификации, а просто писал стихи о справедливой борьбе куруцев и подписывал их своим именем. Но потом настолько увлекся стилем старинных песен и баллад, что стал и свои собственные стихи писать в том же духе; тогда‑то он и перестал их подписывать.

Калман Тали с большим мастерством воспроизводил в стихах стиль той далекой эпохи. Однако эти песни и баллады, написанные человеком, знакомым с творчеством Петефи и Араня, звучали вполне современно, и «может быть, — писал Ф. Ридл, — в этом и кроется причина их огромной популярности у нас». Нет, только ради прославления героев–куруцев Тали писал свои баллады и песни и только ради вящей славы утаил свое авторство. И отвечая на нападки «патриотов», Ф. Ридл говорил, что «в богатом океане народной поэзии несколькими жемчужинами больше или меньше в счет не идет. Наша народная поэзия не понесет чувствительной потери, если мы признаем, что эти прекрасные баллады написал Тали». Как считал Ф. Ридл, Тали, добровольно отрекшись от авторства, тем самым совершил бескорыстный поступок. А для литератора это равносильно жертве и свидетельствует о полном отсутствии честолюбия.

Когда думаешь о том, писал Ф. Ридл, что Тали свои чудесные стихи выдал за народные, то вспоминаешь слова одной из его баллад. В ней автор спрашивает, кто написал эту балладу, и отвечает: «Настоящий сын Венгрии, уж этому‑то каждый может поверить».

В истории со стихами куруцев Ф. Ридл выступил в роли разоблачителя мистификации Калмана Тали. А что если в случае с повестью «Мебель розового дерева» Ридл, известный знаток литературы, академик, тонкий мастер пера, исследователь творчества Зрини, Верешмарти, Петефи, Араня, «вдохновленный» опытом Тали, пошел по его пути?

Что давало основания сделать такое предположение? То, что венгерский перевод повести «Мебель розового дерева» был подписан инициалами Ф. Р. Не замешан ли здесь все тот же Фридьеш Ридл, — решил А. Комлош.

В самом деле, что если «Ф. Р.» никакой не переводчик, а за этими инициалами скрылся истинный автор повести — Фридьеш Ридл. В мировой литературе предостаточно таких примеров. Нет, здесь положительно стоило как следует разобраться. Вполне можно было допустить, что Ф. Ридл, любивший покрывать свою деятельность завесой тайны, сам написал эту превосходную повесть и, обратив все в грандиозную шутку, выдал повесть за произведение А. Франса.

Но, внимательно перечитав еще раз историю старого холостяка — учителя в провинциальном колледже из «Мебели розового дерева», Аладар Комлош понял, что повесть эта — произведение слишком талантливое, написано рукой мастера. А главное, по духу оно очень близко некоторым франсовским творениям. В нем много типичных для Франса особенностей стиля, масса деталей и подробностей из французской жизни, которые могли быть известны только французу. Нет, венгерский писатель вряд ли мог быть ее автором. Тогда с удесятеренной энергией А. Комлош пускается на розыски фактов, которые подтвердили бы авторство А. Франса. Однако и здесь его ждало разочарование. В двадцатипятитомном собрании сочинений А. Франса, выпущенном издательством Кальман–Леви, нет и следа «Мебели розового дерева». Знатоки творчества французского писателя, его биографы ни словом нигде не обмолвливаются о таком произведении. О словарях не приходится и говорить.