Сейчас этот выживальщик в любых экстремальных условиях приподнялся на всех шести и, вытянув сяжки, ловит мой запах, пытаясь проанализировать на предмет полезности. Муравьи — лютеране, даже протестанты, они все прагматично делят на полезное и бесполезное, но, думаю, находятся среди них и те, кто пытается понять мир, в котором живут…
— Привет, — сказал я, — мы живем в разных мирах… у нас даже физические законы иные… вы для нас куда большие инопланетяне, чем те жукоглазые, что похищают наших блондинок и зверски насилуют. Но мы когда-то начнем диалог и с вами…
Муравей взмахнул сяжками и помчался дальше, то ли согласился, то ли решил, что в муравейник меня не затащить, слишком узковаты норы для такой добычи.
Я посмотрел ему вслед, поднялся и уже без спешки вдвинулся в расщелину, откуда несет приятным запахом угля и железа.
За поворотом слышится перестук молотов. Я ускорил шаг, но оказалось, что мастерская не за поворотом, а дальше, эхо усиливает грохот; наконец открылась просторная пещера, где в дыму и фейерверке крупных шипящих искр дюжие мужчины бьют огромными молотами по вишнево-красному слитку металла.
Сам кузнец стоит ко мне левым боком и только изредка бросает молотобойцам указания. Когда они остановились и, ухватив клещами, с натугой сунули брусок в бочку с водой, кузнец обернулся ко мне, я с содроганием увидел человека… так и хочется сказать — полчеловека, ибо правая сторона сожжена, как понимаю, внезапным жаром. Лицо с той стороны обуглено, жутко и страшно торчит височная кость и скула, от плеча и ниже только голая кость, переплетенная толстыми сухожилиями…
Он хищно улыбнулся уцелевшей половинкой рта.
— Что, страшно?
— Да вроде не дракон, — ответил я как можно более непринужденным голосом. — Хотя если вот так в профиль… и голову чуть выше… можно нижнюю челюсть подать вперед…
Он хмыкнул.
— Ну-ну, даже не изменился в лице. Ты и есть тот самый паладин, о котором даже здесь говорят?
— Я вообще тот самый, — ответил я скромно, — и самый замечательный. И умница. А что говорят?
— Разное, — сказал он злорадно. — Говорят, у тебя лицо прирожденного убийцы.
— Здорово, — сказал я. — Это же какое облегчение для городской стражи! Можно арестовывать по морде еще при въезде в город!
— Хорошо подметил, — согласился он. — А что воин, все равно заметно. Другой бы уже испугался моей блистательной красоты.
Я возразил с сочувствием:
— Творец не смотрит глазами человека. Мы видим только оболочки, а Всевышний смотрит прямо в наши души. Он видит чистые души, грязные, мелкие, подлые, благородные, прожженные, светлые, мохнатые, холодные… и еще много каких.
Он вздохнул.
— Да, конечно… Но мы вроде бы живем в мире людей?
— Когда придет время жить в мире душ, — пообещал я, — ты засияешь среди других дивным небесным светом. Кстати, я паладин, так что уже сейчас смотрю не на одежду… в смысле, на плоть, а зрю как бы в душу… если она у тебя есть, как думаешь?
Он сказал с сомнением:
— Может, лучше не надо? А то такое увидишь…
— Пока не увидел, — заверил я. — Может быть, — сказал я, — как и Целлестрин, ты часть своей души отпустил пока побегать, порезвиться? А то сидит сутками взаперти… Надо же быть милосердным!
Он ухмыльнулся, кивнул молотобойцам и, оставив молоток на рабочем столе, вышел со мной на свежий воздух, поднимающийся со дна огненной бездны, а тот, каким бы ни казался горячим, действительно свежий и даже прохладный в сравнении с тем, что в кузнице.
Я создал большую глиняную кружку, сразу же наполнив ее ромом, почему-то показалось, что именно ром ему понравится больше всего.
— От паладинов, — сказал я. — За людей огня и железа!.. Да здравствуют молот и клещи!
— И наковальня, — ответил он бодро и сделал мощный глоток. — И…
Он закашлялся, жутко перекривив и без того ужасное лицо.
— Передохни, — посоветовал я с фальшивым сочувствием. — У вас, монахов, здоровье слабовато…
Он посмотрел на меня свирепо, черная половина лица медленно побагровела.
— Думаешь, придумал, как создавать вино из огня… так и хвастаешься?
— Вино из огня, — повторил я. — А хорошо звучит!
Прокашлявшись, он сделал второй глоток, прислушался, как жидкий огонь катится по пищеводу.
— А вообще-то… в самом деле такое только для нас, мужчин… Те наверху помрут сразу…
— Потому угощаю только здесь, — сказал я. — Напиток настоящих мужчин!
Он с кружкой в руках оглядел меня оценивающе.
— Я знал, что не утерпишь… Меня зовут Гарнец. Кэпингем говорил о твоих доспехах. Ты пришел потому, что он обещал что-то?
— Да просто время девать некуда, — ответил я. — Сегодня покончили с темной тенью, бесчинствовала почти безнаказанно… и до завтра я свободен. Только завтра старшие братья мною заинтересуются. Слегка.
Он хмыкнул.
— Ну да, время просто девать некуда! Тем более что уже скоро полночь. Люблю людей, что его зря не теряют… Хочешь посмотреть, чем занимаемся?
— А покажете?
Он ухмыльнулся.
— Правильный вопрос. Конечно, покажем. Не все, конечно. И не сразу. А кто интересуется… монах или паладин?
Я пробормотал:
— Неужели я становлюсь похож на монаха? Нужно будет срочно кому-то морду набить. Или насчет дебоша подумать…
Он улыбнулся шире.
— Не поможет. Наш брат Жак дважды в неделю дерется, хотя дебоши устраивает чуть реже… но все равно остается монахом. В нашем монастыре рамки… гм…
— Широкие, — согласился я, — мне это весьма нравится. Так как насчет местных доспехов? Интересно сравнить…
— Можно, — ответил он уже без улыбки. — Брат Кэпингем пообещал выковать для тебя доспехи, каких никто и нигде… Теперь эта задача стала нашей.
— Не парьтесь, ребята, — сказал я дружелюбно, — я же знаю, таких вам не сковать. Это работа гномов! И не простых, а умельцев из южного королевства… где я немножко покуролесил. Здесь сплав орихалка с адамантием, получился особый адамантин, или адамантит, как его называют эльфы, хотя мне больше привычнее адамантер, так его зовут кобольды…
Он хмыкнул скептически.
— Как ни называй, но унобтаний и ценнее, и устойчивее. Его ничем не прошибить…
— Из орихалка был сделан щит Геракла, — напомнил я.
Он скривил рожу.
— И что? Он этим щитом почти и не попользовался, так что нельзя судить о его прочности. А вот доспехи из унобтания ничем нельзя прошибить, в том числе и никакой магией!
— Это уже что-то, — сказал я. — А чем-то… ну, святым?
Он посмотрел на меня остро.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});