Читать интересную книгу Свинг - Инна Александрова

Конечно, ехать соглашались только те, которым нечего было терять, кто в лихую годину остался безо всего. У кого что-то было на родине, тот не ехал. Существовали, правда, и другие — партийцы. То есть те, кто не мог пренебречь указанием партии. Таких было много.

— Кать, я ведь первый плакат «Переселяйтесь в Калининградскую область» выпускала в январе пятьдесят восьмого года — когда открыли издательство.

— Помню, помню это творение. Но послушай: сорок шестой выдался неурожайным. Напитанная кровью земля словно бы решила наказать людей за содеянное. Продовольствия, хлеба катастрофически не хватало. Ели только то, что доставалось по норме, а это в месяц: жиров — 400 граммов, мяса-рыбы — 1800, круп-макаронов — 1200, сахара — 400. Хлеба же в день — 400 граммов, иждивенцу — 300. И больше ничего.

Особенно трудно было в городе. Крестьянам-переселенцам давали дома, оставшиеся от немцев, подворья, обустроенные так, что наши только глаза таращили и тут же их засирали. Крестьянам давали коров, поросят, овец. Работай — не ленись.

Летом сорок шестого обязали горожан засадить огороды — русских и немцев. Русским давали участки рядом с домами и сажать приказывали картошку, свеклу, капусту, лук, огурцы, морковь, чеснок. Немцев обязывали выращивать только свеклу и брюкву. Их участки располагались подальше. Почему так делали — черт знает. Наверно, считали, что немцы на свекле и брюкве скорей…

Дядя Миша рассказывал, что такой невероятной работоспособности он никогда прежде не видел. Все, абсолютно все работали на износ, а сам он выезжал из дома в шесть утра и возвращался в двенадцать ночи. Был уже гражданским и работал заместителем мэра города. Никто никогда не совал ему никаких денег или подарков. Да если бы и взял, тут же бы донесли и засудили. Работали люди только за «светлое будущее», в которое, кстати, верили. А по воскресеньям все, независимо от возраста, выходили на расчистку города. И это ерунда, что искали какие-то богатства, клады. Люди копались в развалинах, чтобы найти хоть какие-нибудь ложки-поварешки: есть было не из чего и нечем. Купить ничего было нельзя.

Первым нашим поселенцам, конечно же, очень досталось. Досталось и детям: они подрывались на минах и снарядах, их невозможно было посадить под замок, а земля была начинена смертью.

Но жизнь продолжалась, и уже первую русскую школу в Кенигсберге открыли в сентябре сорок пятого. В ней учились дети военнослужащих, и она находилась на улице Лендорфштрассе.

IV

«Воспевателем» Кенигсберга — Калининграда был не только Юрий Гордиенко, но и Никита Зильбер. Никита ушел из жизни, едва минуло пятьдесят: острый лейкоз. А был очень крепок физически, высок, статен, широкоплеч. В таких случаях говорят: «раздарил себя людям». Он был Поэтом. Впервые пришел в издательство в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом. Румянец во всю щеку, голос заполнял комнату. Я прибежала откуда-то — наверно, из сельхозотдела исполкома, куда ходила за «ценными указаниями» почти каждый день. Увидев меня, морской лейтенант прервал чтение и, немножко загребая одной ногой, пошел навстречу. Карие глаза его ярко блестели.

Тогда, в день нашего знакомства, он прочитал много стихов, в том числе и «Портрет» — одно из наиболее ярких и значительных:

Облаков растрепанная грива,Серый, непроснувшийся рассвет,Проплывает по волнам заливаНадвое разорванный портрет.

Это были стихи о Сталине. В то время мало кто так писал. Стихи, конечно же, не были напечатаны, но Никита их читал, не боялся. Служил помощником начальника политотдела по комсомолу бригады кораблей охраны водного района, и меня поразила какая-то необыкновенная сила и жизнерадостность его восприятия жизни. В то же время в его стихах была и тонкая лирика: «Ручеек бежит, как жеребенок — звонкий, легкий и живой»…

За плечами этого человека было тяжелое военное детство: Никита был «блокадником». Потому в стихотворении «Гороховый суп» были строки:

Нас водили в барак по группам,За столы сажали в теплеИ кормили горячим супом…В первый раз на Большой земле.

В семнадцать лет стал учеником слесаря на Кировском заводе в родном Питере и, наверно, оттого, что прошел через «рабочее горнило», ему чуждо было самомнение, какая бы то ни было поза. На встречах с молодыми читал и «Портрет». Оргвыводы, конечно же, последовали. Был отстранен от работы, к которой прикипел всей душой, и уже до конца службы его не пускали на корабли. Потому многие годы уходил в море только за свой счет, то есть тогда, когда был в отпуске. В этих плаваниях рождались прекрасные стихи:

А может, звезды — это душиВсех, не дошедших до Земли,Что дом оставили на суше,А возвратиться не смогли?

В стихах чувствовалась ленинградская школа с ее тяготением к традиционной метрике, отчетливостью поэтической мысли. Не случайно одним из его учителей был Всеволод Азаров.

Никита очень любил Калининград. Это был город начала его как офицера и поэта.

Очень остро чувствовал неспокойствие мира:

Добротная немецкая брусчатка —Она куда прочнее, чем гранит.Не то что шрама, даже отпечаткаБылых боев сегодня не хранит.Но помнит тени и дворцов, и банков,И свастики уродливый цветок,Угрюмый рокот движущихся танков,И поступь рот, идущих на восток.А вдруг все это повторится снова?!Солдатский шаг.Нельзя забыть о нем…Из камня искру высекла подкова,И шар земной заполыхал огнем.

Я уважала этого человека — доброго, открытого, жизнелюбивого. Теперь такие поизвелись…

Почему-то вспомнился сегодня ушедший друг. Может, оттого что день погожий, и мы с котом долго пробыли на море. Оно было очень спокойным. Далеко на рейде стояли корабли.

А животина ревнив и даже очень. Когда кто-то проходит и не обращает на него внимания, не говорит лестных слов о его красоте, он может выкинуть и коленце: прыгнуть сзади на спину идущему или сидящему, а то и влезть на стол, чего обычно себе не позволяет, так как знает, что за это могут огреть полотенцем.

Вспомнила сейчас рассказ Кати, как Марсюшка появился в доме. Было раннее утро — три года тому назад. Шел дождь, а поезд на Калининград почему-то опаздывал. Зябко и неприятно было на зеленоградском перроне, и вдруг что-то мягкое и теплое потерлось о ноги. Катя глянула вниз: котенок! Прелестный, черно-белый. Он не плакал, не мяукал. Он только терся об ноги. Катю покорила деликатность животного. Она подняла котенка на руки, он сунул мордочку ей под подбородок. Знакомство состоялось, мир был заключен. Кота надо было везти домой.

Катя давно полагает, что Марс считает себя человеческим существом. Ведет себя, особенно в еде, так, как повел бы человек. Ну какой кот стал бы есть огурцы, помидоры, яблоки? Но Катя однажды объяснила ему, что без витаминов его кошачья шубка будет некрасивой, с залысинами, и Марс послушно потребляет овощи и фрукты. Правда, всегда надеется, что на закуску дадут любимого серого мякиша. А еще кот считает себя человеком потому, что ни разу нигде не нагадил, не пометил углы, как это делают его собратья.

Что еще одуряет Марса, так это запах капель Зеленина. Недавно принимала их: они лучше остального помогают моему мотору. Плохо закрыла пузырек. Капли остались на столе. Задремала и проснулась от резкого запаха снадобья. На терраске, на столе, лежал кот, а рядом — перевернутый пузырек. Капли растеклись по столу, кот был вдрабадан пьяный. Не мяукнул ни разу, хотя здорово его бранила. Пришлось положить на старый платок и перенести под плиту — там теплее отсыпаться. Проспал не менее десяти часов, нарушив весь свой обычный график.

Котяра очень любит Катю. Сегодня, когда она уезжала, так крутился около машины, что даже несколько раз жалобно мяукнул. А когда машина отъезжала, пришлось поднять на руки и помахать его лапой вслед удаляющейся хозяйке.

Марс — страшный аккуратист. Все свободное от гулянки время посвящает спанью — лучше всего под звук телевизора — или вылизыванью шубки. Несмотря на то, что гуляет на улице, от него ничем не пахнет.

В конце нынешней зимы с ним случилась беда: залез под машину, как это любят делать кошки, а машина тронулась. Катя не могла найти его три дня. На четвертые сутки приполз на площадку Катиного этажа. Вызванный ветеринар сказал: жить не будет, но все-таки посоветовал делать уколы. Пятнадцать дней животное было между жизнью и смертью, но «косая» отступила: Марс начал есть. Однако до спинки — до позвоночника — дотрагиваться не дает: видно, очень болит.

V

— Понимаешь, — говорит Катя, — сегодня Россия выглядит на карте как страна самая большая по территории да и по населению тоже не маленькая, а вот по экономике — куцый хвост. Причем, вряд ли в истории есть еще прецеденты, когда бы сохранялся такой разрыв между территориальным могуществом и экономикой.