было слишком много, и они были слишком разными, чтобы быть подвержены однозначной систематизации. Более того, описания данных ситуаций, как правило, страдают неполнотой, заставляя делать ложные выводы.
Однако даже советские СМИ признавали, что между планированием и реальной экономической деятельностью предприятий — даже в отсутствие срочных заказов, а при нормативной и отлаженной деятельности — существует коллосальный зазор. В начале 1978 года «Крокодил» опубликовал совершенно не сатирический и очень большой по масштабам издания текст о поставках металлического проката и резины (а также многих других исходных материалов) на ВАЗ. За успехами производства на нем журнал следил с неустанным вниманием.
Это был уже третий текст о том, что из-за неритмичности поставок — проще говоря, постоянных задержек — «толкачам» ВАЗа приходилось постоянно отправлять металл для основного производства за тысячу километров на грузовых самолетах и вертолетах. Никакие прежние статьи (в 1975 году) или создание предприятием аварийных и резервных запасов не помогали справиться с регулярно возникающей ситуацией, в которой запаса проката или резиновых деталей на заводе, собирающем по одному автомобилю каждые 22 секунды, оставалось на 2–3 рабочих дня. Более того, попытки дирекции ВАЗа объяснить смежникам специфику процесса сборки привели к тому, что один из них, поставляющий резиновые детали, понял, что установленную на заводе американскую компьютерную систему контроля поставок можно обманывать за счет того, что она не проверяла содержание привозимых контейнеров, и стал поставлять вдвое меньше деталей, чем прежде. При этом поставщики утверждали, что они вполне укладываются в квартальный план поставок, пусть и с небольшими задержками, которые по нормативным документам были не наказуемы[579].
Владимир Коссов, наблюдая эту ситуацию из Госплана, считал, что подобные задержки поставок носили искусственный характер, поскольку так металлургическая отрасль выбивала из центра дополнительные инвестиции в расширение производства вечно дефицитного тонколистового проката. Мол, под нужды ВАЗа всегда дадут дополнительные средства[580]. Гигантский дефицит в этой сфере ярко иллюстрировали и толпы «толкачей», осаждавших Новолипецкий металлургический завод перед Новым годом в стремлении успеть выбить фонды за уходящий год, пока все ордера на получение не будут анулированы с наступлением 1 января[581].
Очевидно, что у любых предприятий на случай различных срочных заказов и непредвиденных ситуаций (включая недопоставки смежников), как и у ВАЗа, копились «резервы». Вышестоящие инстанции надеялись, что они имеются, когда начинали продвигать свои различные инициативы, однако не знали их размера и потому использовали административный нажим для получения наибольшего результата. И здесь на пути реализации срочного или, наоборот, планового, но не выполняемого заказа вставали ведомственные «системы».
Это были имеющиеся в СССР, как и во многих других государствах, крупные вертикально организованные и обладающие определенной спецификой государственные корпорации. В обиходном языке бюрократии они часто назывались «системами». Такой же термин нередко использовали и сотрудники этих корпораций.
Их численность в рамках отдельных «систем» могла достигать миллионов человек. Например, общая численность работавших в системе Минавиапрома СССР составляла около 1,5 млн человек, сообщает сайт «Страницы истории Минавиапрома СССР»[582]. При этом корпорация явно была не из крупнейших.
Итак, термином «системы» обозначали корпоративные структуры, распространяющие свое влияние на значительную часть территории страны (если не на всю страну). Они были готовы обеспечить пожизненную занятость (в том числе ценой переброски своего кадра из одного региона в другой) и стабильный рост статуса и доходов («производственный стаж» и «выслуга лет»).
В то время я еще не знала, что такое Челябинск-40 и чем конкретно занимается моя сестра. Однако факт, что мои родственники работали в системе Средмаша, имел огромное значение,
— вспоминала начальник радиохимической лаборатории Ленинградской АЭС на корпоративном сайте о своем приходе в атомную индустрию в 1960 году в незамысловатом очерке, названном «Семейное дело»[583].
Во многих случаях именно «системы» были реальными хозяевами определенных территорий (иногда даже регионов), а не номинально существовавшие там советские или партийные институции (то есть исполкомы и горкомы). Более того, они нередко сами были таковой властью, чему свидетельство существование на крупных предприятиях и стройках «парткомов на правах райкомов», института «парторгов» и «комсоргов» ЦК, подчинявшихся напрямую главному партийному или комсомольскому органу. В некоторых случаях «ответственные сотрудники» обкома или облисполкома не имели даже права проехать на определенный участок номинально подчиняющейся им территории, поскольку он контролировался определенной «системой» (например, «военными» или «минсредмашем»). Как это нередко бывает и в развитых индустриальных государствах, корпорации, заботясь об эффективности своей деятельности, брали на себя многие вопросы материального и социального обеспечения своих работников — от обеспечения продовольствием и жильем до здравоохранения и образования.
Шахтеры и нефтяники, авиаторы и железнодорожники, металлурги и энергетики, атомщики и оборонщики, автомобилестроители и лесозаготовители, химики и золотодобытчики, военные и чекисты, милиционеры и моряки, академические ученые и дипломаты имели свои жилые кварталы в городах или даже целые города (поселки), населенные только сотрудниками корпорации. У них были системы обеспечения продовольствием и связью. Они использовали свои транспортные сети, включавшие свои железные и автомобильные дороги, вокзалы, порты, пристани, причалы и аэродромы, автобусные маршруты, морские, речные и авиационные флоты. Они лечились и отдыхали в ведомственных поликлиниках, больницах, гостиницах, «домах приема», на дачах, в пансионатах и санаториях. Их дети посещали ведомственные детские сады, школы и пионерские лагеря. В их распоряжении были ведомственные спортивные сооружения и спортивные команды местного, регионального и общенационального уровня. Они использовали квазиденьги и систему перераспределения «дефицитных» промышленных товаров. У них были свои периодические издания и издательства. Для воспроизводства и развития профессиональной корпорации «системы» создавали учреждения среднего профессионального и высшего образования, свои научно-исследовательские институты и собственные «советы» по присуждению кандидатских и докторских степеней[584].
Советская (т. е. муниципальная) власть за продвижением нефти и газа на север не всегда поспевала — и объединяющим началом были назначенные ЦК парторги. Органы городской власти, даже милиция и КПЗ (камеры предварительного заключения) содержались нефтяниками, ибо новые города и поселки не сразу попадали в госбюджет,
— пишет в мемуарах советский экономист Станислав Меньшиков, посещавший в 1973 году нефте- и газодобывающие промыслы Сургута, Нижневартовска и Уренгоя[585].
Двумя годами ранее он наблюдал аналогичную ситуацию в уже обустроенном Братске, где все — от производства до розничной торговли и госучреждений — находилось на балансе Братскгэсстроя, который обеспечивал «лучшее в Восточной Сибири снабжение»[586].
У «систем» была своя корпоративная мораль, правила поведения, символы успеха и культурные приоритеты, собственные «герои» и «антигерои», свой профессиональный жаргон — все это крайне редко становилось достоянием людей, не занятых в их корпорации.
Попасть во многие из этих профессиональных групп, особенно