Вскоре после освобождения я снова предстал перед Сомертоном. В ювелирном магазине было разбито окно, захвачено много ценностей, и полицейский, с которым у меня были стычки, показал на меня. В краже участвовали трое, он застал их в тот момент, когда они собирались уходить. Полицейский погнался за ними, но воры удрали. Однако он утверждал, что в одном из них узнал меня. В действительности я даже не был вблизи места ограбления, но не мог этого доказать, и когда утверждал, что полицейский по злобе оговорил меня, судья только барабанил пальцами по столу, становясь все более мрачным. Он приговорил меня к шести месяцам заключения. Но самым худшим было то, что судья заявил еще до объявления приговора. В его словах не было надобности, они диктовались лишь намерением причинить мне боль, это было заметно по тому, как он глядел на меня. Он сказал, что напрасно я думаю, будто выгляжу, как джентльмен, ибо в действительности я простой вор, который никогда не будет допущен в приличный дом и не сможет находиться среди приличных людей. Он что-то еще говорил, но именно эти слова я запомнил на всю жизнь. И принял решение, что Сомертон когда-нибудь заплатит за то, что оскорбил и унизил меня, пользуясь своим положением.
Каждый день, пока я отбывал срок, я думал о мистере Джеймсе Лингарде Сомертоне и о том, что с ним сделаю в один прекрасный день. Ему не следовало говорить, что я никогда не смогу находиться среди приличных людей. Сделано это было с целью подчеркнуть, что у меня не хватит воли стать честным гражданином, а на самом деле привело к тому, что я твердо решил стать им, что вовсе не входило в намерения Сомертона.
Выйдя из тюрьмы, я точно знал, как буду действовать в дальнейшем. Я отправился к брату матери, который был торговцем фруктами, сказал, что хочу начать честную жизнь, и спросил, не может ли он оплатить мой проезд до Америки. Он согласился, и я эмигрировал. В те дни было нетрудно попасть в Соединенные Штаты. Мне удалось найти там работу клерка. Короче говоря, за пять лет службы я занял хорошее положение в одной из фирм в Харрисоне, в штате Колорадо, и стал откладывать деньги. Мне было двадцать восемь лет, когда оказалось, что участок земли, который я купил для перепродажи, хранит в своих недрах медь, и я не успел оглянуться, как стал миллионером.
Тогда я занялся различными выгодными делами и еще больше преуспел. Я принес в дар городу Харрисону библиотеку и больницу, основал профессуры в Денвере и Болдере, жертвовал большие суммы на благотворительную деятельность. Стал видным гражданином, благодетелем общества. Губернатор штата назначил меня членом своего личного штаба в ранге полковника. Это было лишь почетное звание, делать ничего не надо было.
Три года назад я обратился в частную сыскную контору, чтобы все выяснить о Сомертоне. Мне докладывали о его положении, здоровье, образе жизни. Я получил все адреса, где он жил в те годы, когда я его не видел. Стало известно, что у него накопилось порядочное состояние и он ушел в отставку, а среди всего прочего я узнал, что у него вошло в привычку приезжать после рождества на месяц в Монте-Карло и останавливаться в «Ар-темаре».
Итак, в прошлом году он туда отправился, а я вслед за ним. Мы познакомились и сблизились. Когда мне пора было возвращаться домой, мы оба выразили надежду, что встретимся здесь же в следующем году, то есть в этом. За несколько недель я узнал о нем гораздо больше, чем мне было известно. Я все разведал для будущих действий и составил небольшой план на год вперед. Обслуживающий персонал в гостинице уже знал меня как человека, дающего щедрые чаевые. У меня были наилучшие отношения с мадам Жубен из газетного киоска, и я потратил кучу денег у старого Гранжетта.
Две недели назад, когда Сомертон поселился в «Артемаре», я уже здесь находился. Он был в восторге от встречи со мной, и я все время проводил с ним, его дочерью и друзьями. Спустя несколько дней я взялся за него так, как вам уже известно. Служащие отеля, не любившие его, с охотой включились в затеянную игру. Люди, которые заговаривали с ним на улице, сделали бы куда больше за стофранковый билет.
Я уже рассказал вам, в частности, как обошелся с бумажником Сомертона. Я заранее предполагал, что ему придется как-нибудь пойти в банк за деньгами, и на протяжении ряда месяцев практиковался так, что мои руки вновь обрели прежнюю сноровку.
Когда он отправился в Лионский банк, я был с ним, видел, как он вынул десять банкнотов, потом вернулся с ним к толпе, наблюдавшей регату. Для опытного вора вынуть что-либо из заднего кармана не составляет никакого труда. Я положил в бумажник лишние десять тысяч, вернул его на место и видел, как Сомертон побледнел, пересчитав деньги. Получилось удачно. Спустя минуту я снова вынул бумажник, забрал свои десять банкнотов и опустил бумажник обратно. Все прошло гладко.
Трюк с газетой был проделан так. Проездом в Лондоне я получил в архиве «Таймс» экземпляры прошлогодних газет за две недели того же месяца. Мадам Жу-бен охотно согласилась, за вознаграждение, разумеется, помочь мне сыграть шутку с Сомертоном. В первый раз, когда мы оба подошли к киоску, она вручила ему прошлогоднюю газету. Я приурочил эту затею к дню, последовавшему за инцидентом с банкнотами. У меня в кармане уже была газета с правильной датой, купленная часом раньше. Когда Сомертон взял газету у мадам Жубен, я купил «Эскуайр» — американский журнал большого формата — и держал под ним наготове свой экземпляр «Таймс». Заметив дату на своей газете, Сомертон взволнованно сообщил об этом, и я непринужденно взял у него газету. Глядя ему в глаза — поменял газеты, сказав, что дата указана правильная. Его лицо стало таким мертвенно-бледным, что, поверьте, одно это стоило моих сил и денег.
А вот что я задумал, когда добыл старый адрес Со-мертона. В прошлом году он отправил жене ко дню рождения подарок, который я помогал ему выбирать в лавке Гранжетта. Я рассчитывал, что он вновь это сделает, так и случилось, но даже если бы он поступил иначе, я предполагал, что найду способ использовать адрес. И вот он снова попросил меня пойти с ним к Гранжетту, так как доверял моему вкусу. Как вы знаете, я немало предложил Гранжетту, который, очевидно, удовольствовался бы и более скромным вознаграждением, но мне хотелось быть уверенным в успехе.
Тут я, конечно, совершил ошибку, так как по вине сотрудника сыска в старый адрес вкрались ошибки. Никто бы не подумал о тех мелких изменениях, которые были введены на почте после того, как Сомертон сменил адрес, а неправильное написание слова «Талфоурд» могло быть естественным промахом. В любом случае меня это не беспокоит. Я добился желаемого эффекта. И мне поистине доставляет удовольствие все рассказать умному человеку, который сумеет это оценить.