– Что бы там ни было, надеюсь, я приехала не напрасно. Мне из-за этого пришлось сбежать с важного совещания.
Хелен сжала руку Дианы, стараясь таким образом подчеркнуть серьезность своих слов.
– Я еще никогда не видела вашего отца таким сердитым. Он кричал и ругался такими словами, каких я не слышала от него, даже когда вы разбили его «Мерседес».
Диана удивилась. Обычно отец выражал свой гнев убийственно холодным взглядом.
– Где он?
– Он вместе с вашей матерью в гостиной.
Они вошли в дом, и Диана невольно перешла на шепот. Если бы мама узнала, что Хелен осмелилась обсуждать с Дианой «семейные» дела, ей бы не поздоровилось.
– А из-за чего все началось?
– Я пыталась выяснить, чтобы вас предупредить, но… – Хелен с сожалением покачала головой, – так ничего из их разговора не поняла. Отец все твердил о каком-то чеке, а мать оправдывалась, объясняла, что хотела сделать как лучше.
К великому удивлению Хелен, Диана улыбнулась.
– Не беспокойся, – она ласково обняла симпатичную женщину, – с этим я вполне справлюсь.
Из всех комнат в доме Диане меньше всего нравилась гостиная. Художник-декоратор обставил ее слишком строго и холодно по образцу, взятому Эйлин из модного журнала по интерьеру. Комната оказалась переполненной мебелью в ущерб удобству, плюс ко всему – обилие всевозможных дорогих «штучек». Когда работы по оформлению шли полным ходом, Диана допустила непростительную ошибку, сказав матери, что взятые ей за образец фотографии скорее всего не отражали действительное убранство жилых комнат, она предположила, что произвольно составленные композиции использовались, чтобы заполнить пустые пространства на страницах. Эйлин так и не смогла простить дочери ее замечания, равно как и не признала его справедливость. В результате комната, задуманная как визитная карточка дома, выглядела претенциозно и одновременно безвкусно. Но упрямство мешало Эйлин признать очевидный факт и тем более что-то изменить.
Эйлин восседала в невероятно дорогом кресле спиной к Диане. Это была копия в стиле чиппендейл[4]. Карл стоял у камина, положив руку на мраморную полку рядом с бесценными фарфоровыми фигурками стаффордширских собачек.
Карл поднял глаза, увидел на пороге Диану и с раздражением заметил:
– Ты опаздываешь.
– Если быть точной, я пришла на две минуты раньше. – Она знала, что своим ответом досадит отцу.
– Закрой дверь, – сказал он.
– Вы хотели поговорить со мной? – Диана не прошла в комнату, а осталась у двери, прислонясь к рельефным панелям.
– Что ты сделала с деньгами? – сверкнул на нее глазами Карл.
– О каких деньгах идет речь? – Она не собиралась облегчать ему жизнь.
– Ты получила наличными по чеку, который мать дала Эми. – Он остановил Диану жестом и продолжал: – Не пытайся ничего отрицать. Я разговаривал с сотрудниками банка, они мне рассказали, как ты их провела. Но ни на твоем счету, ни на счету Эми денег нет, где они?
– Какая разница?
Он повернулся так резко; что одна из статуэток, задетая им, полетела на пол. Эйлин с отчаянным воплем метнулась к камину, в тщетной попытке спасти хрупкое сокровище. Но ее постигла неудача: ударившись о каминную решетку, статуэтка разлетелась на части.
– Видишь, что ты наделала? – гневно обратилась она к дочери.
– Черт с ней, с этой статуэткой! – взревел Карл. За все прошедшие годы Диана не помнила случая, когда бы отец позволил себе повышать на мать голос. Она ожидала взрыва негодования, но вместо этого Эйлин села обратно в кресло и расплакалась. День определенно выдался богатым на сюрпризы.
– Я объясню тебе, в чем разница! – Карл снова повернулся к Диане. – Это мои деньги, и я хочу их вернуть.
– На чеке стояло имя Эми, значит, теперь эти деньги принадлежат ей.
– Она сказала, что в них не нуждается, – вставила Эйлин, не сводя глаз с расколотой статуэтки.
– Но тогда зачем ты оставила ей чек? – До этого момента Диана предпочитала держаться нейтрально, но перед ее глазами встало то утро, когда она нашла Эми без сознания, и Диана решила дать бой.
– Я тебе уже говорила, что была готова отдать все, лишь бы избавить отца от повторения кошмара, который ему пришлось пережить из-за ареста Эми.
Речь скорее предназначалась для Карла, но, насколько могла судить Диана, должного эффекта она не произвела.
– Если у вас больше нет вопросов, – она поочередно посмотрела на отца, потом на мать, – тогда я, пожалуй, пойду, хочу успеть проскочить, пока не начался час пик.
– Ты никуда не уедешь, пока не ответишь, что сделала с деньгами. – Карл шагнул в сторону дочери, словно намереваясь силой задержать ее.
– Они в надежном месте, и вам их не получить никогда. Можешь угрожать мне сколько угодно, но я не скажу…
Карл уже замахнулся, чтобы ударить ее, но Диана в порыве гнева оттолкнула его руку:
– Забудь об этом.
– Ты моя дочь, поэтому я могу поступать так, как захочу.
– Наверное, ты считаешь меня своей собственностью?
– Не смей говорить в таком тоне со своим отцом!
– Только попробуй меня ударить, и я заявлю в полицию, – пригрозила Диана.
– Перестань дерзить отцу и сейчас же извинись!
– Извиняться надо ему, а не мне! – крикнула Диана.
– Убирайся отсюда! – гаркнул Карл, отступая на несколько шагов. – И чтобы ноги твоей здесь больше не было, не желаю больше тебя никогда видеть!
– Карл, что ты? – ахнула Эйлин. – Диана твоя дочь…
– Да, могу повторить это еще раз. Пусть эти деньги остаются у нее, если ей это так важно, но больше она от меня ничего не дождется.
– Диана, ну скажи ему что-нибудь, – не выдержала Эйлин.
Потрясение оказалось слишком сильным, и рана слишком глубокой, чтобы она смогла ответить. Как мог отец так легко вычеркнуть ее из своей жизни? Она не хотела оставаться в этом доме ни минуты. Диана стала шарить за спиной в поисках дверной ручки.
– И не надейся, что я передумаю, – с угрозой предупредил Карл. – Не принесешь деньги, можешь здесь не показываться.
Она молчала, и он добавил:
– Ты меня поняла?
– Мама? – Диана вопросительно посмотрела на мать.
– Тебе не следовало прикасаться к этим деньгам, – кивнула Эйлин.
Как ни странно, эта фраза помогла Диане, ей стало проще воспринять случившееся. Она бы попыталась помириться с отцом, если б уловила в словах матери хоть слабый намек на поддержку. Но теперь ей стало ясно, что ждать этого бесполезно. Между ней и родителями навсегда вздымалась стена непонимания, они отказались даже попытаться ее понять.
Когда она шла обратно к машине, гнев в ее душе уступил место безграничной печали и горечи. Отъезжая от дома, Диана разрыдалась, представив, что ей, возможно, уже никогда не придется сюда вернуться.