Он опять остался один: без денег, без документов, лишился вещей, собранных в дорогу, но был свободен и жив – огонь порвал все его связи с этим домом, этим городом и этими людьми, которые хотели его убить, просто так – из развлечения.
Прочь, прочь из этого города, который так и не стал ему родным и близким, в котором он бессмысленно прожил более тридцати пяти лет и который он покидает с радостью, сожалея лишь о своей загубленной жизни. Каясь, что не сделал этого много лет назад, а всё гнался и гнался за призрачной надеждой на обеспеченную и интересную жизнь. Но пусть, хоть остаток своей жизни, он проживет там, где и должен был прожить её всю.
Михаил Ефимович оглянулся, ещё раз, на разгорающийся пожар и медленно пошел прочь: к вокзалу, к электричке, к машине – которые увезут его дальше и дальше от этого проклятого города, приближая к родному дому, где он надеялся обрести покой.
«Морозным зимним вечером, в заснеженной степи у куста саксаула лежал старый тощий шакал, с всклокоченной шерстью. Рядом с ним валялась объеденная туша антилопы сайгак, которую шакал удачно загрыз два дня назад.
Старый шакал приподнял морду и, принюхиваясь, стал всматриваться вдаль, где показалась цепочка теней – это стая шакалов рыскала по степи в поисках добычи. Стая тоже учуяла старого шакала и, повернув, направилась к нему. Старый шакал, понимая, что бегством ему не спастись, встал, отряхнулся и, подойдя ближе к туше сайгака, ощерившись, ждал приближения стаи.
Шакалы, увидев добычу, заскулили, залаяли и окружили старого шакала кольцом горящих в вечерних сумерках глаз. Их вожак – молодой и сильный шакал, бросился на одинокого и старого чужака, сбил его с ног и одним движением острых клыков разорвал ему горло.
Вся стая с визгом бросилась на добычу. Через несколько минут от старого шакала и туши сайгака остались лишь разбросанные кости и клочки шерсти, заметаемые снегом начинающейся степной метели».