выбрать свою долю добычи; и, кажется, я выберу вот это, а они пусть возьмут остальное!» Но все-таки у него оставалось неприятное сознание, что слова о выборе не относились к этой чудесной драгоценности и что она может накликать всякие беды.
Он снова двинулся в путь. Теперь он спускался по другую сторону груды, и для следивших за ним Карликов огонек его факела исчез. Но вскоре они увидели его снова, очень далеко: Бильбо пересекал пространство зала.
Он шел, пока не достиг большой двери в дальнем конце, и здесь струя свежего воздуха оживила его, но чуть не задула его факел. Он осторожно заглянул и смутно увидел широкие проходы и начало широкой лестницы, уходящей наверх, в темноту. Но от Смауга по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Бильбо только хотел повернуться и идти обратно, как вдруг на него низринулось что-то черное, задев его по лицу. Он вскрикнул, отскочил в ужасе назад и упал навзничь. Факел упал головой вниз и погас!
— Надеюсь, это только летучая мышь, — жалобно произнес он. — Но что мне делать теперь? Где здесь восток, юг, север или запад?
— Торин! Балин! Оин! Глоин! Фили! Кили! — закричал он изо всех сил, но этот крик в обширном зале был тоненьким и слабым. — Свет погас! Идите искать меня, помогите мне! — На мгновение все мужество покинуло его.
Карлики едва услышали его слабые крики и могли разобрать только слово «помогите».
— Ну, что же с ним теперь случилось? — произнес Торин. — Наверняка не Дракон, а то бы он не пищал так.
Они подождали еще немного, но не слышали Дракона, не слышали вообще ничего, кроме отдаленного голоса Бильбо.
— Скорее, кто-нибудь зажгите еще один факел или два, — приказал Торин. — Похоже, что нам придется помочь нашему вору.
— Сейчас наша очередь помогать, — отозвался Балин, — и я пойду охотно. Во всяком случае, это, кажется, безопасно.
Глоин зажег несколько факелов, и все они, один за другим, сошли в зал, поспешно пошли вдоль стены и вскоре встретили Бильбо, шедшего им навстречу. Он быстро взял себя в руки, как только увидел огоньки их факелов.
— Только летучая мышь и упавший факел, ничего страшного, — сказал он в ответ на их расспросы. Они успокоились, хотя и сердились за то, что были встревожены по пустякам; но что они сказали бы, узнав в этот момент о Сердце-Камне, — этого я не знаю. Даже беглых взглядов на сокровище, брошенных ими, пока они шли сейчас, довольно было, чтобы зажечь у них в сердцах прежнее пламя; а когда сердце Карлика, даже самого порядочного, устремится к золоту и самоцветам, то он становится смелым и может даже рассвирепеть. Теперь Карликов уже не нужно было уговаривать. Все они жаждали обследовать зал, пока была возможность, и хотели верить, что Смауга, хотя бы временно, нет дома. Теперь каждый схватил по горящему факелу; и, вглядываясь то в ту, то в другую сторону, они забыли страх и даже осторожность. Они громко разговаривали и перекрикивались, хватая древние сокровища со стен или из груды, поднося их к свету, гладя и ощупывая их.
Фили и Кили почти развеселились и, увидев на стенах золотые арфы с серебряными струнами, схватили их и попробовали играть; а так как арфы были волшебные (и, кстати сказать, нетронутые Драконом, мало интересовавшимся музыкой), то сохранили строй. Темный зал наполнился давно не раздававшимися здесь мелодиями. Но прочие Карлики были практичнее: они набивали себе карманы драгоценностями, а то, чего не могли унести, роняли со вздохом. Торин старался не меньше других; но он все время искал по сторонам что-то, чего не мог найти. Он искал Сердце-Камень, но не говорил об этом никому.
Потом Карлики сняли со стен кольчуги и оружие и вооружились. Торин выглядел воистину по-королевски, когда облекся в вызолоченную кольчугу с поясом, усыпанным алыми яхонтами, и взял в руки боевой топор с серебряными узорами на рукоятке.
— Бильбо Баггинс! — торжественно заявил он. — Вот первый взнос в счет вашей оплаты. Снимите куртку и наденьте вот это!
Говоря так, он помог Бильбо надеть кольчугу, выкованную некогда для какого-нибудь королевича-Эльфа. Она была стальная, посеребренная и украшенная жемчугом, а пояс к ней — усыпан жемчугами и алмазами. На голову Хоббиту надели легкий шлем из тисненой узорами кожи, укрепленной изнутри стальными дужками и усаженный по краю алмазами.
«Я чувствую себя великолепно, — подумал он, — но выгляжу, должно быть, глупо. Как посмеялись бы надо мною дома! Но мне хотелось бы только, чтобы здесь было зеркало».
Однако голова у Бильбо была яснее, чем у прочих, и чары сокровищ действовали на него меньше. Задолго до того, как они насытились созерцанием золота, ему оно надоело, и он уселся на полу и тревожно задумался о том, чем все это окончится. «Я бы отдал многие из этих драгоценных кубков, — подумал он, — за глоток чего-нибудь веселящего из деревянной чаши Беорна!»
— Торин! — окликнул он вслух. — А что дальше? Мы вооружились, но чего стоит любая броня против Смауга Смертоносного? Сокровище все еще не отнято у него. Мы искали не золото, а выход отсюда; и мы уже искушали наше счастье слишком долго.
— Вы правы, — ответил Торин, опомнившись. — Пойдемте! Я поведу вас. Я и за тысячу лет не забуду путей в этом дворце. — Он окликнул остальных, и они собрались вокруг него и, держа факелы над головой, прошли в большую дверь, — бросив при этом немало алчных взглядов на богатства, оставшиеся позади.
Свои блестящие кольчуги они снова прикрыли старыми плащами, а яркие шлемы — капюшонами, и пошли гуськом вслед за Торином, — ряд огоньков во мраке; и этот ряд часто останавливался, чтобы уловить шум возвращения Дракона.
Хотя все старые украшения давно уже истлели или обвалились, хотя все вокруг было обожжено и закопчено вползавшим и выползавшим Драконом, но Торин узнавал каждый ход и каждый поворот. Они поднимались по длинным лестницам, поворачивали и шли по широким, гулким коридорам, и снова сворачивали, и снова и снова поднимались по лестницам. Лестницы были широкие, с гладкими, ровными ступенями, и вокруг не было ни единого признака жизни, и лишь какие-то мрачные тени пугливо улетали при приближении их факелов, пламя которых колебалось на ветру.
Но все же лестницы были сделаны не для Хоббитовых ног, и Бильбо уже начинал чувствовать, что не может больше идти, как вдруг потолок над головой взлетел ввысь, далеко за пределы света факелов. Сквозь какое-то отверстие, высоко вверху, просачивались лучи дневного света, и воздух стал свежее. Впереди смутно обозначились большие двери, полуобгоревшие,