Читать интересную книгу История Сибири: Хрестоматия - К. Воложанин

Не мог секретарь райкома партии, тот же Матросов, в коммунистической системе власти под надзором вышестоящих начальников и стучащих на него подчиненных творить то, что ему заблагорассудится. Нет, его произвол был санкционирован, его произвол был способом выполнения планов хлебозаготовок, сева и т. д. вплоть до организации стахановского движения без остаточных средств на материальное поощрение. И никакими иными способами местные власти не могли в тех условиях собрать недоимки и деньги на очередной заем, кроме как устраивая ночные тревоги и описывая за долги крестьянское имущество и конфискуя крестьянские избы. Потому-то и секретарь райисполкома Коротаев месяцами мариновал жалобы и просьбы колхозников и не давал им дальнейшего хода.

В 1937 г. сталинские наместники оказались в буквальном смысле между молотом и овальней. Именно на них как на конкретных виновников был направлен гнев трудящихся масс за свое беспросветное существование. Настал час, когда колхозники могли вдоволь поглумиться над своими непосредственными мучителями. Естественно, что народ расценил действия вышестоящей власти как проявление высшей справедливости, когда увидел поверженным того Матросова, который до недавнего времени был «грозой» для всего района, перед которым «подхалимничали, пресмыкались, заискивали».

Строки из письма Эйхе Сталину о том, что «судебные приговоры» над врагами народа – вредителями сельского хозяйства – встречены единодушным одобрением широчайших масс рабочих, колхозников и служащих. На многочисленных собраниях и митингах трудящиеся единодушно требуют выкорчевать до конца «троцкистско-бухаринских бандитов, шпионов, вредителей и диверсантов», вполне соответствовали действительности того времени. Вот, к примеру, постановление одного из таких собраний в день окончания процесса 20 сентября: «…Заслушав сообщение о приговоре спецколлегии Западно-Сибирского краевого суда над врагами народа, орудовавшими в Северном районе, мы, колхозники колхоза им. Крупской, с большим удовлетворением и радостью встречаем этот единственно справедливый приговор о расстреле заядлых врагов народа Демидова, Матросова, Синева, Новгородцева, Коротаева, Воробьева и Промыслова, этих право-троцкистских, японо-немецких вредителей, шпионов и диверсантов. Приговор о расстреле этих смердящих фашистских псов полностью выполнил нашу волю и наше желание.

Мы еще крепче сплотимся вокруг нашей славной Коммунистической партии и любимого я друга и учителя товарища Сталина… Мы обязуемся в ближайшие дни закончить хлебоуборку и достаточно выполнить государственный план зернопоставок и натуроплату МТС. Мы берем на себя обязательство к 20-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции внести сумму подписки на заем обороны…»

Ш. Фицпатрик эти процессы напомнили карнавал, о котором писал М. М. Бахтин: «…Это был, без сомнения, политический театр, но такой, в котором все участники – свидетели и публика – наслаждались унижением своего бывшего начальства. Это напоминало лубок XVIII в., изображавший похороны огромного, связанного кота стаей пританцовывающих от радости мышей».

Нет, здесь был не просто карнавал средневекового типа, который имел место на Западе. Наоборот, «здесь мы видим полное „переворачивание“ карнавала, превращение его из культуры народной в культуру правящей верхушки с заменой здорового, пусть и грубого смеха черным садистским юмором, патологией…»

Улучшилось ли положение в Северном районе после расстрела местного руководства? Нет, ухудшилось. Об этом ярче всего свидетельствует воззвание «Все на спасение урожая!», которое следует датировать концом октября 1937 г. Текст настолько выразителен, что его стоит процитировать почти полностью: «Зима началась. Руководители колхозов, сельсоветов и районных организаций, которые не сделали в свое время выводов из предупреждений ЦК нашей партии и не приняли своевременных мер по усилению хлебоуборки и хлебосдачи, получили жестокий удар. За преступное благодушие и неповоротливость колхозы должны теперь расплачиваться огромными убытками: десятками и сотнями гектар неубранного хлеба, снижением ценности трудодня колхозника. Почти два месяца продолжались уборочные работы – срок более, чем достаточный, чтобы своевременно убрать и обмолотить без потерь весь обильный урожай этого года 28 000 га. И только исключительной безответственностью и нерасторопностью в организации труда, прямым игнорированием технических средств и особенно простейших уборочных машин, крайне неумелым сочетанием всех полевых работ, приведшим к оппортунистической очередности объясняется тот факт, что в районе осталось нескошенным хлеба около 4000 га и незаскирдованным около 12 000 га.

Особенно низки темпы уборочных работ были в пятидневку с 30 сентября по 5 октябре, за этот период мы имеем прирост по косовице лишь 3,2 %, по скирдованию – 4,5 %, по обмолоту – 3,7 % и по вывозу хлеба – 8,9 %. Некоторые колхозы и даже целые сельсоветы „умудрились“ за всю пятидневку не скосить ни одного гектара колосовых, заскирдовать и обмолотили до одного или 1–2 % к годовому плану… Невыходы на работу в колхозах за последние дни повысились, производительность труда крайне низка, некоторые колхозы совершенно перестали выходить в поле и занялись домашними работами…»

Жертвами этого карнавала-расправы, каким в действительности были показательные процессы 1937 г. в сельских районах, стали не только местные начальники, но и сами колхозники, которые участвовали в этих процессах. Совпадение действий вышестоящей власти и недовольства народа в этом карнавале никоим образом не помешало тому, что карнавал очень скоро превратился в кровавую мистерию, в которую попали не только подсудимые, но и судьи, свидетели и приглашенная публика, которые все были статистами в игре, задуманной и проведенной по указаниям вышестоящей власти. Вслед за расстрелянными руководителями Северного района скоро были выявлены новые «вражеские элементы», среди которых председатели колхозов «Память Куйбышева» Коновалов, «Красный Коммунар» Ливанов, «Красный факел» Хрущев, «Труд Нацмен» Юзуков, «Красный Васюганец» Поляков, директор Тартасской МТС Курдюмов и др. В декабре 1937 г. была арестована и расстреляна «вредительская группа» из 9 человек, работавших на Северном пункте «Заготзерно» во главе с заведующим этим пунктом М. А. Тырышкиным. Затем наступила очередь рядовых колхозников… В конце концов в подвалах НКВД оказался и помощник краевого прокурора по спецделам С. К. Садковский, выступавший на процессе с обвинительной речью.

Большой террор, на самом деле, означал ликвидацию всех сколько-нибудь потенциально активных и самостоятельно мыслящих людей в стране.

(Павлова И. В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1998. № 2. С. 98–10)

Раскулачивание в Сибири

В Сибири «кулачество» в условиях нэпа имело более устойчивые позиции, чем в центре страны, что определялось совокупностью причин: дореволюционное «наследство»; наличие земельных просторов и существование вплоть до сплошной коллективизации вольнозахватного землепользования, составлявшего до половины всей крестьянской земельной площади; сравнительно высокая насыщенность машинами (в 2–2,5 раза превосходившая в расчете на га посева общероссийские показатели). В 1927 г. в Сибирском крае «кулаки» составляли 6,7 % крестьянских хозяйств, в населении – 9 % (8,49 едоков на 1 хозяйство). В среднем на одно хозяйство приходилось в Южной Сибири 1487 руб. средств производства, 3,7 головы рабочего скота, 3,4 коровы, 15,9 га посева. Им принадлежало 18,9 % хозяйственных построек, 54,1 % – торгово-промышленных заведений деревни, 15,8 % – скота, 22,2 % – товарной продукции зерновых. Нанимали рабочую силу 91,6 % хозяйств-«кулаков», но в среднем на хозяйство приходилось в год лишь 164 человеко-дня (большинство имело не более 1 работника, нанимаемого «на срок»).

В первой половине и в середине 20-х гг. в литературе, на политических «трибунах», на страницах ряда газет (в «Бедноте» в 1924 г., в «Сельской правде» в 1927 г.) велись дискуссии об определении социальной классификации верхнего слоя деревни. При этом отмечалось, что зачисление в категорию «кулаков» часто происходило не по социальноэкономическим, а моральным признакам. Термин «кулак» определялся как синоним «мироеда», «хищника», дикого, зверского эксплуататора, а в обыденном представлении нередко носил ругательный характер. Однако в конце 20-х гг. после XV партийного съезда, принявшего курс на усиление наступления на «кулачество», возобладал сугубо политический взгляд на «кулака» как классового врага, который подлежит ликвидации.

Впервые курс на «ликвидацию кулачества как класса» скоропалительно, без обсуждения даже в партийных органах, был дан Сталиным в докладе на конференции аграрников-марксистов 27 декабря