Читать интересную книгу Дитя среди чужих - Фракасси Филип

– Не заводись,– говорит она.– Нам нужно работать.

– Да-да. Я просто подумал, что не надо было позволять тебе приезжать сюда на этом куске дерьма.

– Все будет хорошо, малыш, я замедлюсь на больших ухабах,– отвечает она, снова хватая его за задницу и сжимая.

– Господи, ты просто не можешь успокоиться,– говорит Грег и раскрывает вторую дверь гаража, освобождая дорогу «пинто».

Пит стоит прямо за дверью с широкой ухмылкой.

– Черт! – вскрикивает Дженни.– Господи, чувак.

В руках у Пита охапка разнообразных, в основном ржавых инструментов: две лопаты, коса и топор с длинной ручкой.

– Какого черта, Пит? – спрашивает Грег.– Мы чуть не обосрались.

Улыбка Пита не сходит с лица, когда тот выходит на свет.

– Я подумал, если посижу в укрытии, то устрою себе шоу,– драматично вздыхает он.– Ну что ж, зато у меня остается воображение.

– Ты мерзкий,– апатично говорит Дженни, которой плевать, узнают ли все о ней и брате. «Это не их собачье дело».– Зачем инструменты? Сад себе будешь копать?

Улыбка Пита исчезает, отчасти от воспоминания о том, что ему предстоит, а отчасти из-за того, что ее не раздражает его подглядывание.

– Мне надо похоронить сраное тело. И с помощью чего? Пары ржавых лопат и что бы это ни было,– Пит вытаскивает косу и бросает в траву.

– А топор-то зачем? – спрашивает Грег, когда Пит проходит мимо них со связкой инструментов, направляясь к дому и подвалу.

– Вот, возьми,– говорит Пит, поворачиваясь.– Положите себе. Вдруг придется кого-то усмирить.

Грег достает топор из охапки инструментов в руках Пита и взвешивает в руке, пока Пит уходит, напевая какую-то незнакомую песню.

Грег поворачивается к Дженни и улыбается.

– Хочешь кого-то усмирить, сестренка?

Дженни смеется, пока Грег отбрасывает топор в траву у сарая.

– Подожди, пока я выеду. Ты с той стороны не залезешь,– говорит она.

Грег морщится от звука открывающейся двери, когда Дженни забирается в маленькую машину. Вой двигателя раздражает, и он сжимает челюсти, но машина катится достаточно плавно, а новые шины кажутся хорошими и плотными, так что он думает, что, может, все обойдется.

Дженни останавливается, и Грег забирается на пассажирское сиденье, достает из кармана рубашки пару дешевых солнцезащитных очков и надевает их, надвигает кепку пониже на лоб и немного сутулится, надеясь, что люди примут его за подростка. Конечно, усы в какой-то степени разрушат это прикрытие, но он ни за что их не сбреет, уж точно не ради Джима Кэди.

И вообще, Дженни они слишком нравятся.

– Ты все получила, подруга?

Дженни расстегивает белую сумочку из искусственной кожи, которую положила на сиденье между ними. Грег заглядывает внутрь, где лежит прозрачный пакет и сложенный внутри желтый конверт.

– Парень создавал проблемы?

Дженни закрывает сумочку и заводит «пинто».

– Нет, конечно, он спал. Ублюдок. Надеюсь, Джим его убьет. Мне не нравится, что он всех нас видел.

По спине Грега бежит холодок от небрежности, с которой его сестра обсуждает подобные вещи, как и всегда, когда она упоминает об убийствах, ограблениях или краже так, словно обсуждает оттенок синего в небе или интересную новость из журнала.

– Ну, милая, у меня для тебя новости. Если ФБР узнают о нас не сейчас, то скоро. Джим провалил допрос с копом, а еще оставляет за собой больше тел, чем в морге. Сейчас нам надо хватать и бежать. Получим эти деньги и уедем к границе.

– А потом будет мохито и солнышко, да? – мечтательно спрашивает Дженни, и Грег гадает, как долго сестра будет радоваться новизне Мексики. Вскоре она захочет вернуться в Штаты, и он, конечно же, позволит ей уговорить себя на это.

Если поймают, то поймают. C’est la vie и прочая срань.

Но такая уж Дженни. Насколько бы плохие или тупые вещи они ни творили вместе, их никогда за этим не ловили. В тот раз, когда Грег угодил в тюрьму, он работал с Джимом, а Дженни в дело не взяли, и вот к чему это привело.

Он ухмыляется, кладет руку на мягкое пересечение ее бедра и промежности и слегка сжимает. Она взвизгивает и игриво шлепает по руке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Знаешь, кто ты, Дженни? Мой талисман на удачу.

– Не забывай, детка,– говорит она, и салон машины погружается в тень, когда она проезжает под пологом леса, и машину начинает подбрасывать на жуткой тропинке.

Грег оборачивается и видит, как дом отдаляется все дальше и дальше, и испытывает внезапный восторг оттого, что уезжает.

Может, нам с ней нужно просто уехать. Сразу же направиться к границе. Убежать от всей этой срани. Ну же, ты ведь это чувствуешь, да? Тут все как-то плохо. Как будто ты наступил в лужу, считая, что намочишь ботинок, а в следующее мгновение уже половина твоей ноги под водой. Не говоря уже о том, что от этого ребенка у меня мурашки по коже.

Повернувшись обратно, он смотрит в окно на густой лес, на проплывающие мимо деревья, на неровный, косой солнечный свет. Он прищуривается, и на мгновение ему кажется, что он видит вдалеке своего мертвого отца в грязи, из дыры на его шее хлещет кровь, которую выталкивают последние ударов умирающего черного сердца. И вот они с Дженни стоят бок о бок и смотрят, как он умирает. А Дженни держит в руке нож для колки льда, все еще покрытый кровью.

– Он хотел убить тебя,– сказала она, и он не стал возражать.

В зрелом, безумном от гормонов шестнадцатилетнем возрасте (разница между ними составляла всего несколько минут – она была старше, а Грега любила называть «остаточным явлением» своего великого рождения), отец застукал их в лесу – похожем на тот, что окружал их сейчас – за домом в Топанге. Таких, как отец, нынешняя молодежь называет настоящими ублюдками, и с тех пор, как мать умерла при родах (Грег тоже винит в этом Дженни, но в шутливой форме), папа стал сущим дьяволом.

Он был религиозным человеком, но скорее в духе Ветхого Завета. Любил орать на чернокожих, латиноамериканцев и, что хуже всего, на гомосексуалов. С них отца просто воротило, и за свои годы становления Грег и Дженни наслушались тонну проповедей об огне и сере.

Конечно, лишь он сам был виноват в том, что произошло между его детьми-близнецами. Во-первых, отец заставлял их делить спальню вплоть до подросткового возраста, и если он не знал, о чем думают двенадцатилетние и тринадцатилетние ночью в постели, то что с него можно взять? Черт, да Дженни сделала Грегу первый минет, пока этот старпер смотрел в гостиной «Клуб 700». Грег даже ждал, что их поджарит метеорит или молния, пока они кувыркались на односпальной кровати, и ничто не отделяло их злодеяние от отца, кроме бумажно-тонкой двери спальни без замка и одеяла, такого старого и поношенного, что больше походило на толстую простыню, чем на покрывало.

Поэтому, когда он нашел их пару лет спустя, в лесу, на склоне холма, неподалеку от их дрянного старого дома, то пришел в ярость. Он прыгнул на Грега и начал бить по лицу, в грудь, по яйцам и в живот. Дженни, обнаженная, как дикий олень, кричала ему остановиться, но мужчина потерял всякий рассудок, и Грег, теперь в полубессознательном состоянии, с отвисшей сломанной челюстью и залитым кровью правым глазом, едва мог разглядеть ее розовую фигуру, роющуюся в сброшенной одежде.

Пока отец готовился к тому, что могло стать последним ударом, Дженни ловко подскочила и вонзила ржавый восьмидюймовый нож для колки льда в яремную вену их отца. Затем вытащила и собиралась ударить снова, когда тот скатился с Грега на спину, а кровь била из раны гейзером. Даже Дженни удивила такая скорость.

– Видимо, я проткнула вену,– тихо сказала она и стоически наблюдала, как он булькал и паниковал на листьях, его глаза были белыми как яйца, а рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на причал.

Через мгновение, может, когда спал первый шок, громила и фанатик Библии Джим Лэниган начал вставать, видимо, чтобы разобраться в ситуации, придумать им наказание и так далее. Но Дженни позаботилась об этом, проткнув его быстрее гадюки.