— Брат паладин…
Я обернулся. Приор смотрит с прежней холодной суровостью, а теперь еще и на лице заметное неудовольствие, что приходится общаться с назойливым чужаком.
— Отец Кроссбрин, — сказал я. — Мое приветствие от меня лично и от того парня.
Он посмотрел в недоумении.
— Какого?
— Того самого, — ответил я таинственно и пониженным голосом. — Есть новости?
— Да, — сообщил он сухо. — Я переговорил с… посвященными.
— И что?
Он ответил с неприязнью:
— Выяснилось, отец Терц отличался буйным нравом и непослушанием. Он работал один, без помощников, что прямо не запрещается нашим уставом, но подвергается осуждению и порицанию. Однажды с ним что-то случилось, он начал дерзить, грозил настоятелю и даже всему Храму, впал в буйное помешательство и в одну из ночей покончил с собой.
— Сам? — переспросил я. — Или его все-таки убили?
Он покачал головой.
— Сам.
— У вас надежные источники? — спросил я с недоверием.
— Надежнее не бывает, — отрезал он. — Так что с этим все ясно. И дело закрыто. Непонятно только, почему он вдруг появился в виде призрака и что пытался сказать вам… почему-то именно вам.
Я пожал плечами.
— Не потому ли, что со мной еще не дрался? А каждый незнакомый человек для христианина — человек по дефолту хороший до тех пор, пока не докажет обратного.
Он поморщился.
— А вы это еще не доказали? Странно. Нам так вот…
— Вы же не призраки, — пояснил я. — Вас жалеть нечего. С вас спрос… Впрочем, я готов кое-что объяснить и даже показать.
— Показывайте, — предложил он.
— Нет, — ответил я. — Это я предоставлю только всей вашей пятерке.
Он нахмурился.
— Вы играете с огнем…
— А вы говорите с паладином, — отрезал я. — И кроме того… я предложил что-то очень предосудительное? Вы пятеро считаете настолько ниже своего достоинства показываться мне, хотя я не жаба с дальнего болота, а брат паладин, тоже облеченный некоторым доверием Ватикана… и даже больше, чем некоторым!
Некоторое время он смотрел на меня почти ненавидяще. Я же ответил полным смирения взглядом, дескать, никакой конфронтации, зачем, мы же интеллигентные люди, в мире вообще еще нет интеллигенции, кроме монахов. Зачем же нам вести себя, как тупые короли или простолюдины, что по сдержанности и по манерам почти не отличаются друг от друга?
Медленно выдохнув воздух, что явно ждал своего времени для рыка, Кроссбрин произнес сухо:
— Я переговорю с доверенными. Но ничего не обещаю.
— Отец Кроссбрин, я в самом деле начинаю вас уважать. Честно-честно!
Он удалился, не ответив, то ли не поверив, то ли заподозрив каверзу, а я направился в сторону тех келий, где и ночами молится несчастный Целлестрин.
С дорожками от слез на бледных ввалившихся щеках он бросился навстречу и пал передо мной на колени.
— Брат паладин! Хочу повиниться!
— Тогда встань, — велел я. — Так твои слова прозвучат менее… униженно. Что стряслось?
Он возопил:
— Я в самом деле страшился тогда принять ту темную тварь… и сейчас страшусь! Да, я знаю, это надо, но дух мой слаб, я весь объят трепетом, и душа моя устрашена стала…
— Надо, Целя, — сказал я твердо, — надо!.. Мы же не сами по себе, мы — часть человечества. И должны не только для себя, но и для человечества хоть иногда что-то да делать. В данном же случае и человечеству польза, и тебе выгода. Не таращи глазки, я-то знаю точно!
Он вздрогнул, его затрясло, я обнял его за плечи и повел в зал. Монахи, что попадались по пути, останавливались, провожая нас взглядами, одни потом шли по своим делам, другие двинулись в отдалении за нами.
Глава 12
Брат Целлестрин вздрогнул, колени его начали подгибаться, глазные яблоки начали закатываться под лоб.
Я торопливо подхватил его, чувствуя, как дрожит все тело, словно долго простоял раздетым на морозном ветру.
— Что с тобой?
Он прошептал слабо:
— Брат паладин!.. Душа моя устрашена…
— Крепись! — сказал я резко.
— Не смогу, — простонал он. — Я слаб, я так слаб… И я все потеряю…
— Как раз наоборот, — заверил я. — Жизнь будет полна! Еще как полна, не раз проклянешь этот день и час… но все равно нужно делать то, что делать нужно, ибо только так движемся к Царству Небесному, а не топчемся на месте, как язычники какие… Ты же хочешь Царства Небесного?
Он всхлипнул:
— Хочу, но…
— Никаких «но», — сказал я твердо, — у монаха должна быть воля! Это важное слово потом забудут и стыдливо уберут из употребления, но отдельные волевые люди все равно останутся и будут зело править сытым безвольным миром в свое и того парня удовольствие!.. Пошел-пошел, перебирай задними лапками, хомячок…
Он в самом деле пошел, ибо мой голос звучит командно и уверенно, и тут неважно, какую хрень несу, властные манеры завораживают, к тому же некий смысл все же улавливает, а он в том, что надо идти и бороться, тогда упадок воли наступит позже, да и то не у всех, а для мира крайне важно, чтобы оставались люди с сильной волей. Не станет таких — придется снова насылать новый потоп.
Монахи попадаются все чаще, но разбегаются, только издали начинают кричать, что вот совсем недавно вон там видели темную тень.
Он прошептал:
— И кем я тогда стану?
— Полноценным, — заверил я. — А пока ты иисусик, а это не есть зело. Творец велел плодиться и размножаться, а какой из тебя размножатель?..
— Но я же…
— Приобретешь больше, — сказал я твердо. — Не сейчас, потом… А пока да, откат на прежние позиции.
— Но как же, — вскричал он и запнулся на словах «моя святость», — но как же тогда смогу…
— Сможешь, — заверил я, — если воля тверда, если мотивация не ослабла… Отступление для нового прыжка вперед и в сторону.
Где видели темную тень совсем недавно, меня не интересует, с ее скоростью передвижения она за долю секунды может обежать весь Храм и весь монастырь, потому я потащил Целлестрина туда, где, по моим прикидкам, темная тень должна появиться скорее всего.
Приближение темной тени я ощутил до того, как испуганные возгласы зазвенели, как птичьи голоса в тесной клетке. Нечто уже не огромное, а исполинское начало приближаться с астрономической неспешностью и неотвратимостью.
Дальняя стена громадного зала потемнела, стала черной. По стенам справа и слева, потолку и расчерченному полу в нашу сторону потекло темное, что уже не тень, а больше похоже на толстый слой черной воды, если только можно представить себе воду, что двигается в нашу сторону по стенам и потолку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});