— А какие слухи ходят по степи? — полюбопытствовал Грон. Сайторн улыбнулся:
— После того как мы развернули работы в Урочище бродячих Духов, степняки говорят, что твой эликсир тебе делают духи, которым ты скармливаешь пленников и тех, кто посмел тебе перечить. Духи высасывают души и оставляют исковерканные тела. Наверно, они раскопали какой-то могильник.
— Вот и хорошо, — заметил Грон. — Лучше пусть это дело посильнее обрастет слухами.
Они обсудили еще несколько вопросов, и Сайторн ушел Грон снова развернул карту и долго разглядывал ее. Эта карта была, наверно, самой точной и подробной картой Горгоса во всей Ооконе. Над ее составлением трудились сотни людей, по крупицам собирая все, что было известно купцам, матросам и пленным горгосцам об их стране. Это был уже пятнадцатый лист. Самый юг Горгоса. Грон задумался. Почти двадцать лет назад он высадился на берег Элитии, ничего не зная об этой стране и мало что зная об этом мире. Но если тогда впереди у него была целая жизнь, то сейчас он почти физически чувствовал, как убегают отведенные ему минуты. Грон перевернул карту и, придвинув лист бумаги, стал по памяти рисовать все, что запомнил. У него не было возможности таскать в котомке карты Горгоса, но он вполне мог таскать их в своей голове. Раньше при некоторых усилиях ему вполне удавалось это делать. Даже когда он учил карты, скажем, провинции Мверу в Замбии. Хорошо тренированная память не подвела и сейчас. Он рассчитывал, что к утру сможет ориентироваться в любом уголке Горгоса не хуже, к примеру, купца, уже бывавшего в тех краях. А сон… что же, после отоспимся.
На рассвете следующего дня лейтенант Слуй подъехал к калитке в Степных воротах в сопровождении пары каких-то чучел, укутанных в башлыки кочевников. Сделав знак часовому, он с каменным лицом подождал, когда тот оттянет тяжелую створку, и тронул коня. Возвращая створку обратно, часовой, налегая всем телом, потянул за кольцо и с удивлением отметил, что лейтенант со странными спутниками поехали вовсе не по дороге, ведущей к Западному бастиону, и не в сторону степи, а двинулись на юг вдоль берега моря. Впрочем, рассудил часовой, эти спутники смотрелись бы странно с кем угодно, КРОМЕ этого лейтенанта. А потому это происшествие не заслуживало того, чтобы о нем помнить особенно долго, даже до конца смены.
Когда башни Герлена скрылись за поворотом скалы, Грон и Тамор размотали башлыки, а Слуй остановил лошадь. Тамор повернулся к Грону:
— А может, все-таки снарядить унирему? Ребята быстро забросят тебя на ту сторону Горгоса.
— Нет, — твердо сказал Грон. — Унирему вполне могут заметить, и кое-кто, до чьих ушей в конце концов дойдет это сообщение, вполне может догадаться, что делала унирема за мысом Скранг. А эта лоханка, конечно, будет плестись туда целых две луны, но зато никому не придет в голову, что она годна на что-то большее, чем перевозка кож. — И спросил: — Ты подобрал хороший экипаж?
Тамор утвердительно кивнул и усмехнулся:
— Все прошли «давильный чан», а две трети были со мной еще до Хемта.
Повернувшись к морю, они принялись вглядываться в горизонт. Наконец из-за мыса неторопливо выплыл небольшой «торговец» с серым прямоугольным парусом и двумя десятками весел по бортам. На веслах, однако, сидели не рабы, а матросы. Потрепанный вид этого корабля прекрасно давал понять, что ни один купец не доверит ему сколько-нибудь ценный груз. А явно горгосские очертания внушали надежду на то, что в горгосских водах корабль не будет подвергнут особо серьезному досмотру и дело ограничится обычной мздой. Это был один из торговцев, захваченных при возвращении из набега на Ситакку, и вряд ли кто в Горгосе уже начал беспокоиться по поводу его невозвращения. В конце концов, капитан вполне мог решить переждать зимние бури в одном из портов. Корабль подошел к берегу, и с борта скинули доску, которая должна была послужить трапом. Это тоже было обычным для таких кораблей. Грон кивнул Слую и вслед за Тамором взбежал по доске на борт. Спустя мгновение наверху послышалась команда, сопровождаемая, как это принято на торговцах, отборными многоэтажными присловьями. Весла по бокам напряглись, и торговец, натужно скрипя днищем, сполз обратно в воду, неуклюже развернулся и, на ходу поднимая парус, двинулся в открытое море. Слуй проводил его взглядом и тронул коня. Пора было возвращаться в Герлен. Слуй ехал и Думал, увидит ли он командора еще хотя бы раз в жизни или тот ушел навсегда. Но вдруг он поймал себя на странном чувстве. Он понял, что ему стало немного жалко Горгос.
Часть III
Песни с волками
Толстый человек в длинной, ниже колен, кожаной тунике и начищенном бронзовом шлеме, со знаком надсмотрщика за иноземцами на груди, презрительно оттопырив губу, оглядел стоящую перед ним фигуру. Не очень чистый белый балахон и суковатая палка с раздвоенным рогаткой концом, изрядно ободранная снизу котомка за спиной, заношенные сандалии и грязные ноги. Обычный пилигрим к престолу Магр, стремящийся в главный храм, чтобы, по традиции, лишить себя жизни у подножия известной всему миру статуи в главном храме богини.
— Откуда? — лениво бросил надсмотрщик.
— С Тамариса.
Надсмотрщик удивленно покачал головой:
— Странно. — И ехидно добавил: — Ты бы еще через острова Магрос поплыл.
Пилигрим поднял равнодушный взгляд:
— Этой зимой на море были более короткими кружные дороги. Надсмотрщик хмыкнул:
— Шутник. — Но тут его сальные глазки увидели, что с торговой лохани, на которой прибыл этот вонючий пилигрим, уже начали выгружать кипы дубленых кож. Его нос сморщился, но это все же сулило больший доход, чем можно было поиметь с нищего пилигрима. И он быстро протянул руку за мздой, а потом, не глядя, сунул монетку в карман. Ну что еще можно ждать от такого урода, как не медный щерник? Надсмотрщик пнул пилигрима по лодыжке и, буркнув:
— Проваливай, — поспешил к кораблю.
Грон отскочил в сторону, давая возможность трясущимся телесам чиновника проскочить мимо, и, проводив его взглядом, повернулся в сторону порта. Нграмк был крупнейшим портом на этом побережье. Сначала они думали высадиться в одной из дюжины гаваней поменьше. Но в таких местах любой корабль, как бы невзрачно он ни выглядел, сразу бросается в глаза. А в большой порт подобных лоханок прибывало по нескольку десятков за день. И поскольку Грон хотел, чтобы о его прибытии в Горгос осталось как можно меньше свидетельств, решено было идти в Нграмк. Грон спустился с пирса и не спеша, опираясь на посох, двинулся сквозь толпу. Нграмк был самым большим портом из всех, которые Грон видел до сих пор в этом мире. Говорили, что расположенный на другом побережье Кранк был еще больше, но Грон никогда там не был. Он медленно пробирался сквозь толпу, сохраняя на лице отрешенное выражение, которое и должно присутствовать на лице пилигрима, человека, стремящегося к смерти. Но глаза под слегка опущенными веками внимательно смотрели по сторонам. Когда он вышел на площадь, так же плотно забитую народом, как и причалы порта, по которым, казалось, слонялись все, кому не лень, то почувствовал, как какой-то оборванец тесно прижался к нему с той стороны, где висел кошель. Грон замер и молниеносно ухватил оборванца за ловкие пальцы. Ремешки, на которых висел кошель, уже были обрезаны, но сам кошель пока еще оставался в руке оборванца. Воришка дернулся, потом попытался полоснуть отточенной медной монетой, которой перерезал ремешки, по стиснувшей его пальцы руке пилигрима, но Грон быстро перехватил метнувшуюся к нему щепоть и ловким движением заставил пальцы оборванца развернуть монету заточенной стороной внутрь его собственной ладони. Парень дернулся и уже округлил рот, собираясь заорать от боли, но Грон наклонился к его уху и прошептал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});