ночь в Микенах. Внизу раскинулась долина, а наверху высится белый и безмолвный храм Геры. Клитемнестра редко заходит туда. Дела жриц и жрецов ее не касаются.
– Я думала о просителях, – отвечает Клитемнестра.
Ифигения подходит ближе.
– Ты думала о ребенке, которого потеряла, так ведь? Ты всегда приходишь сюда, когда думаешь о нем.
Клитемнестра хочет опустить взгляд, но не делает этого. Врать дочери нет смысла. Ей приходит мысль, что надо бы сказать Ифигении, чтобы набросила на себя что-нибудь – уже холодает, а они стоят на самой вершине акрополя, – но тут в сад вбегает Орест. Он кажется взбудораженным, темные упругие кудряшки подпрыгивают у него на голове в такт движениям.
– Мама, я должен тебе рассказать! – выпаливает он, задыхаясь. Заметив Ифигению, он замолкает и окидывает ее многозначительным взглядом. Заподозрив неладное, Ифигения сощуривается.
– Что случилось? – спрашивает Клитемнестра.
– Я видел ее с этим, – заговорщически шепчет Орест.
У Ифигении вспыхивают щеки.
– Ничего не было!
– Он прикладывал свой рот к твоему! – отвечает Орест, разрываясь между негодованием и озорством.
– Орест! – восклицает Ифигения.
Клитемнестре хочется засмеяться, но она сдерживается.
– Леон тебя поцеловал? – спрашивает она.
– Ах ты… – выпаливает Ифигения, угрожающе выпучив на брата глаза.
– Да-да! – вмешивается Орест. – Он засунул руки ей в волосы и сказал, что она самая красивая девушка из всех, что ходят по земле! – Он произносит эти слова так, будто бы они сами по себе заслуживают порки.
Ифигения начинает нервно шагать туда-сюда. Похоже, она не может решить, что делать: напуститься на брата или объясниться перед матерью.
– А ты что сделала, Ифигения? – спрашивает Клитемнестра. – Что ты ответила Леону?
Орест садится на мшистый камень. Он явно сконфужен.
– Ты разве не собираешься ее отругать? Она целовалась с мужчиной! – Орест специально делает ударение на слове «целовалась», чтобы мать точно поняла, о чем идет речь.
– Плохо подглядывать за сестрой, Орест.
Триумфальный вид Ореста меркнет, точно фреска, когда догорают факелы. Ифигения останавливается.
– Это больше не повторится, мама, – говорит она.
– А ты хотела бы, чтобы повторилось?
Ифигения закусывает губу. Краем глаза Клитемнестра замечает Электру, притаившуюся за деревом у границы сада. Она не сводит с них глаз, пытается различить, о чем они говорят. Кто знает, как долго она уже там стоит?
– Леон добр ко мне, – отвечает Ифигения. – И он сильный воин, так ведь?
– Да, – соглашается Клитемнестра. – Но ты не выйдешь за него.
Лицо Ореста светлеет в предчувствии неприятностей. Ему кажется, что спор обернулся в его пользу.
– Почему? – спрашивает Ифигения. Она выглядит огорченной, но не слишком – она вообще редко бывает в дурном расположении духа.
– Потому что ты царевна одного из самых великих городов, а он просто стражник.
Слышится шелест – Электра выбирается из своего укрытия.
– За кого же тогда мы выйдем? – не удержавшись, спрашивает она. Клитемнестра чувствует, как внутри разливается тепло. Ей так нравится, когда дочь сбрасывает свою серьезность и выдержку, не в силах сдержать любопытство.
– За царей, – отвечает она.
Ифигения подходит к сестре и с улыбкой берет ее за руку. Она уже позабыла и о Леоне, и о своем смущении от того, что ее застукали. Клитемнестра смотрит, как они усаживаются рядом, и Ифигения принимается оживленно говорить о мужьях, будто у нее их уже были сотни. Электра сосредоточенно слушает. Пусть ее дочери не умеют сражаться, думает Клитемнестра, но они не дурочки. Они умны и неукротимы – каждая по-своему – и без труда смогут управлять и мужьями, и городами. Цари будут молить отдать Ифигению им в жены – юнцы и мужи уже сворачивают шеи, когда она проходит мимо. А что же до Электры – она найдет того, кого не отпугнет ее серьезный, задумчивый взгляд.
Пусть они не знают, как держать в руках оружие, это не важно. Иной раз слова могут вонзиться глубже, чем любой меч.
Клитемнестра находит Леона в оружейной. Он стоит спиной к дверям и пересчитывает стрелы в бронзовом колчане. Мальчишки, которых он тренировал, уже разошлись по домам, и площадка опустела. Когда она входит, Леон оборачивается и кланяется.
– Моя госпожа.
Она облокачивается спиной на деревянную стену, вокруг поблескивают мечи. Она молчит, и Леон настороженно спрашивает:
– С детьми всё в порядке?
– Да. – Она видит смятение в его глазах и пытается подыскать нужные слова, чтобы сказать ему то, что собирается. Леон молчит, по его лицу расползается тревога.
– Несколько служанок с кухни спрашивали о тебе, – говорит она. – Ты знаешь ту темноволосую девицу, которая так нравится моему мужу? За ужином она глаз с тебя не сводит.
Похоже, он злится, но ничего не отвечает.
Клитемнестра вскидывает брови.
– Ты должен пойти к ней.
– Она мне не нравится, – отвечает Леон.
Не тебе решать, кто тебе нравится, а кто нет.
– Я понимаю. – Она дотрагивается до холодного лезвия меча. – Но иногда не к добру следовать за теми, кто нам нравится. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Леон склоняет голову. Он понимает, что ей известно о нем и Ифигении, но, похоже, совершенно не стесняется этого. Молчание затягивается, становясь неловким.
– Мне жаль, что он с вами так поступил, – говорит наконец Леон. Его голос звучит ласково, но в нем слышится грусть. – Я знаю о другом вашем муже и о том, что царь Агамемнон сделал с ним.
На мгновение она теряет дар речи. Ей не верится, что он говорит о Тантале. Никто никогда не упоминал ее покойного мужа – не решался. Как-то раз жена одного из воинов Агамемнона заговорила о нем, много лет назад. «Это правда, что вы были замужем за варваром?» – спросила она, и на ее лице отразилось явное отвращение.
Тогда Клитемнестра прижала свой кинжал к ее горлу и тихо сказала: «Я бы перерезала тебе горло, но что-то мне подсказывает, что это будет нечестный бой. Поэтому я советую тебе прикусить язык и больше никогда не раскрывать рот в моем присутствии».
Она глядит на Леона. Так вот что он думает? Что она не хочет, чтобы другие были счастливы, потому что у нее украли ее собственное счастье?
– Ты ничего не знаешь.
– Вы, должно быть, любили его, – говорит он. Она представляет, как могла бы вонзить нож себе в ладонь, чтобы показать ему свою боль. Он не смеет разговаривать с ней в таком тоне. Не смеет полагать, что понимает ее чувства.
– Ты ничего не знаешь, – повторяет она и уходит.
После ужина она приказывает Эйлин приготовить теплую ванну. Купальня в Микенах куда больше, чем в Спарте, с высокими окнами. Пока Эйлин наполняет