всех». Вскоре после этого объявления Дорадо получил письмо с пометкой «срочно»: «Делегация США собирается сейчас в зале Аджман». Трясясь от нервного возбуждения, он выступил перед собравшимися с пламенной речью о том, что США не должны идти на компромисс по ключевым пунктам вроде управления доменными именами и кибербезопасности. У него по статусу не было полномочий на такие заявления, но его поддержали представители правозащитных организацией и крупных интернет-компаний, которым совсем не хотелось, чтобы в их работу теперь вмешивалась ООН. Однако среди членов делегации были представители теле- и радиокоммуникационных компаний, которые и так были подконтрольны МСЭ, и они не хотели раскачивать лодку и терять преимущество в тех вопросах, которые их интересовали.
На следующий вечер составили так называемый председательский проект будущего договора. Казалось, сбылись наихудшие опасения Дорадо и компании. Согласно этому проекту, МСЭ получал расширенные полномочия в области интернета. В частности, проект содержал такие положения об управлении доменными именами и IP-адресами, кибербезопасности и борьбе со спамом, которые, как опасались многие, предоставляли цензуре все возможности цвести пышным цветом. Проект заканчивался резолюцией о том, что МСЭ по возможности должен активно и конструктивно участвовать в управлении интернетом[547].
Приближался последний день конференции. Американская делегация, заручившись поддержкой Белого дома, планировала демонстративно отказаться подписывать договор. Однако уверенности в том, что этому примеру последуют союзники, не было.
На помощь пришла Нигерия. Западноафриканская держава буквально в последнюю минуту вынесла на голосование поправку, гарантирующую для всех стран-участниц право человека на доступ к международным телекоммуникационным услугам[548]. Предполагалось, что это право будет предоставлено государствам, а не отдельным гражданам. Поправка была составлена на основе предложения Кубы и Судана, направленного на обход американских и других санкций против этих стран[549]. Она не исключала и возможности введения государственного контроля над интернетом[550].
Теперь США и их союзникам нужно было что-то делать. Они были готовы на компромисс по некоторым вопросам, касающимся управления интернетом, но не собирались соглашаться с тем, что могло как-то повлиять на санкции или сделать МСЭ, орган сугубо технический, в правлении которого – неизбираемые чиновники, международным арбитром по правам человека. «С огромным сожалением и ощущением упущенной возможности США сообщают, что не может подписать договор в той форме, в которой он предлагается к подписанию на настоящий момент», – высказался Крамер.
За ним последовали Великобритания, Швеция и Канада. Они заявили, что не могут одобрить договор в текущем виде, и призвали к введению модели управления с участием многих заинтересованных сторон. Таким образом, по словам Крамера, политика в области интернета формулировалась бы не государствами, а гражданами, отдельными сообществами и обществом в целом. Пока договор готовили к церемонии подписания, несогласных с ним становилось все больше. Против проекта договора выступил Евросоюз. Многие представители частного сектора просили своих делегатов также отказаться от подписания. В итоге новый регламент подписали 89 стран при 55 воздержавшихся, то есть МСЭ остался с регламентом 1988 года. Теоретически страны, принявшие новую редакцию регламента, могли бы приступить к его реализации, но без поддержки крупнейших мировых экономик договор был фактически недействующим. На какое-то время сторонников цензуры загнали в угол.
* * *
Конец WCITLeaks ознаменовался всеобщей неловкостью и взаимным разочарованием. Но правда вышла наружу. МСЭ и ООН уже не могли притворяться, будто не строят планов по перехвату управления интернетом. Стало ясно, кто именно чинит препятствия для свободы слова и всеобщего доступа к интернету – Россия и Китай. Вырисовывались и кандидатуры их потенциальных союзников. Сразу после WCIT активную деятельность в области интернета развил лишь Китай. Велись работы по укреплению Великого файрвола снаружи, а внутри уничтожались все возможности для высказывания недовольства. Все это соответствовало общим настроениям в тогдашней политике Китая: от относительного безразличия к международным организациям – к желанию использовать их в своих целях и управлять их деятельностью так, чтобы она согласовывалась с интересами официального Пекина. По словам историка Дэвида Шамбо, за последние десятилетия Китай стал одним из самых ярых защитников концепции ООН, которая основана на дипломатических принципах, близких самому Китаю, – государственном суверенитете и всеобщем равном представительстве[551].
Начиная с 2008 года, Китай ведет работу над тем, чтобы «избирательно изменять правила, акторов и баланс сил в существующих международных органах, и в большей степени – изнутри, одновременно пытаясь создать альтернативные образования и ввести новые нормы управления в мире», – пишет Шамбо. Это происходит и в открытую, и закулисно. В 2017 году один дипломат в разговоре с представителями Human Rights Watch заметил: «Китай не хочет оказаться в положении страны, которая голосует за ограничение свободы интернета. Он не хочет, чтобы его считали страной, которая голосует против свободы самовыражения и свободы собраний. Он действует другим путем – через подставных лиц, которые меньше от этого потеряют»[552].
Вполне логично, что, ужесточая контроль над интернетом внутри страны, Китай стремится закрепить свои практики на уровне ООН. Сформулированная в 2010-х годах доктрина киберсуверенитета нужна не только для того, чтобы легитимизировать действия Китая внутри страны и подать откровенную цензуру под респектабельным политологическим соусом. Другая ее задача – распространить китайскую модель управления интернетом в международном масштабе, чтобы снизить уровень угрозы для Великого файрвола извне и не допустить масштабной критики и международных санкций.
Деятельность Китая в этом направлении вовсе не ограничивается ООН или другими многосторонними органами. Пекин на словах ни во что не ставит организации со множеством заинтересованных лиц. За кулисами он наращивает свое влияние в ICANN, других управляющих сообществах, а также в технических органах, которые занимаются стандартизацией смежных технологий, от интернет-браузеров до беспроводной связи. Например, с 2013 года Консорциум Всемирной паутины (W3C), основной орган по разработке и внедрению сетевых стандартов, активно стремится к сотрудничеству с китайскими веб-разработчиками и IT-компаниями. В частности, W3C не так давно открыл центр в Пекине в Бэйханском университете[553]. Ректор университета Хуай Цзиньпин в пресс-релизе об этом событии с радостью объявил, что многие китайские компании теперь приобретают все более заметные роли в международных организациях по стандартизации, например в W3C». Наращивает присутствие в Китае и другой важный орган по стандартизации – Инженерный совет интернета (IETF) [554].
В том же 2013 году для укрепления отношений с Китаем ICANN открыла в Пекине Центр взаимодействия[555]. На это событие отозвался Ху Цихэн, председатель Китайского общества по развитию интернета, номинально неправительственной организации, которая связана с Министерством промышленности и информатизации (МПИ) КНР, органа, отвечающего за всю цензуру