Читать интересную книгу Смерть на выбор - Марианна Баконина

— И никуда не пойдешь!

Вот что значит по-настоящему последовательный человек. Выполнишь одну его просьбу, и он уже уверен, что ты будешь слушаться его всегда.

— Пойду. Мне и самой интересно. Я немного в курсе этого расследования Максима и…

— Какого расследования! В России такого рода журналистики не существует. У нас расследованием называют собранные воедино слухи и сплетни. Добавляют к ним собственные домыслы — и порядок. При низком уровне развития судопроизводства в России писать можно практически все и обо всех! Непонятно, как еще наши газетно-журнальные писатели умудряются проигрывать суды за клевету и наговоры!

Ущербная российская юстиция — одна из пяти-шести излюбленных тем Глеба Ершова. О ней он мог говорить так же, как о заброшенной науке, — часами. С непостижимым сладострастием он выискивал ошибки в речах известных адвокатов современности, после чего зачислял их в Плеваки и Кони. Недавний арест Генерального Прокурора России просто несказанно его обрадовал: «Второй раз, второй раз в истории. Первым был Ягужинский. И обоих за взятки». Рассказом о двух отечественных прокурорах-взяточниках он утомил всех сотрудников «Публички», включая милиционеров у входа и буфетчиц. Сейчас Глеб тоже явно не намеревался ограничиваться лишь краткой обличительной тирадой.

— Глеб, я тороплюсь. А история эта и тебя может заинтересовать. Я тебе по дороге расскажу. — Нина начисто забыла предостережения, переданные по телефону, и истеричные заклинания родного супруга. Впрочем, о них можно не беспокоиться в этот раз. Глеб ни при каких обстоятельствах не передаст полученные сведения прессе, то есть Максимовым соперникам.

— Я тебе все-все расскажу, только по дороге. — Нина умудрилась вытащить упирающегося коллегу в прихожую, также она сумела за какую-то минуту нацепить на него тулупчик, да еще оделась сама.

За двадцать минут они успели добраться до Вознесенского проспекта и в очередной раз поссориться. Глеб довольно быстро усвоил историю про загадочные кинжалы и немедленно начал протестовать:

— Ты опять впуталась в глупейшую историю!

Поиски клада бекташи Глеб считал детской авантюрой.

В детали Нина его не посвятила. Максим — тем более.

— Инфантилизм. Причем злостный инфантилизм. Это, между прочим, не просто слова, это — диагноз.

— Глеб, ведь интересно, откуда в наших северных краях кинжалы из Йемена.

— Интересно, кто спорит… Только это никакого отношения к твоей истории-этнографии не имеет, просто кто-то деньги зарабатывает.

— Мы думали об этом, — охотно согласилась Нина, — только странный способ зарабатывать — разбрасывая заморские редкости. Разве не так?

Глеб взъерошил волосы — он зимой и летом ходил без шапки:

— А что, эти кинжалы — ценные?

— Да нет. Самые дорогие, по словам Перцева, максимум двести долларов. А обычные туристам продают по десятке, если же поторговаться — отдадут за два-три доллара.

— Вот! — самодовольно подхватил Глеб. — Значит, пока вложения неизвестного в это предприятие — максимум тридцать баков. Наверняка некто решил явить миру нового колдуна-экстрасенса-гадальщика-целителя по совместительству. Причем решил задействовать не слишком пока затертый восточный колорит. Шехерезада, тысяча и одна ночь, эликсиры древних халдеев.

— Мы думали об этом, — перебила приятеля Нина, но остановить рассуждающего историка нельзя, как нельзя приручить аллигатора. Глеб даже не взглянул на спутницу, он думал! Размышлял в полный голос:

— Этот материал у нас не освоен, пока толкутся на местных поверьях да на японских гороскопах. Слух про кинжалы не сегодня завтра пронесется по городу, вот тут-то и можно ждать явления чуда народу. Вот тут-то денежки и посыплются!

Нина не очень поняла, как именно кинжалы помогли бы изобретенному коллегой неизвестному претенденту в чудотворцы одурачить склонные быть одураченными массы. Никто из доныне известных колдунов Борро, целительниц Степанид и прорицательниц Дафний не выбирал столь сложный путь к мистическим вершинам. Ведь в реальной жизни достаточно снять зальчик в кинотеатре, расклеить побольше афиш, можно даже разориться на рекламку в газете бесплатных объявлений. Далее заработки и пятьсот процентов на каждый вложенный рубль гарантированы. Впрочем, спорить Нина не стала. Они уже пришли, и она озиралась. Оперуполномоченного пока не видно.

Глеб же витийствовал, слегка помогая себе руками:

— Эра Водолея, торжество мракобесия, конец времен, гибель разума, предсказания Нострадамуса, крах цивилизации и прочая, прочая, прочая.

Глеб и сам вполне мог трудиться на провидческом поприще. В нем были и пыл, и страсть, и красноречие, граничащее с краснобайством, и теоретическая подготовка на высоте — исторический факультет университета. Не зря же часть новоявленных магов и богов ранее служила на идеологическом фронте.

— Красиво излагаете, так и хочется идти куда-то вдаль и делать что-то великое. — На этот раз поток сознания, сотворенный Глебом, попробовал остановить худой парень в куртке типа «Аляска».

— Когда ваше мнение кого-нибудь заинтересует, вас спросят, — холодно огрызнулся вдохновенный оратор.

— Вы Коля Горюнов? — обернулась к вновь прибывшему Нина.

— Да, а вы Нина… Тогда идем? — Заодно оперативник полувопросительно взглянул на нелюбезного лохматого субъекта, которого привела жена журналиста.

— Глеб, мой коллега, я в «Публичке» работаю. — Она постаралась разбить айсберг моментальных мужских обид.

— Очччень приятно. — Мужчины ответили хором, но не помягчали. Если им что-то и казалось приятным в ту минуту, так это вцепиться друг другу в глотки. Оба худые, в джинсах, и агрессивные.

— Так идем? — повторил вопрос оперативник Горюнов.

— Глеб, ты как? — растерянно проговорила единственная в компании дама. Она всегда терялась, сталкиваясь с проявлениями беспричинной злобы. Говорят, здоровый организм должен выбрасывать в кровь определенное количество духовных агрессинов, просто для того чтобы не загнуться от внутренних противоречий. Нина привыкнуть к этому не могла.

— Я? Охотно! — немедленно отреагировал ученый труженик библиотеки, сейчас он больше походил на дикого тощего вепря.

— А вы, Коля? Можно Глебу к нам присоединиться? — Она продолжала размахивать оливковой ветвью мира. Но мира под оливами, как и положено, не было.

Горюнов кашлянул. Вытянул губы в ниточку. Пожал плечами. Сие вполне обыденное телодвижение он умудрился выполнить предельно воинственно.

— Ладно, только пусть особо не вмешивается. Я сам с заявительницей поговорю.

Нина увидела закушенную губу коллеги и взглядом попросила милиционера о милосердии. Только тут он смягчился:

— Я должен снять показания. Вообще-то, ваше присутствие запрещено вовсе, так что…

— Так что мы будем вести себя тихо, хорошо, Глеб?

Глеб согласился принять эту жертву доброй милицейской воли, и они вошли во двор.

Нужный подъезд и нужную квартиру Коля Горюнов нашел без труда. Сразу видна полученная на службе закалка. Долго держал кнопку звонка. Новички потеряли терпение:

— Судя по всему, никого нет дома.

— Есть, я же слышу, — солидно возразил оперативник.

Что можно расслышать за тяжелой дубовой дверью, осталось загадкой. Однако что-то он все же слышал, поскольку вскоре двери распахнулись. С диким шумом.

— Я же сказала, не приходите больше! — На пороге стояла дородная женщина лет шестидесяти. В синем длинном платье с кружевным воротничком, волосы уложены валиком и укрыты кружевной наколкой. Ни дать ни взять экономка, видение из прошлого века. Она явно ждала кого-то другого, и этому-то другому было адресовано нелюбезное приветствие.

— Вы Наталия Михайловна Вешневецкая?

— Нет. Вы к ней? — Голос домоправительницы стал добрее. — Как доложить?

Нина и Глеб переглянулись. Многообещающее начало. Оперуполномоченный же продолжал разговор:

— Скажите, из милиции, она сегодня звонила, насчет кинжала…

— Кинжала, из милиции… — неодобрительно промолвила экономка. И величественно удалилась.

Если мадам в синем платье с кружевами выглядела как видение конца прошлого века, то сама Вешневецкая явилась из века восемнадцатого. Совершенно уникальная старуха. Лет ей было не меньше восьмидесяти. Вполне вероятно, что и двести восемьдесят. Коричнево-пергаментное лицо, как и положено, с отвисшими щеками. Орлиный нос, сурово сжатый рот, черные глубоко посаженные глаза. Воплощенная дряхлость. Правда, усыпанные коричневыми пятнами-веснушками руки цеплялись и за жизнь, и за подлокотники крытого бархатом кресла с неистовой силою. Она вполне могла бы сыграть на сцене Малого Академического театра графиню из «Пиковой дамы». Даже костюм соответствующий — кружевной чепец и тоже кружевной полупрозрачный пеньюар, на молоденькой девушке он смотрелся бы легкомысленно, старая же дама выглядела царственно.