Мессага горела голубоватым пламенем на фоне пролетающих мимо ночных теней. Мессага была ярче звезд, ярче зависшей над головой полной луны, так похожей на хищный желтый глаз огромного зверя.
Микеланджело скрипнул зубами.
«Стой! Не смей начинать сражение!»
«Да я и так стою. Вернее, лежу в постельке. Знаешь, у меня в гвардии девочки не только драться умеют. Так что я никуда не спешу. Ты своих обормотов притормози, если сможешь. Ну, а если нет… Не обессудь, дружище! Надо же мне как-то защищаться».
Смайл в конце мессаги улыбнулся во весь рот. Обнажил два ряда огромных хищных зубов. И погас. Ответить было нечего. Оставалось сильнее пришпорить коня, будто черная тварь и так не выдавливала из себя немыслимую для живого существа скорость.
На смену ночи пришел рассвет, алое солнце поднялось из-за холмов на востоке. Ночные тени истончились туманом, поднялись к небу прозрачной дымкой. В мире игры начинался еще один погожий солнечный день начала осени. Напоенный ароматами сохнущих трав и зрелых плодов, звенящий от пения птиц и жужжания насекомых. Прекрасный день прекрасного мира. Слишком прекрасного, чтобы оставаться лишь фоном для игр незваных пришельцев…
Геймер не видел, не слышал, не чувствовал всего этого. Он спешил. Он все еще был далек от сходящихся для смертного боя армий.
«Доброе утро, Мик! Денек-то какой выдался! Солнышко, небо голубое. Обидно в такой день умирать, а?» — Мессага теперь колыхалась бледным туманным облачком. Но смысл ее менее зловещим от этого не становился. И смайл вновь хищно скалил зубы.
«Пико, обещай, что не начнешь раньше времени!»
«Э, дружище, какого такого времени? Взялись играть, так играем. Я ж не виноват, что ты застрял где-то».
«Ты не виноват?! Хватит врать! Не твои агенты меня отравить пытались?»
«Не знаю, о чем речь. Но повторяю — я не спешу. Любуюсь на твою армию. А ты много народу пригнал. Ладно, это дело поправимое».
«Что ты собираешься делать?!»
Разумеется, щенок не ответил. Ни на одну мессагу больше не ответил. Что он затеял, Мик понял час спустя. После того, как сам увидел.
Дорога, по которой скакал, уходила направо, огибая высокий, поросший кустарником и редколесьем холм. Поломанные ветки, вытоптанная трава, свежий конский помет — совсем недавно здесь разворачивалась в боевые порядки баронская армия. Мик остановился, прислушиваясь. Все те же звуки летнего дня на лугах за спиной. А впереди — тишина. Эта тишина ему не нравилась. И тем более не нравилась огромная черная туча, опустившаяся так низко, что рваные космы ее задевали верхушку холма. Грозовая туча посреди солнечного дня? Невозможно!
Кусты прямо перед ним затрещали. Мик тут же выхватил меч, готовясь сразиться…
Единственное, что можно было сказать сразу, — вывалившееся из кустов существо было человеком. Черный от сажи, с багровыми язвами ожогов на лице и руках, он смог сделать пару шагов и обессиленно упал на колени, надрывно закашлял. Оружия при нем не было, шлем, наплечники, пояс тоже исчезли. Только кольчуга из стальных, крепко собранных пластин выдавала в нем рыцаря-барона.
Мика человек не заметил, пока тот не склонился, не тронул бедолагу за плечо.
— Эй! Что там произошло?
Барон поднял голову.
— Оринец? Редрик?
— Да, это я! Что произошло? Сражение?
— Сражение… Не получилось… — Барон попытался подняться на ноги, цепляясь за стремя. Мик подхватил, помог. — Началось все удачно… Лагерь Гайрона — на берегу, в низине. Мы атаковали их с вершины холма, сверху вниз. Мы должны были раздавить, сбросить в реку… Но тут первая лава начала падать. Кони спотыкались невесть обо что, сбрасывали всадников. Задние попытались остановиться, чтобы не влететь в эту кучу. И вдруг все вспыхнуло! Все, что могло гореть! Сухая трава, одежда, гривы лошадей… Нам некуда было отступать, оринец! Я шел самым последним, потому не затоптали, когда конь меня сбросил. На мне все горело! Не знаю, как выбрался… Остальные, наверное, мертвы.
Барон вновь закашлялся. Мик с отвращением пнул его в грудь, заставив отшатнуться, опрокинуться. Развернул лошадь, рванул вверх по склону, круша на пути кусты и деревья. Ярость бушевала в груди. Не грозовая это туча — дым от напалма и сгоревшей в нем плоти.
Пикассо не брезговал протащить в средневековый мир знания, которым места там не было.
— Пико, сволочь! Ну, я с тобой сейчас посчитаюсь!
Он ожидал, что картина побоища окажется страшной. Но настолько… Гребаная реалистичность!
Западный склон холма был безлесным и пологим. Огромным амфитеатром он сходился к речной излучине. Там приткнулись загнутыми, изукрашенными резьбой носами большие ладьи, среди изумрудной зелени выстроились ровными шеренгами пестрые шатры гвардии. На левом фланге этого строя, где берег приподнимался, стоял самый большой шатер с королевским штандартом на маковке. Чуть ближе, перед шатрами, выстроились в полукаре воины в блестящих позолотой кольчугах, с маленькими круглыми щитами и розовыми плюмажами на островерхих шлемах. А в центре полукаре на мягком походном троне сидел их главнокомандующий. Король Гайрон, собственной персоной.
Игрушечно-опереточная картинка обрывалась там, где прибрежная низина переходила в подножие холма. Обрывалась резко, будто кто-то совместил несовместимое в неуклюжей аппликации. Черная, выжженная земля. Курящиеся тяжелым смрадным дымом почерневшие тела. Жалобные вопли ослепших, покалеченных лошадей. Беспомощно мечущихся, пытающихся встать на перебитые ноги. Люди тоже кричали. Но их стоны и крики были тише. И реже. В верхней части холма, где недавно отбушевало пламя, не шевелился почти никто. А внизу еще шло сражение. Сражение? Скорее, добивание недобитых. Те, кому посчастливилось не сломать себе шею, не быть раздавленными лошадьми, не сгореть заживо, сейчас отчаянно отбивались, окруженные превосходящими в пятьдесят раз отрядами противника. Не сражение — несколько разрозненных поединков, исход которых был понятен всем. Армии Восточного Данбара больше не существовало.
«Что здесь творится?! Напалм? Огнеметы? Бластеры? Как ты посмел менять программный код?!»
«Дружище, зачем же так нервничать? Все в рамках правил. Я ничего не менял, только задействовал некоторые недокументированные возможности игры. Думаю, тебе тоже не мешает узнать побольше о проекте, который ты считаешь своим. Мы остановили и сожгли твой сброд без всякого оружия. Одним… скажем, усилием воли».
Он еще что-то писал. Мик уже не обращал внимания. Многократно усиленное зрение приблизило лицо короля почти вплотную. Нос с горбинкой, элегантно завитые усики, напомаженные щеки, снисходительная улыбка на тонких губах. За этими незнакомыми чертами он видел другое лицо, лицо Пикассо, своего противника. Своего врага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});