наконец, жить вместе окончательно, признаешь мою дочь и наладишь отношения с моей матерью, – сказала Маша, – ну и, конечно, тебе надо встать с дивана и искать более подходящую и оплачиваемую работу, чем твоё положение грузчика. Я знаю, что ты способен на большее, только надо стряхнуть твоё оцепенение и равнодушие к своей судьбе и тогда всё наладится у тебя и у нас вместе.
Если ты не готов, то мне придется уйти окончательно, поскольку жить буду у хозяина постоянно, с двумя детьми: 4-х и 8-ми лет, за воспитание которых мне обещают приличную оплату.
На это место меня рекомендовал наш бывший управляющий банка, который дружен с этим богатеем. Я думаю, что он будет иногда домогаться меня при отлучках жены, и придется уступать ему – особенно на курортах за границей, куда я буду ездить вместе со всем семейством.
Я по глазам хозяина поняла его похотливость и свою будущую судьбу, но деваться некуда: дочь надо учить, матери помогать, а всё это требует денег – мужской опоры у меня нет, а ты, за три года так и не определился с нашими отношениями. Мою дочь я не брошу на содержание матери, а тебе, видно по всему, я с дочерью не нужна, – закончила Маша и вопросительно взглянула на Михаила, ожидая ответа на своё предложение.
Михаил смущенно отвел глаза в сторону и ничего не ответил на откровенное признание Маши. Она предложила ему свою семью и себя, откровенно сказав о своей будущей судьбе содержанки при богатом барине, но Михаил, как всегда в решительные моменты, растерялся и не нашел нужных слов и поступков.
Молчание затягивалось и, понимая это, Михаил стал мямлить какие-то слова о том, что надо подождать, может всё устроится и у него и у Маши с её матерью и дочерью, а пока можно и поработать немного с детьми у нового хозяина – может Маше кажется, что тот будет приставать к ней.
Маша, молча и презрительно выслушала объяснения Михаила, потом собрала свои вещи, которых накопилось здесь достаточно, в две большие сумки, и ничего не говоря больше, пошла к выходу.
Михаил хотел вскочить, остановить Машу, объяснить, как она ему нужна, что он согласен с её предложением, будет ей мужем, а её дочери – отцом, но растерялся, и опомнился только при стуке закрывшейся двери, понимая, что потерял Машу навсегда: так же, как он терял перед этим всех своих женщин – преданных ему и преданных им.
Целый месяц после ухода Маши, он не находил себе места, надеясь на её возвращение и ожидая её, но Маша не вернулась и даже не позвонила.
Михаил нашел несколько вещей Маши, которые она оставила, собираясь в спешке. Он собрал эти вещи и, найдя адрес Марии, который он обнаружил на документах при её регистрации в свою комнату, в свободный выходной день поехал в городок Марии в соседней области.
Нашел улицу и дом, где проживала её мать и, напрасно прождав Машу неподалеку и окончательно озябнув, в этот ненастный осенний день, уехал обратно – так и не решившись войти и объясниться с Машей или узнать хотя бы адрес её нового проживания в прислугах. Так закончился этот любовный роман Михаила в стольном городе Москве.
XXX
Прошел почти год после ухода Маши: торгово – потребительская жизнь в Москве снова оживилась, и Михаил занял своё привычное место охранника у дверей своего банка, сменившего название и хозяина.
Его зарплата охранника, в пересчете на доллары, резко уменьшилась, не позволяя производить накопления для очередной попытки покупки квартиры, что стало для Михаила навязчивой идеей: всё казалось ему – сменит комнату на квартиру и жизнь наладится.
Все свои неудачи и промахи он объяснял себе отсутствием полноценного жилья: было бы жильё – не уходили бы его женщины, и достойная работа сама бы нашла его и прочие недостатки исчезли бы сами собой.
Он перешел на аскетический образ жизни, отказывая себе во всем, но отложить удавалось не более 200 долларов в месяц – цифра ничтожная по сравнению с возрастающей стоимостью жилья.
Такими темпами его мечта могла исполниться не ранее, чем через десять лет, но он был готов терпеливо ждать, не понимая, что жизнь проходит совершенно бессмысленно и пятидесятилетний возраст будет отчетливо виден после миллениума – так называли наступление двухтысячного года.
К этой дате ТВ готовило обывателей, словно к концу света: из всех щелей выползали провидцы, астрологи и прочая нечисть, наперебой запугивая людей всяческими невзгодами, когда на календаре появится цифра два с тремя нулями.
Россияне, как говорил ЕБоН, измученные постоянными переменами к худшему охотно верили шарлатанам, ударялись в мистику или в религиозный угар, позволяя проходимцам присваивать остатки народной собственности на фоне обнищания основной массы населения.
Ради денег все средства хороши, в том числе и мистика магических дат, цифр и прочей чуши, используемой для оболванивания людей.
Действительно, за несколько минут до наступления нового магического года, на экранах ТВ появился хмурый ЕБоН с похмельным лицом и объявил, что уходит с поста радетеля государства, оставляя продолжателем своего дела мелкого и серенького человечка, незадолго до этого назначенного главой правительства России.
Многие россияне так и застыли с открытым ртом за праздничным столом с наколотым на вилку пельменем, услышав благую весть из уст ЕБоНа.
Тут же появился на экране преемник, который объявил своим первым царским указом ЕБоНа святым и неприкасаемым апостолом демократии. Часы пробили полночь, начали отсчет нового тысячелетия и ничего не случилось, а осталось прежним: предатели – предавали; воры – воровали; ловкачи – ловчили; бездельники – бездельничали; а работяги – работали, почти бесплатно.
Первые годы своего правления, преемник ЕБоНа ничего не делал, а только счастливо улыбался, как улыбнется каждый из нас, подобрав на мостовой потерянную кем-то ассигнацию или выиграв в лотерею пустяковую вещь. Потом он озаботился выращиванием сверхбогатых мошенников, по-видимому, считая искренне, что если в стране есть очень богатые, то и остальные люди живут вполне прилично.
Одновременно, преемник объездил весь мир с различными туристическими визитами, а возвращаясь, кратковременно, в страну проживания, он спускался под воду, летал в самолете, катался на лошади, ловил рыбу и занимался ещё множеством полезных ему и интересных дел и развлечений.
В стране, тем временем, продолжали закрываться заводы и фабрики, ликвидировались школы и больницы, пустели деревни, зарастали лесом заброшенные поля. Народ вымирал со скоростью более миллиона человек в год, перебираясь на кладбища, где условия пребывания умерших, вероятно, были лучше, чем условия жизни живых при демократии и