кто будет рвать плоды на обед? – строго спросила Лина. – Может, ты надеешься, что картофельные клубни нам будет копать Бобо?
– Ах, да что там, – воскликнула Диана, – давайте гулять! Почему бы нам теперь не открыть неприкосновенный запас консервов?
Все посмотрели на Оливера. Они так привыкли возлагать на него последнее, окончательное решение, что и теперь ждали, что он скажет. Оливер с улыбкой посмотрел сверху вниз на растянувшуюся Диану, кивнул детям и торжественно поклонился.
– Отныне я объявляю государство детей прекратившим свое существование. Пока за нами не приедут, каждый может делать что хочет, работать или бездельничать. Я же слагаю с себя полномочия руководителя и тоже намерен лентяйничать!
Он тут же упал на мох и закинул руки под голову.
– И я! – крикнул Томас, хотя для него безделье не было таким уж необычным занятием.
Тут все сели и легли на мох. Только Лина все еще возвышалась над ними, как колонна.
– Не порти картину, – сказал Оливер, – присоединяйся.
И Лина тоже села.
Некоторое время все задумчиво молчали. Все произошло так внезапно. Надо было сперва освоиться с мыслью, что это их последний день на Инсу-Пу.
– А что будет с козами? – спросила Катрин в полной тишине. – Главное – не забыть выпустить их на волю.
– А вилла? – спросила Клаудиа. – Наша чудесная вилла, мы не можем прихватить ее с собой?
– А наши стульчики и топчаны, – воскликнул Пауль. – Это все стоило стольких трудов, и теперь мы все это здесь бросим?
Они бы упаковали весь остров Инсу-Пу и взяли с собой. Они решили забрать с собой на память хотя бы кокосовую посуду и одеяла из птичьих перьев.
И потом они заговорили о том, каково это будет – снова носить нормальную одежду, есть из фарфора, пить из стекла, пользоваться нормальными вилками и ножами…
– Я даже представить себе не могу, что нам снова придется ходить в школу, – сказал Пауль.
– А я предвкушаю это с радостью, – сказала Катрин.
– А я радуюсь, что можно будет снова кататься на роликах, – высказался Томас.
– А я – что ходить в кино.
– А я мечтаю о настоящей ванной комнате с горячим душем.
– А я – о концерте с оркестром…
Они наперегонки вспоминали, как много чудесного есть в мире, о котором они втайне тосковали и который теперь приблизился на расстояние вытянутой руки.
Штефан поднялся на колени и оглядел всех большими блестящими глазами.
– А как вы думаете, – сказал он, – что скажут наши родители?! Вдруг дома зазвонит телефон, и нашей маме объявят: «Госпожа Морин, оба ваши сына живы и здоровы!» – И он вдруг бросился лицом на землю, загородился локтями и зарыдал.
– Штефан, – воскликнула Катрин, и губы у нее затряслись: – Ну, Штефан!
И тут же по ее собственным щекам потекли слезы.
– Мой папа узнает об этом первым, – всхлипывала она, – и он сразу перестанет разносить почту и первым же автобусом поедет домой. Он скажет: «Мать, наша Катрин…» – и больше она не могла произнести ни слова, только душераздирающе рыдала.
Пауль медленно произнес:
– А мой старик ничего не скажет, насколько я его знаю. Но уж мама зато… Она будет смеяться и кричать: «Сын! Ну хотя бы открытку-то мог бы прислать, где ты пропадал все это время!»
– И что ты тогда ей ответишь? – спросил Оливер. Он лежал с закрытыми глазами и думал о своем отце. Он представлял его в банке склонившимся над бумагами, а когда ему скажут, что его сын Оливер жив, он схватится за сердце. Ему совсем нельзя волноваться, потому что у него больное сердце.
Зепп, который не примкнул к общему растроганному настроению, ответил на вопрос Оливера:
– Пауль скажет маме, что, к сожалению, не мог написать ей открытку, потому что почтовое сообщение с островом Инсу-Пу откроется только в будущем году!
«Так точно, господин президент»
Насколько молчалив был лейтенант Вистен при полете туда, настолько же говорлив он стал теперь, на обратном пути.
– Опять мы хорошо все сделали с тобой! – прокричал он сквозь грохот стремительно летящего самолета. Вернее, он пропел это во все горло, потому что это была последняя строчка песни летчиков, которую особенно любили в эскадрилье Берта.
Майкл растирал обеими ладонями свою левую ступню в шерстяном носке, чтобы согреть ее. Он смертельно устал и вдруг почувствовал, что всю последнюю ночь не спал. Мотор монотонно гудел. Берт Вистен, пропев двадцать куплетов одной песни про летчиков, тут же начал другую. И хотя в ней было всего девять куплетов, но потом началась третья, в шестнадцать. Майкл уже давно спал с веселой улыбкой на полуоткрытых губах, как будто с удовольствием слушал.
Друг Берта Питер между тем исполнил желание Майкла и дал обо всем знать управляющему. Для этого он явился на шпраттовскую виллу собственной персоной, чтобы успокоить старика. Он при этом подвергал себя риску, ведь персонал дома мог задержать его и сдать в полицию как похитителя самолета. Но Питер положился на хорошее впечатление, которое он обычно производил на пожилых людей. И дрожащий от волнения управляющий действительно сразу успокоился, как только красавец-офицер дал ему честное слово, что украденный самолет сегодня же будет возвращен в целости и сохранности.
– Значит, вы полагаете, – уточнил седовласый мужчина, – что мне вообще пока не стоит беспокоить господина директора?
– Ни в коем случае! – сказал Питер. – У директора Шпратта хватает волнений и на медвежьей охоте. Он еще промахнется, если вы его испугаете такой новостью. До свидания, господин управляющий, увидимся сегодня во второй половине дня.
Питер, кстати, умел внушать доверие не только пожилым господам, но и юным дамам. Он это знал, поэтому купил большой букет роз, поехал прямиком к дому Петри и велел доложить о своем приходе Сьюзи.
Майклу-то не пришло в голову, что утром его обязательно хватятся, будут искать и, может быть, начнут расследование. Но Питер об этом подумал и выстроил умный план обмануть родителей Петри при помощи Сьюзи.
Она еще лежала в постели, было воскресенье, и ей не нужно было идти в школу; она укрылась с головой розовым стеганым одеялом, когда горничная принесла ей букет с визитной карточкой.
– Я еще сплю, – сказала она из-под одеяла, – в час ночи я еще танцевала, и оставьте меня в покое!
– Но это розы, госпожа Сьюзи! – воскликнула горничная. – И летчик-офицер, такой приятный молодой человек…
Сьюзи ракетой вылетела из-под одеяла и схватила визитную карточку:
Многоуважаемая милостивая государыня!
Извините, что я нарушил Ваш бесценный утренний сон. Я хотел бы поговорить с Вами несколько минут по одному важному делу.