сел в мягкий мох.
– Только не ворожея!
Велемир, Жалейка и Мейя с осуждением уставились на него.
– Ты чего? – не понял Жалейка.
– Достаточно, – выдохнул Ним. – Идите без меня. Я… – Он нащупал верёвку со злополучным камнем и с силой дёрнул. Розоватый камень оказался в ладони. – Я возвращаюсь. С меня довольно. Сыт я вашими Княжествами по горло. Сыт! Слышите? – Он всхлипнул и спрятал лицо в ладонях. Нима начала бить крупная дрожь.
– Штиль, ты…
– Замолчи! Сейчас же замолчи! Не могу ни слышать вас, ни видеть! Ни вас, ни тварей этих мерзких, ни соколов ваших, ничего! Ни-че-го! Никаких ворожей, нечистецей, Мори и, – он размахнулся и в сердцах зашвырнул камень в кусты, – и никаких камней! Провались всё пропадом!
Мейя ахнула, Велемир стремительно кинулся в сторону, где сгинул оберег. Ним уткнулся в колени и почувствовал, как глазам стало горячо от злых слёз.
– Ты, парень, поступай как хочешь, – раздался совсем рядом голос Жалейки. – Не знаю я, чего у тебя в жизни приключилось и какой путь ты прошёл, судить тебя не стану. Только зря отбиться хочешь, зря. Я вот отбился от своих и вышло так, что теперь с вами. Один не останусь, нет. Одному худо, особенно в худые времена. Сгинешь ты, парень. Княжества не любят чужих, а когда чужак наглеет и остаётся один, думает, будто всё ему нипочём, то вовсе звереют. Сидеть сиди, думай, но решение прими верное. Дом ворожеи там, против солнца.
Жалейка отошёл и махнул рукой Велемиру и Мейе. Даже не оглянувшись на Нима, они зашагали в рощу, опасливо пригнувшись и неслышно ставя ноги. Ним, посидев ещё немного, нехотя встал и поплёлся следом по покрытому изумрудным мхом кочкарнику, догонять.
– Сперва попутает слегонца, – предупредил Жалейка. – Но вы не бойтесь, ступайте прямо по моим следам. Кто дорогу знает, тот выведет.
Ним не стал уточнять, с чего им вообще стоит доверяться незнакомцу, явившемуся к тому же в самое опасное и непредсказуемое время. Велемир вроде бы поверил кудрявому, хоть и не высказывал этого вслух. Было, значит, в Жалейке что-то эдакое, от чего зла не станешь ждать. И вывел ведь, не обманул.
Дом ворожеи с первого взгляда привёл Нима в суеверный ужас. Неказистый сруб, почерневший от влаги и времени, покрытый коростой лишайников, словно парил над землёй, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он просто стоял на четырёх столбах, вросших по углам дома. Окна отчего-то не стали прорубать, и дом казался слепым, а островерхая крыша спускалась низко, будто обнимала две стены. Под домом, между столбами поблёскивала топь с редкими ветками брусничника и тонкими стебельками поганок.
Мейя и Велемир тоже выглядели настороженными, зато Жалейка беззаботно улыбался, будто не переживал нападение твари и не помнил бойню у городских ворот.
– Пришли. Сейчас хозяйку окликну, она нас впустит.
– Может, не…
Жалейка ощутимо ткнул Нима в бок, заставляя замолчать, сложил ладони у рта и громко крикнул:
– Эге-ге! Выходи, хозяйка Таволга! Добрые гости пришли!
Едва его голос растворился, как налетел холодный липкий ветер, вцепился в волосы и в шею. Мейя пригнулась напуганно, а Жалейка стоял посреди этого непонятно откуда взявшегося урагана, будто властитель здешних ветров. Глаза Нима заволоклись мутной дымкой, лес загудел, заохал грозно и величаво, а когда прояснилось, развеялось, дверь в кособокий дом оказалась прямо перед носом. Столбы-ноги куда-то пропали, повинуясь дикому колдовству. Дверь застонала, отворяясь, и из чрева дома выползла самая уродливая старуха из всех, кого когда-либо видел Ним.
Росту в ней было немного, с половину взрослого человека. Глаза застилали бельма, но смотрела она так, будто видела всё и даже больше, будто заглядывала не в лицо человеку, а в самое его нутро. Белые волосы спутались уродливым комом, одежда висела на ней бесформенными лохмотьями, кое-где покрытыми пятнами плесени.
– Ты уверен, что… – шепнул Велемир.
– Да. Она меня… мою сестру… – Жалейка отмахнулся. – Уверен.
Старуха поводила носом по ветру, почесала подбородок с редкими седыми волосками и наставила узловатый палец на Нима.
– Ты. Тебя чую-знаю. И тебя помню. – Она кивнула Жалейке приветственно, но без почтения. – Входите, коли лиха за собой не ведёте.
Снова затянулось всё мерклым дымом, снова заухало, заскрежетало, сдавило грудь так, что не вдохнуть, не выдохнуть. Ним зажмурился, а когда вновь открыл глаза, понял, что находится уже внутри дома. Свет падал из узких оконцев, хотя снаружи никаких отверстий, как он помнил, не было. Мейя взвизгнула: вместо старухи перед ними стояла молодая женщина с густыми каштановыми волосами, рассыпанными по плечам, и красивым гордым лицом. Никаких лохмотьев на ней не висело: стройный стан облегало длинное, сшитое по фигуре платье. Жалейка выглядел донельзя довольным.
– Не испугались, не разбежались, молодцы, цыплятки, – произнесла женщина глубоким голосом. Ним подумал, что она могла бы заворожить одними словами, а уж если петь начнёт…
– Ты не страшнее того, от чего мы бежим, – высказался Велемир. – Чего старуху пугаться? Она живая, а то, что снаружи видели, – не живо, не мертво.
– Многих пугают старухи с бельмами на глазах. – Женщина плавно повела плечами и вытащила ухватом чугунок из печи. От чугунка пахло пряными травами и чем-то неуловимо грибным. – Усаживайтесь, коль гости добрые. Переждите бурю у меня. Безликим нас не достать.
Жалейка плюхнулся на скамейку, вытянул голенастые ноги и нагло черпнул ковшом из чугунка. Велемир шикнул на него.
– Боишься, отравлю твоего друга? – хихикнула женщина. Ним вспомнил, что Жалейка называл её Таволгой.
– Не друга. – Велемир стыдливо зарделся. – Только сегодня к нам привязался, не сдружились ещё. Но глупо ведь – в чужом доме за всё хвататься.
– Верно, чужой дом – чужая душа. Но ты слишком строг. Жалейку я знаю давно, и он понимает, что ему дозволено, а что – нет. Угощайтесь все.
Жалейка бросил на Велемира торжествующий взгляд и с наслаждением хлебнул пахучего варева. Ним решил воздержаться: пахло не очень аппетитно, да и есть-пить не хотелось.
– Откуда вы меня знаете? – спросил Ним. – Вы сказали так, будто мы уже встречались. Но я вас не помню.
Хозяйка стояла, отвернувшись к окну, и её спина была так напряжена, будто она видела что-то немыслимое, неподвластное разуму, хотя очевидно, что отсюда не могло быть видно что-то кроме березняка.
– Не тебя. – Таволга обернулась, но продолжала коситься в окно. – То, что обнимает тебя. Соколий дух. Носишь камень?
– Носил. Выкинул потом.
– А я подобрал, – буркнул Велемир. – Не пропадать же такой редкости. На, возьми обратно.
Ним отодвинул протянутую ладонь Велемира с камнем.
– Не нужно мне. Из-за этого камня беды одни. Все меня соколом называют, только я знать не знаю, кто настоящие соколы, одни лишь слухи ловил. Помнишь, что тварь сказала? Отдайте сокола. Она тоже подумала, что сокол – я. Потому они за нами и бегают.
Велемир ошарашенно положил камень на стол.
– Думаешь?
– Та девушка… – Ним зло ковырнул деревянный стол, распаляясь всё сильнее. – Мне дала камень какая-то девчонка в деревне. Сказала, сбережёт меня от лесовых. Я поверил. А тут…
– Камни берегут от нечистецей, – подтвердила Таволга. – Но от них в самом деле исходит дух, который и волхвы чуют. Может, и безликие идут по сокольим следам, как гончие? Сам решай, как по совести твоей будет: оставить камень или с собой забрать?
– По совести, мне домой надо вернуться и не вести никого на беду, – фыркнул Ним. – Забирайте камень, раз он у вас в Княжествах так ценится. Только не пойму – на что мне его та девка отдала? Правда уберечь хотела или, наоборот, отвести беду от своей семьи думала?
Таволга со вздохом отошла от окна и присела напротив Нима. Её волосы слегка качались, будто на ветру, но никакого ветра в избе не было.
– Думается мне, она поступила так, как велел ей Господин Дорог. Одному ему известно, для чего ты тут.
Ним не сдержался и ударил кулаком по столу. Снова, снова Господин Дорог! И что же, помог он Энгле, так истово верящему в него? Послал на его