Нѣтъ, подобной безчеловѣчной грубости, я не только никогда не видалъ въ Россіи между колодниками, но я представить себѣ не могъ ничего подобнаго. —
Когда я вернулся домой и не выдержалъ, сталъ жаловаться кучеру, который принесъ мнѣ наверхъ мои вещи. Онъ пожалъ плечами, улыбнулся (онъ былъ молодой веселый малый и въ наступающую минуту ожидалъ на водку). — Vous dites que c’est le buraliste qui est comme ça?[165] — Да. — Que voulez vous, Monsieur — ils sont republicains, ils sont tous[166] comme-ça. Et puis il est buraliste, il est fier de ça.[167]
Я ложась спать все не могъ забыть бюралиста и твердилъ про него. — А Саша хохоталъ. — Такъ задалъ вамъ страху бюралистъ? — все спрашивалъ онъ. — А Женевертка вычиститъ намъ башмаки завтра? — И онъ заливался хохотомъ. Кончилось тѣмъ, что и я расхохотался и, перебирая весь день, заснулъ все таки съ веселыми мыслями.
* III
ОТЪѢЗЖЕЕ ПОЛЕ
[Первый отрывок.]
Это было[168] в 1807 году. Была осѣнь. Графъ Никита Андреевичъ еще не уѣзжалъ въ Москву, а только собирался въ отъѣзжее поле. Участники охоты собирались понемногу въ его Новые Котлы. Многіе проводили у него все лѣто, многіе уже пріѣхали, другихъ ждали. По обыкновенію въ четвергъ ѣздили въ городъ закупать провизію, отвозить письма и привозили почту, французскіе журналы, письма и Московскія вѣдомости. — Передъ вечеромъ докипала послѣдняя работа уборки на гумнѣ и въ полѣ. Управляющій, прикащики, старосты, десятникъ верхами и пѣшками сновали около скирдовъ и въ полѣ, обозы въ сотни лошадей гремѣли пустые въ пыли отъ гумна и поскрипивая и покачиваясь качались навстрѣчу пустымъ телѣгамъ. Мужики ждали, что ихъ отпустятъ послѣ осьмаго раза, и умышленно медлили, управляющій хотѣлъ натянуть 9й разъ и мечталъ о 12 скирдѣ.
Два охотника звали въ рогъ къ котлу, и стая въ 150 собакъ выла и лаяла на звукъ рога, одинъ мѣшалъ лопатой въ корытахъ. Бабы съ пѣснями и серпами на плечахъ шли хороводами съ жатвы и вязки, на дворнѣ въ большихъ 12ти домахъ дворовыхъ собирали <пригнатую> скотину. Табуны и стада приближались къ усадьбѣ въ облакахъ пыли. Пастухи и подпаски со всѣхъ ногъ метались, удерживая скотину отъ полей, мимо которыхъ гнали. Плотники, строившіе винокурню, спорили съ Жидомъ рядчикомъ, сдавая работу. Наѣздникъ на золоченыхъ, изъ прутиковъ сдѣланныхъ дрожечкахъ, съ заметаннымъ комами пыли лицомъ, докуривая трубочку и спустивъ ноги, возвращался съ бѣгу на молодомъ взмылившемся сѣромъ жеребцѣ, сынѣ Атласнаго, сына Кролика, сына Сметанки. Жеребецъ, тонкой, еще несложившейся 4-лѣтокъ, моталъ головой и хвостомъ и ступалъ точно прихрамывая. Дворовая румяная красивая дѣвушка съ холстами прошла по дорогѣ и остановилась, чтобъ дать дорогу наѣзднику, наѣздникъ съ дрожекъ щипнулъ ее, и неожиданно улыбнулся [1 неразобр.] своего усатаго лица.
Въ кухнѣ поваръ и два поваренка въ бѣлыхъ колпакахъ сбирались готовить ужинъ, а до этаго затѣяли игру въ орлянку въ саду съ лакеями пріѣзжихъ господъ. Въ приспѣшной ставились два самовара. Въ дѣвичьей шили, пряли и прислушивались, не позоветъ ли барыня, человѣкъ 12ть дѣвушекъ. Одна из нихъ лежала на сундукѣ и плакала, другая смѣялась въ окно съ подошедшимъ молодымъ лакеемъ. Старушка Графиня, мать Графа, раскладывала въ своихъ покояхъ карты, у ней сидѣли три старушки. Сестра Графа, вдова, поила чаемъ въ своихъ покояхъ двухъ зашедшихъ съ кружками монаховъ. Въ отдѣленіи гостей человѣкъ 8мь были по своимъ комнатамъ, кто читалъ, кто игралъ въ карты. На дѣтской половинѣ Нѣмецъ Гувернеръ ссорился съ Французомъ, a дѣти, внучки Графа отъ умершаго сына, докончивали заданный урокъ передъ чаемъ. Другой сынъ Графа, холостой, поѣхалъ кататься съ гувернанткой. Самъ Графъ Никита Андре[е]вичъ только проснулся послѣ послѣобѣденнаго отдыха и умывался водой со льдомъ.
[Второй отрывок.]
Кн[язь] Василій Иларіонычь былъ сынъ вельможи и самъ занималъ очень, очень важное мѣсто въ службѣ; но три года тому назадъ онъ подалъ въ отставку и уѣхалъ въ деревню. О немъ жалѣли, говорили, что и такъ мало людей въ Россіи, а чтожъ будетъ, когда всѣ такъ будутъ во всемъ отчаяваться и все бросать. Другіе говорили, что онъ прекрасно сдѣлалъ удалившись. — Онъ почувствовалъ, что мѣсто это ему не по силамъ, — говорили они. — Этаго еще мало, что онъ честенъ и храбръ. Отчегожъ не сказать слово: онъ неспособенъ. Хотя и добрый и честный малый. — Самые недоброжелательные люди какъ будто робко и неохотно бросали малѣйшую тѣнь на этаго Кн[язя] Василія Иларіоныча. Онъ былъ такъ богатъ, принадлежалъ къ такой знати, былъ такъ храбръ и, главное, такъ былъ простъ, ровенъ и безобиденъ, непритворенъ въ обращеніи, что осудить его было опасно. —
Впрочемъ говорили о немъ первое время; потомъ забыли. Забыло большинство петербургское, то общество, которое не только наслаждается и умѣетъ наслаждаться современнымъ успѣхомъ минуты, но которое эту только жизнь считаетъ достойной названія жизни. Въ числѣ этихъ борящихся, торопящихся и успѣвающихъ людей Петербурга былъ одинъ человѣкъ, который живо вспомнилъ о Василіи Иларіонычѣ, пожалѣлъ о немъ и захотѣлъ спасти его изъ той тины[169] деревенской жизни, въ которой съ каждымъ годомъ глубже и глубже утопалъ Василій Иларіонычь. Человѣкъ этотъ былъ однимъ изъ вновь появившихся свѣтилъ на горизонтѣ русскихъ государственныхъ людей — не молодой уже человѣкъ, но молодой тайный Совѣтникъ, коротко обстриженный, молодо сѣдѣющій, гладко выбритый, сіяющій здоровьемъ акуратно трудовой жизни госуд[арственный] чел[овѣкъ], въ бѣломъ галстукѣ, съ свѣжей второю звѣздою, съ утра предсѣдательствующій въ комитетахъ, засѣдающій въ Министерствахъ, подающій проэкты, обѣдающій въ 6 часовъ дома въ кругу частью покровительствуемыхъ избранныхъ людей будущаго, частью снисходительно и политично уважаемыхъ людей прошедшаго, показывающійся на раутѣ посланниковъ и двора и съ сложной, но легко носимой на челѣ думой проводящій поздніе вечера за восковыми свѣчами въ своемъ высокомъ, обставленномъ шкафами кабинетѣ.
Человѣкъ этотъ, Иванъ Тѣлошинъ, какъ его звали въ свѣтѣ, былъ женатъ на богатой Кузинѣ Князя Василія Иларіоныча. Въ осѣнь 1863 года Тѣлошинъ почувствовалъ часто повторяющуюся боль въ правомъ боку. Онъ, очевидно, несмотря на свое каменное сложеніе, переработалъ. Ему надо было отдохнуть. Имѣнья — огромныя имѣнья его жены — находились въ той же губерніи, гдѣ жилъ Василій Иларіонычь. Уставныя грамоты не всѣ были составлены и разверстаны по разнымъ мѣстнымъ условіямъ, имѣ[ли] особую важность. Ему надо было самому быть тамъ. Князь Василій Иларіонычь въ предполагаемомъ въ будущемъ устройствѣ Комитета могъ быть важной поддержкой, а потому Тѣлошинъ вмѣсто Ниццы рѣшилъ поѣхать на осѣнь въ Т. губернію.