При подходе к прогулочному дворику, у двери которого я стоял, он неожиданно сильно ударил меня кулаком в лицо. От удара я упал и ударился затылком о бетонный пол. Из носа и рта хлынула кровь, был выбит зуб. На доли секунды я потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что заключенные связывают мне руки и ноги веревками. Потом принялись избивать ногами и угрожали убить, если я буду кричать или звать на помощь. Я попытался встать, но тут же был сбит с ног. Тогда я начал кричать контролеру Безухову: «Вышка! Вышка!» Вынуждая молчать, мне приставили нож к горлу и ударили чем-то тяжелым по голове. Я потерял сознание «.
– Быстрее, что ты там возишься! – торопил Кутас зека, который отстегивал у лежащего охранника связку «проходных» ключей.
Услышав истошные крики, дежурный по вышке посмотрел вниз и увидел валяющегося на полу контролера. Толпа зеков била его ногами. «Прекратить! Назад!» – заорал охранник. Он сорвал трубку прямого телефона и доложил дежурному по СИЗО об увиденном. В это время зеки уже открыли входную дверь на внутренней лестнице, которая вела на вышку. Первым бежал все тот же Кутас. Бандит раскраснелся и кричал, задрав голову:
– Подожди минуту! Гости уже идут! Сейчас мы из тебя котлету сделаем!
Возле люка беглецов ожидала первая неприятность: контролер Безухов заблокировал замок. Зеки долго возились возле двери, отделяющей их от вышки, но открыть замок так и не смогли. Кутас отчаянно ругался и бил кулаком по люку: «Нет! Только не это! Сволочи! Ублюдки! Взрывай все к чертовой бабушке». Бабанский уверенно закрепил на люке взрывпакет и поджег самодельный фитиль. В эти ответственные секунды пришел черед второму разочарованию. Набитый спичечными головками запал шумно вспыхнул, но не сдетонировал. Хлебная граната распалась на куски, которые догорали уже на полу. Кто-то истерически засмеялся. Красное лицо пахана стало багровым.
– Ну, умник, вешайся, – Кутас приблизил к носу Бабанского кулак, который размерами почти не отличался от головы горе-пиротехника. – Все, братва. Бегом в корпусную! Берем ментов в заложники.
Зеки бросились на первый этаж, в корпусную. Последним бежал бледный Бабанский. Дежурная по корпусу Тамара Акулова принимала по телефону сообщение с вышки, когда в кабинет ворвались три зека. Один из них по кличке Стасик (Игорь Станкевич) перепрыгнул через стул и со всего маху саданул кинолога Ярему, который уже успел закрыть в соседнем кабинете собаку, кулаком в шею. Кинолог опрокинулся со стула. Он судорожно открыл рот, но вздохнуть не мог. Два зека мигом присели рядом и начали связывать Ярему. Тот безучастно наблюдал за этой картиной. Стасик тем временем схватил дежурную за волосы и приставил к горлу заточку.
– Будешь молчать – будешь жить, – сказал он. В комнату вошел Кутас. Он оглядел связанного контролера и дважды ударил его ногой в живот. За стеной лаяла овчарка. Стасик придвинул стул, усадил Акулову и, все еще прижимая к ее горлу нож, сел рядом. Убедившись, что стонущий кинолог из веревки не выпутается, и оставив рядом с ним Гамова, Кутас выскочил в коридор. Там уже трудились вовсю. В хозяйственной кладовке нашли лом и начали взламывать кабинеты. Впопыхах вооруженный ломом зек принялся за соседнюю комнату, где разрывалась собака.
– Назад, – закричал Кутас. Он выхватил инструмент и лично открыл дверь тюремной оперчасти. Через минуту послышался страшный грохот. Это гнулся под мощными ударами сейф. Бабанский отыскал среди хозяйственного хлама второй лом и начал крушить очередную дверь. На пороге дежурной появился один из зеков.
– Где оружие? Где городской телефон? – орал он в лицо Акуловой. Затем понесся коридором, забегая в открытые кабинеты, вытряхивая столы и срывая телефонные трубки. Все телефоны имели внутреннюю связь. Не нашлось на этаже и оружия. Вместо него Бабанский притащил откуда-то бутылку коньяка и литровую банку с самогоном. На радостный крик Бабанского выглянул даже Кутас, который уже расправился с металлической дверью сейфа:
– Стволы?
– Нет, водка!
Пахан на миг задумался, затем, бросив вдоль коридора «Я сейчас подойду», вернулся в кабинет. Запылала картотека оперативной информации на 900 заключенных. В огонь отправились и бумаги, найденные в столах. Спустя пять минут зеки вновь собрались в дежурке, но уже со стаканами в руках. Самогон был очень крепким, и давно не пившие узники слегка зашатались. Как оказалось позже, спиртное тайно пронесли в корпус адвокаты и ухитрились передать его в камеру. Но охрана успела «прошмонать» зеков и изъять посуду, из которой не успели даже отхлебнуть.
Пока беглецы допивали коньяк и самогон, «Кресты» оцепили бойцы конвойного полка. Об инциденте уже знал начальник тюрьмы С. Демчук, прибывший лично вести переговоры с террористами. В том, что придется штурмовать корпус и освобождать заложников, почти никто не сомневался.
В центре внимания был Кутас, мелькающий в окне первого этажа и рассылающий всем угрозы. Все они строились на один манер: захмелевший предводитель обещал убить пленников и взорвать дежурку вместе с собой. Пахану суфлировал Бабанский, подкидывая умные выражения типа: «Мы требуем гарантий», «Отзовите спецназ», «Самолет с полным баком» и тому подобное. Наконец террористы решили изложить свои мысли и требования письменно. Корявыми печатными буквами они нацарапали на листе ультиматум и выбросили в окно. В письме значился полный атрибут обложенного террориста: семь бронежилетов, четыре автомата с запасными магазинами, восемь ручных гранат, шесть пистолетов Макарова, семь противогазов, пулеустойчивый автомобиль, деньги и наконец самолет. Где должен был приземлиться самолет – в питерском аэропорту или на тюремной крыше, – террористы не уточнили.
Каждый из зеков считал своим долгом подойти к зарешеченному окну с выбитыми стеклами и вылить наружу поток брани. Не остался в стороне и Бабанский, показавший из окна кукиш и хлебную гранату, покрытую черной сажей. К тюрьме подтянулась пресса, кто-то уже установил треногу с видеокамерой. В разгар переговоров появилась съемочная группа Александра Невзорова, который намеревался пополнить здешней хроникой свои «600 секунд». К тюремной стене приставили лестницу, и Невзоров лично поднялся к окну, где виднелась мрачная полупьяная физиономия Кутаса.
– Это абсолютно бессмысленно, – крикнул телеведущий. – Я вам серьезно говорю. Не надо! Это все кончится однозначно. Ну, что значит нет? Давай тогда другой вариант: вы отпускаете женщину, а к вам иду я…
Кутас и Невзоров общий язык не нашли. Бандита больше интересовала многодетная мать, чем телеведущий, пусть и популярный. Спектакль затягивался. Террористы стали агрессивнее. Гамов сел в углу кабинета, обхватил колени руками и срывающимся, почти истеричным голосом завопил;
– Нам всем кранты! Нас перестреляют прямо здесь! Им нельзя верить! Я не хочу умирать!
– Завяжи фонтан, гнида! – подскочил к нему Кутас. – Не они, а я прикончу тебя!
Вернувшись к окну, пахан заявил: если сейчас не прибудут автоматы и бронежилеты, он начнет убивать заложников. К этому времени сводный отряд специального назначения готовился к штурму. Начальник «Крестов» полковник Демчук опять подошел к окну:
– У этой женщины – четверо детей. Четверо. Ты хоть это понимаешь? Мы не хотим ваших жизней, мы хотим ее спасти. Мы не хотим крови. Выпустите женщину…
– Время идет, мент! – кричал сверху Кутас. – Через десять минут я взорву гранату.
– Разрешение на вылет самолета в Швецию (зеки желали лететь исключительно к нейтралам. – Авт.) может дать только Москва. МИД уже сделал запрос в посольство, но ответ придет лишь через час. Потерпите еще час.
Зеки перестали мелькать у окна. Судя по всему, они совещались. Вскоре они вновь начали приплясывать у решетки, размахивая столовыми ножами, которые нашли в кабинете. Каждый бил себя в грудь и обещал лично исполосовать заложников. Осмелевший Гамов публично клялся отрезать кинологу голову и выбросить в окно, Стасик грозился лишить Акулову ушей и носа. Внезапно Бабанский, жонглирующий хлебной «лимонкой», увидел в толпе свою пассию. От спиртного он и так уже разошелся вовсю, а теперь устроил целый спектакль. 1 и 2. Татуировки лагерных «бойцов
– Таня, Таня, иди сюда! – истошно завопил зек, стараясь перекричать своих коллег по террору.
– Куда?
– Чтобы я мог тебя видеть. Видеть в последний раз. Я взрываю эту гранату, Танечка. Прощай! Прощай!!! Я любил тебя!
– Не надо! Ведь ты же знаешь, что с мамой может случиться?!
Бабанский на миг притих, потом с новой силой забился у окна. Стоявшие рядом с ним зеки, потрясенные не столько глубокой страстью, сколько амплитудой гранаты (бывший минер-подрывник махал ею самым угрожающим образом), слегка отпрянули. Голос Бабанского звучал уже в одиночестве:
– Прощай, Таня! Я любил и люблю тебя. А ты еще молода, у тебя вся жизнь впереди. Ая… Я ухожу…