Собираю в одну кучу сочно-желтые домкраты и струбцины. Яркие, как лучи ласкового солнышка, летним утром заглянувшего на веранду. Как латунные гильзы, еще теплые, с дымком, падающие на пол детской комнаты.
Я опустошен так, как этого хотел Особняк.
Я решителен так, как этого хочет моя изгрызенная душа.
Кеты и псы
Маленьких людей привозят еще через несколько дней, проведенных в привычном ритме чередующихся бытовых обязанностей, еды и сна.
Эдик перед этим говорит:
– У нас будут гости. Много гостей. Большое представление. Состязания Перевернутого Солнышка, как их называют наши работодатели.
Добавляет, глядя на всех слуг, собранных в подвале:
– Мы не разговариваем с гостями Ирлик-Кара-Байрама.
И предупреждающе смотрит на Покера. Тот покорен, словно буддистский монах. За время, проведенное среди нас, у Андрея так и не возникло мысли о том, чтобы покинуть пригретое место и продолжить бродяжий путь.
Эдик переводит взгляд на меня, и я послушно киваю. Ясно и без слов. Он поправляет очки в тонкой оправе и все же поднимает к потолку указательный палец. Не может не намекнуть повторно. Особенно для наиболее строптивых.
– Предупреждение самое серьезное. Тому, кто хоть случайно обратится к гостям, светит очень серьезный штраф.
Он говорит «штраф», а я вспоминаю холодную дыбу и жаркие надрезы на своей спине.
Впервые за долгое время мы увидим посторонних, и вовсе не Петиных шлюх. Причем внутри. Но дом страхуется, лишая надежды даже подать весточку. Невзначай угрожает губами дворецкого. Предупреждает. В памяти всплывает «ГАЗ» с оранжевой цистерной, лица людей, имевших неосторожность ответить мне. Кажется, это было в прошлой жизни…
Становится чуть яснее, почему последнюю неделю мы драили гараж, подъездную дорогу, таскали из сарая вниз увесистые мотки сетки рабицы и доски от непонятной разборной конструкции; подстригали живые изгороди и чистили ковку фонарных столбов.
Кажется, что никто, кроме меня, появлению в доме посторонних совершенно не удивлен. Андрей – потому что еще не успел в полной мере познать затворничество хозяев. Остальные – потому что до сих пор знают чуть больше. И наверняка уже становились свидетелями подобных визитов и «больших представлений». Неких состязаний, о которых я впервые услышал еще от мальчишки.
А когда привозят животных и маленьких людей, я понимаю, что «гости» – не самый верный термин. Куда уместнее было бы сказать – артисты, аниматоры и дрессировщики. Хотя и это, как убеждаюсь в самом скором времени, тоже в корне неверно…
Перед тем как во двор въезжают автобус и фургон, мы полностью освобождаем гараж. Практически полностью, сдвинув шкафы к стенам, избавившись от мусора и замаскировав брезентовыми покрывалами стеллажи с зимней резиной.
Затем Чумаков и Пашок медленно, под строгим присмотром Эдика выгоняют во двор все семь хозяйских машин. Семь полированных железных жеребцов, крайне редко покидающих стойло. Поочередно и аккуратно, стараясь не оцарапать, расставляют во дворе, будто готовятся к автомобильной выставке. Мы с Покером укутываем их тонкими непромокаемыми тентами, чтобы не перегревались на августовском солнце.
Себастиан наблюдает с балкона, за его спиной хрустит фисташками Константин.
Ни Жанна, ни Алиса не тревожат меня все эти дни, избавив от репетиторства и секса.
Да и Колюнечку сейчас затащить на занятия – дело хлопотное. Мальчик охвачен возбуждением, постоянно что-то вопит и торопит время, подгоняя приближающееся состязание. От воспоминаний об убитом пони на меня накатывает тошнота, и я молюсь, чтобы в этот раз обошлось без жертвоприношений…
Безысходность.
Значение этого слова можно понять, только оказавшись внутри понятия. Так же, как нельзя понять, что такое любовь, ни разу в жизни не испытав жгучего жара в грудине, нехватки кислорода, полнейшего сумбура в мыслях. Ощущаю безысходность, потому что внутри. Потому что час близок…
Выгнав и запеленав машины – «БМВ», «Ягуар», «Порше», новенький «Мерс» и еще три блестящих японских болида, ценность которых для дилетанта ничтожно мала – мы вчетвером спускаемся в подвал через распахнутые северные ворота. Подметаем, завершая уборку, драим полы из шлангов. Крепим под потолком театральные софиты, подчищаем малейшие следы ремонта или пролитой горючки.
Весь дом постепенно охватывает ощущение близкого праздника.
Несмотря на постоянный ужас и отвратительные вещи, составляющие сущность Особняка, бодрящий азарт перекидывается и на рабов. Виталина Степановна, собирая шикарные букеты в гостиной первого этажа, даже что-то напевает. Марина словно подсвечена изнутри, простая и неказистая, сейчас она кажется почти счастливой. Посматривает на меня так, будто желает поделиться частичкой радости.
Пашок и Андрей курят сбоку от крыльца, травя анекдоты и смеясь в голос. Даже Эдик не спешит прикрикивать на них. Лишь время от времени грозно поглядывает и ворчит, если перекуры затягиваются.
Нет, не так – ощущение близкого праздника охватывает почтивесь дом.
Я заразному веселящему чувству предаться не готов…
Константин изредка появляется внизу. Одетый в костюм, строгий и элегантный. А может, в спортивную «двойку». Или в синий домашний халат, этого запомнить невозможно. С ним, словно тень, до подбородка затянутый в черную водолазку Себастиан. Присматривающий, подмечающий. Жадно втягивающий наши запахи, страхи и ожидания так, как всасывал парящую в воздухе кровь.
А затем привозят маленьких людей…
Когда они начинают выходить из автобуса, у меня леденеет сердце.
Сначала кажется, что в Особняк привезли целый класс детей. Злое предчувствие подступающего Ирлик-Кара-Байрама, сути которого я не понимаю, скручивает внутренности предвкушением чего-то лютого.
Но затем я замечаю подожженные сигареты. Открытые бутылки с пивом. Слышу басистую речь, и морок спадает. Смотрю на крепкие, словно из камня вытесанные тела карликов и не могу поверить глазам.
Их двенадцать человек. Дюжина миниатюрных копий взрослых мужчин, и я впервые могу так близко рассмотреть их необычное строение. Не лилипуты, у всех пропорции толкиеновских гномов. Самый высокий макушкой едва достает мне до солнечного сплетения. Ладони широки, лица щетинисты, привычки дурны. Походка чуть вразвалочку, но без болезненной дезориентации или приволакивания ног. На щеках, шеях и открытых частях рук шрамы, причем местами страшные, зарубцевавшиеся с отвратительной небрежностью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});