Дубль 147. Кошка играет с мышью. «Не ходите на Оберру, там бармалей». А мышке плевать. Она ужасно храбрая. Она ужасно умная, эта электронная мышка, она обязательно пойдет на Оберру. «Ах, мистер Пирсон, я знаю, вы поступили бы точно так же! Вы не советуете, но ваши глаза говорят обратное, они поощряют смельчака на подвиг».
Всего этого вполне достаточно, но мистер Пирсон не хочет рисковать. В самом деле, кто их знает, этих русских…. Так несчастный кибер «случайно» находит в «любезно предоставленных» документах «забытую» сейсмограмму. Эврика! Водонефтяной контакт! Где? Ага, вот экспликация! Оберра! «Ну, я так и знал, я был прав». — Робот чувствует себя Дираком и Гейзенбергом.
«Ах, тут нефть, мой мальчик, — закатывает глаза мистер Пирсон, — это, конечно, другое дело…, Но вы все равно не ходите на Оберру. Там серый волк, он вам бо-бо сделает».
Но робот, подняв хвост трубой, несется в болото. Еще минута — и он сделает величайшее открытие. Посадит в клетку красного птеродактиля. Заодно, играя, он откроет крупнейшее нефтяное месторождение и осчастливит одну из экваториальных стран… «Право, пустяки, мне это совершенно ничего не стоило… Мой приятель Тряпичкин… Сорок тысяч одних курьеров…»
Но вторая линия не казалась столь ясной. Я не мог понять, зачем понадобились Пирсону эти комедии с бегством рабочих. Впрочем, в первый раз это он мог сделать, чтобы еще раз блистательно услужить мне и завоевать доверие. А во второй… А во второй раз я сам видел какое-то диковинное чудовище. Махди мог воспользоваться этим обстоятельством и сорвать экспедицию. Но зачем? Зачем? Наверное, чтобы оттянуть время. Возможно, Пирсон опасался, что я скоро пойму бесперспективность работ на Оберре и переключусь на другой район. Боюсь, что он меня переоценивал. Я бы еще год крутился в этом жарком болоте.
Все как будто бы логично. Даже поведение Махди. О, как он охранял, оберегал, лелеял меня! Естественно, не дай бог с этим младенцем, который вот-вот авторитетно распишется в бесперспективности провинции на нефть, что-нибудь случится! Могут прислать другого, более умного, который найдет… Да, именно найдет! Если меня так старательно отвлекали на ложный путь, значит, нефть есть и где-то близко! Иначе такой человек, как Пирсон, и взглядом бы меня не удостоил…
Либо Оберра, либо Капоэта. «Капоэта», — говорил Пирсон и этим толкал меня на Оберру… Так, значит, нужно искать в Капоэта? По логике вещей выходило, что именно так. И все-таки одного, самого важного, я не мог понять.
«Ищите женщину, — говорят французы, — ищите побудительную причину…» А я не смог понять, почему Пирсон не хотел, чтобы я нашел нефть. Боялся за свое влияние? Едва ли. Значение провинции, окажись здесь нефть, сильно возросло бы. Пирсон от этого только выигрывал. Конечно, Пирсон мог оказаться лишь пешкой, точнее, слоном в этой замысловатой партии. Возможно, кто-то, стоящий за его спиной, не хотел, чтобы в Судане нашли нефть. Тогда кто он? И почему ему это не выгодно? В злых империалистов, которые злы только потому, что они империалисты, я, естественно, не верил. За всеми действиями людей скрываются вполне конкретные деловые и политические интересы. Действия были налицо, интересов и целей я не знал.
…На пути из Джубы в Капоэта я встретил почтальона. Поравнявшись с нашим грузовиком, он что-то крикнул и помахал рукой. Я попросил остановить машину. Но то ли шофер меня не расслышал, то ли спешил доставить груз, только мы промчались мимо. Я оглянулся. Сквозь желтый плексиглас заднего окна я успел увидеть, как полуголый почтальон вместе со своим велосипедом утонул в белой жаркой пыли. Эта встреча меня взволновала, и весь дальнейший путь был наполнен ломотой нетерпения. Мне казалось, что мы едем слишком медленно.
Когда грузовичок въехал наконец в Капоэта, я не вытерпел и пошел пешком, вернее, побежал. Впрочем, я вряд ли много проиграл от этого. В здешних, лишенных улиц населенных пунктах ездят чрезвычайно медленно.
Предчувствие меня не обмануло. На полу я нашел письмо (почтальон, очевидно, швырнул его в открытое окно). Мне сразу же бросилось в глаза слово «Вад-Медани». Письмо было от Алешки Теленина, работавшего в составе довольно крупного отряда в провинции Джезира.
«Ситуация здесь очень запутанная, — писал, между прочим, Алешка, — все как будто бы сговорились против нас. У меня создается впечатление, что идет тайная и ожесточенная борьба. Борьба за время. Ходят слухи о заключении долгосрочного договора с компанией Шелл о поставках в Судан наряду с продуктами крекинга и сырой нефти тоже. Дело это чрезвычайно важное. Кое-кто считает, что до тех пор, пока мы не вынесем окончательный приговор о перспективности территории, договор заключен не будет. Может быть, поэтому на нас нажимают со всех сторон, торопят и торопят. Но что можно сказать определенного в такой короткий срок? Положение осложняется и удивительной настырностью одной западногерманской фирмы, сулящей дать нефть в течение двух лет. Но за какую цену! Грабеж, да и только! Предложение немцев было встречено с интересом. Такому интересу способствовала слава фирмы, в рекордный срок открывшей на Среднем Востоке крупнейшее месторождение озокерита. Кроме того, я полагаю, не обошлось и без взяток. Кое-кто готов душу продать за бакшиш… Во какие дела! У тебя, наверное, все проще. Район заведомо бесперспективный. Требуется самое поверхностное ознакомление, да и средств отпущено мало. Все это говорит за то, что от твоих работ многого не ждут. И никто тебя не торопит… Ешь себе ананасы, рябчиков жуй. Эх, жизнь!
Но мы не унываем. Будь здоров, старина. Все шлют тебе самые горячие приветы».
Я отложил письмо, подошел к окну и поднял штору. В комнату вплыл зной, наполненный запахом пыли и копры. Мычали возвращающиеся в деревню коровы, гулко постукивал паровой молот. Чертополох вокруг дальнего муравейника поскучнел и полиловел. Надвигался вечер. Время неумолимо вершило свой бег. В предвечерней тишине незримо кипела борьба за время. Я раздумывал, будет ли принятое мной решение переключаться на плато Капоэта действительно моим решением. Может быть, по-прежнему все продолжает идти так, как предусмотрено чьей-то программой, определено чьей-то волей? Что, если кто-то предвидел и учел все, вплоть до моего последнего разговора на лесоскладе? Мне стало не по себе. Словно кто-то прошелся по разогретой коже на тонких ледяных ходульках. Но я заставил себя додумать эту мысль до конца.
Моментом наивысшего напряжения неведомой мне игры было бегство рабочих с Оберры. Весь вопрос упирался в одно: было ли оно преднамеренным или самопроизвольным. Если все подстроено, то у меня нет никакой уверенности, что даже теперь я мыслю и действую самостоятельно. В этом случае кто-то заинтересован толкнуть меня на плато Капоэта. Зачем? Идет битва за время.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});