Он поднял сумку и начал подъем, стараясь шагать осторожно и неслышно, потом вспомнил, что он не в Индии, а кругом не джунгли, из которых в любой момент может выпрыгнуть хищный зверь, рыскающий в поисках добычи. Лучше внимательнее смотреть под ноги, чтобы не угодить в яму на дороге и не споткнуться. Какое-то время он сосредоточился на этом и, ловя шорохи ночи, отвлекся от мыслей о Софии.
С ней все в порядке, он почему-то был уверен в этом. Интуиция подсказывала, что ничего страшного не произошло. Такое подсознательное чувство возникало у него, когда дело касалось Дана. Скоро он увидел силуэт большого дома. Огоньки в окнах сказали ему, где София нашла убежище.
Он открыл заднюю дверь на кухню, огромную, как пещера, и увидел Чиверс, которая убирала со стола остатки скромного ужина. Когда от открытой двери потянуло сквозняком, девушка подняла глаза и замерла от неожиданности.
— Сэр!
— С твоей хозяйкой все в порядке, Чиверс? — Он закрыл дверь и вошел в кухню.
Девушка на мгновение потеряла дар речи, но быстро пришла в себя:
— С ней все хорошо. Мы добрались без всяких проблем, поужинали и собирались ложиться спать. — И, помедлив, добавила: — Но она несчастна, сэр, и хотя не плачет, но очень грустная. А я не знаю, что сказать, чтобы ее утешить.
— Ты хорошая девушка и сделала для нее, что могла. Спасибо и иди к себе спать, когда закончишь. Теперь сам позабочусь о ней. И запру двери.
Чиверс заглянула ему в глаза и, очевидно, увидела там нечто такое, что ее окончательно успокоило.
— Она в гостиной, сэр. Желаю успеха, сэр.
— Благодарю.
Он шел через темный дом, слышал, как скрипят и охают старые половицы, и, увидев слабый свет, пробивавшийся из-под двери гостиной, глубоко вдохнул и взялся за ручку двери.
София отложила карандаш на рисовальную доску и устало потянулась, разминая спину. Теперь, когда она закончила рисовать, не оставалось ничего другого, как снова думать о Каллуме и о том, что она его покинула.
Сзади раздался щелчок дверной ручки.
— Ты идешь спать, Чиверс? — не поворачиваясь, спросила она. — Мне больше не понадобится твоя помощь, вряд ли я засну, поэтому не стану переодеваться.
Ответа не последовало. Она повернулась и остолбенела, увидев своего мужа, который стоял, глядя на нее, — его карие глаза казались черными.
— Каллум!
Как он сумел разыскать ее и так быстро?
— Что ты рисуешь? — спросил он таким тоном, будто они были сейчас дома и мирно коротали вечер, а он выглянул из своего кабинета посмотреть, чем она занята.
— Тебя, — она наконец-то обрела голос, — тебя и Даниэля.
Она сняла рисунки с рисовальной доски и поставила их на стол. Более талантливых работ она еще не создавала, в этом София была уверена. Хотя она пыталась изобразить Даниэля достоверно, пользуясь подсказками Диты и Эврил, все же лучшим и особенно достоверным получился портрет Каллума. Но заметит ли это он, оценит ли?
Он взял портрет Даниэля, взглянул, потом взял свой. София, внимательно наблюдавшая за его реакцией, увидела, как по его губам скользнула улыбка.
— У нас не осталось портрета Даниэля, все ваши вещи были потеряны во время кораблекрушения, но Дита и Эврил попытались обрисовать его, и я подумала, что тебе захочется иметь его портрет, когда боль потери окончательно утихнет. Может быть, сам раскрасишь его или покажешь мне, как это сделать.
Он молчал, продолжая смотреть на рисунки.
— Я хотела сделать тебе подарок.
Он еще раз поднял к глазам свой портрет. Лучший из всех. Она плакала, когда рисовала его.
Наконец перевел взгляд на нее, и она задержала дыхание. Никогда еще София не видела на его лице такого смятения, такой бури сменявших друг друга эмоций.
— Это нарисовано с большим чувством, — сказал он. — София, я знаю, ты вышла за меня, потому что я тебя уговорил, а также чтобы помочь своей семье. Разве было тогда и другое чувство, которое заставило тебя сделать это?
— Сначала нет, — призналась она откровенно и, поскольку он молча ждал объяснений, горячо продолжала: — Но ты мне очень нравился, а после того поцелуя я почувствовала и физическое влечение, впервые в жизни. Я хотела тебя. И ты ведь почувствовал это сразу. Конечно, я была невинной и неопытной, и понадобилось время, чтобы я раскрепостилась, но ты прекрасно понимал, что женщина не может притворяться до такой степени. И наши отношения в постели были доказательством взаимного влечения. — Она взглянула на него. — Я понимаю, что мужчина устроен иначе и он может иметь секс с любой женщиной, устраивающей его в браке.
Он иронически поднял бровь:
— Возможно, но это была не просто физиология. С тобой я испытывал такое наслаждение, которое раньше никогда не получал ни от одной женщины, и это заставило меня задуматься.
— Так ты чувствовал ко мне нечто другое, помимо… — И вдруг испугалась его ответа: кажется, он готов сегодня быть откровенным, но она сама боялась услышать правду.
— Я не сразу понял, что испытываю к тебе. Постепенно чувство захватывало меня, но я пытался этому противостоять.
— Тебя смущало, что я когда-то говорила, будто люблю Даниэля?
Он что, не собирается подойти к ней? Они так и будут стоять, разделенные длинным дубовым столом?
— Нет, — губы его снова покривились в мимолетной усмешке, — это я не считал препятствием. Но полюбить кого-то было для меня немыслимо. Я не хотел больше сильных привязанностей, они могут принести боль. Не хотел любить. Даже Уилла, не говоря уже о тебе. Когда я потерял Даниэля, в моем сердце образовалась зияющая пустота, и я не хотел впускать туда никого, чтобы вновь не потерять. Я не хотел повторения.
— Но ты разыскал меня.
Он каким-то образом понял, куда она направилась, и последовал за ней. И теперь была ее очередь сделать шаг навстречу. Она обошла стол, встала рядом с ним, сохранив небольшое пространство между ними. «Теперь твоя очередь, любовь моя. Видишь, я сделала шаг навстречу».
— Я опекал Дана, считая это правильным. А нужно было дать ему возможность самому встать на ноги. И тебя я заставил выйти за меня, потому что считал это правильным, я решил за тебя. У меня была цель — подняться по служебной лестнице, разбогатеть и купить тебе большой дом, а себе титул, не спросив при этом, чего хочешь ты. Надо было сначала завоевать твое доверие, а я этого не сделал.
— А мне нужно больше всего на свете, чтобы ты обнял меня.
Она сделала шаг вперед, и он наконец обнял ее, прижал к своей груди, глубоко вздохнул и замер, прижавшись щекой к ее волосам.
— Вот и все, что мне нужно, Каллум. Не дом, не деньги и не титул. Даже не секс с тобой, хотя он был замечательный. Я должна была верить тебе, должна была рассказать о своих работах и своих мечтах. Я так жалею, что не доверилась тебе, но я все время ощущала между нами стеклянную стену, невидимую, но прочную. Мне нужен был ты. На какое-то время ты становился таким понимающим, и я уже считала, что мы по-настоящему близки с тобой. Но потом ты снова обрывал меня, замыкался, и я не знала, как себя вести. Но я не предала тебя, когда не сказала о своем увлечении и о том, что ходила к Аккерману, — я собиралась сделать это, но не успела. Я была так тронута, когда ты… ты защитил меня. Я ведь понимаю: ты рисковал всем — карьерой, отношениями с родственниками и друзьями… Всем, всем.