class="title3">
25
В полутемном бараке к запоздавшей Лидии, лишь только она перешагнула порог, подошла незнакомка в красной косынке.
— Товарищ Лида, — от организации. Познакомимся. Комсомолка Поля, Дело в том, что явился товарищ из оркестра и предложил свои услуги. Я считаю, что можно его допустить. По возможности, похоронам необходимо придать общественное значение.
Лидия взглянула на девушку и мгновенно оценила ее внешность. Небольшого роста, тоненькая, круглолицая, с ямочкой на полных щеках, она казалась совсем юной и нездешней.
— Пусть барабанит, какая разница! — сказал кто-то с нар.
— Если не придут остальные музыканты — отставить, — сказал другой голос.
— Я настаиваю, чтобы музыканта допустить к похоронам, — сказала комсомолка. — Он просит разрешения от имени многих китайцев, которые не могут принять участия в процессии.
Лидия взглянула на Мишку: он должен решить все вопросы, относящиеся к последним минутам близкого ему человека. Мишка кивнул головой.
— Пусть участвует. Тем более организация желает.
Комсомолка прошла в уголок барака, где сидел на большом барабане китаец:
— Можно. Идем!
Китаец в широких ватных штанах, в кофте с разрезами осторожно поднял свой инструмент, стараясь не громыхнуть и, словно на часы, встал к столу.
— Надо выносить, — наконец сказал кто-то.
В полумраке зашевелились тени, молчаливая суматоха наполнила барак. Тяжелый гроб колыхнулся, поднялся и двинулся к светлому квадрату — двери. Белые полотенца перехлестнули черные пиджаки, туго натянулись и сделались узкими.
В девять часов старатели Нижнего по всему разрезу услышали уханье барабана. Никто не разрешал китайцу играть на своем инструменте, он сам вдруг поднял руку и огласил долину громким ударом. Он бил так, как бьет всегда, аккомпанируя оркестру на вечеринках в харчевнях. Многие, наверное, вообразили, что в какой-нибудь удачливой артели с утра начался кутеж. Небольшая похоронная процессия с гробом впереди миновала поселок, чтобы подняться на кладбище, заложенное пионерами Алдана на крутом склоне Радиосопки. Камни на едва приметной тропе мешали идти ровным шагом. И хорошо, что пришли приглашенные, а то бы некому было отнести Мотьку. Кого оторвешь от деляны в такой благоприятный для промывки день?
На ключе кипела старательская гуща. По серому фону, как бы прорезая его длинными стальными лезвиями, сверкали на солнце струи воды из желобов, сливов и помп. Что бы ни случилось, а жизнь идет своим ходом…
Десяток мамок, пришедших проводить Мотьку, держались тесной кучкой совсем близко к гробу, словно демонстрировали свою солидарность. Многие ушли из бараков со скандалом.
Барабан продолжал ухать. Музыкант-китаец знал белокурую «русскую старушку», погибшую от ножа Ивана. Похороны вызвали в нем горестные мысли. Он видел перед собой родину. На берегу родной реки Янцзы остались братья и товарищи, расстрелянные генералом Чжан Цзо-лином. Никто их не проводил, никто не зарыдал. Их трупы брошены на задворках деревни на съедение длиннорылым тощим свиньям. Китаец шел важным шагом перед гробом и глядел мимо солнца в синее сверкающее небо. Поднимал руку, и новый удар потрясал натянутую кожу барабана. Словно бил по сердцу. Широкие ватные штаны, низко спущенные с бедер, длинная коса и кофта делали его похожим на женщину.
Лидия подошла к девушке в красной косынке.
— Вы давно на Алдане? — спросила она тихонько. — С папашей, наверное, приехали?
— Нет, я прислана из Сковородина. Меня выделили от комсомола наладить здесь в организации культурно-просветительную работу.
Лидия с удивлением уставилась на Полю.
— Одна!
— Что вас поражает? Здесь все есть, а я вот работала в районе среди орочон, там палатка зимой и летом, снег и тайга.
Захотелось проникнуть в мысли девушки. Вместе с любопытством возникало волнующее желание сравнить себя с ней. Почувствовала странную зависть.
— Спасибо, что пришли проводить с нами Мотю.
— Я обязана. За что же меня благодарить, — сказала Поля, и удивление ее показалось неприятным: если бы не «обязана», не пришла бы.
Лидия намеренно холодно взглянула на собеседницу: «Да, пожалуй, такой неказистой нечего особенно бояться». Чувство превосходства перед низкорослой, невзрачной девушкой, безвкусно одетой, наполнило недобрым удовлетворением, словно в отместку за испытанную минуту назад зависть.
На кладбище среди высоких пней и таких же грубых крестов виднелась свежая яма. Барабан умолк. Процессия остановилась. Мишка, шедший в передней паре, оглянулся на вторую пару и прошептал: «Ставьте поаккуратней». Вытер рукавом пот с лица и, не зная, что делать дальше, отошел от гроба. Мамки по-хозяйски деловито принялись обсуждать порядок похорон.
Поля откашлялась.
— Я считаю — мы все одинаково относимся к расправе над этой женщиной, которая пала жертвой некультурности и преступности известной части приисковых рабочих. Произносить речей тут не приходится.
Лидия проглотила горечь: конечно, какие тут речи над какой-то Мотькой. Видно, только близкие способны по-настоящему проводить покойника до могилы, а для постороннего скучно, неинтересно, поскорее бы удрать…
Лидия взяла Мишку за руку.
— Иди, простись. Иди, — подтолкнула она его.
Но Мишка остался на месте. В его сознании мешалось настоящее и прошлое. Мотька вдруг приближалась, как живая, казалось страшной, нелепой ошибкой все происходящее. Лишними, совсем ненужными казались озабоченные, серьезные лица участников похорон. И снова Мотька таяла, расплывалась, исчезала…
Артельцы наложили крышку; застучал молоток. Через несколько минут шахтерские лопатки в ловких руках наметали на месте ямы продолговатый холмик. Люди молча стояли, не глядя друг на друга. Чувствовалась неловкость, будто что-то недосказали, недоделали. Поля попрощалась и ушла. За ней ушли артельцы. Мамки отошли в сторону и уселись на камни.
Китаец, до сих пор ни единым движением не напомнивший о себе, стоял возле барабана и глядел перед собой. Мишка, словно в забытьи, взглянул на холмик, Лидия взяла его под руку; они сделали несколько шагов, остановились. Кругом были кресты… «Под сим крестом покоится тело Аполлона Федоровича Федорова. Скончался 18 мая 1924 года, 40 лет от роду. Спи с миром, дорогой страдалец и вечный труженик тайги», тихим голосом прочла надпись на кресте Лидия и перевела взгляд на другую надпись. «Под сим крестом покоится Полосков Николай Николаевич, 1925 года, 29 июня погиб ни за что от руки злодея». Мишка поднял руку, словно смахнул с лица паутину. Эту надпись они с Мотькой читали вместе, зайдя однажды на кладбище во время прогулки на сопку Был солнечный, яркий, как сейчас, день. Камни испускали теплоту. Мотька обмахивалась зеленой веткой…
— Пойдем, Миша, — осторожно двинулась Лидия, но Мишка остался на месте.
Он глядел вниз на раскинувшийся прииск. Ему пришла мысль: если ворвется ураган в муравьиную кучу — в суматоху на разрезе — раздует и разнесет ее, уцелевшие будут продолжать бегать с тачками, торопливо скрести гребками, наматывать на валки канаты.
— Да, Миша, никому никакого дела нет до чужого горя, — сказала Лидия, угадав