преступлении и заявили: в Кордове, Гранаде и других городах южной Испании мараны пользовались определенными домами для устройства в них синагог: эти дома посещались такими-то и такими-то людьми, в том числе монахинями, монахами и молодыми девушками, которые праздновали там еврейские праздники и слушали проповеди. Казалось совершенно невероятным и неправдоподобным, чтобы благовоспитанные христианские девушки, которые редко переступали через порог своего дома, ездили в отдаленные города, чтобы, под страхом смерти, присутствовать на богослужении в тайной и запрещенной синагоге. Тем не менее Люцеро приказал бросить в темницу множество старохристиан рядом с новохристианами и разрушить указанные дома. Палачи инквизиции были заняты по горло. Но это вызвало опасное брожение в Кордове: виднейшие мужи жаловались на поведение Люцеро и ходатайствовали у великого инквизитора об отозвании его. Деца был согласен с Люцеро, и таким образом недовольные рыцари, сановники, доны, лица духовного звания и монахини были обвинены в покровительстве еврейской ереси. Однако их родственникам удалось добиться у сделавшегося незадолго до того кастильским королем, немецкого принца, Филиппа, зятя и преемника Изабеллы, смещения Децы и Люцеро. Зато после смерти Филиппа II-го, в царствование его преемника в Кастилии, святоши Фернандо, инквизиторы жестоко отомстили своим врагам. Но в Кордове вспыхнула единодушная, настоящая революция, руководимая знатью и направленная против инквизиции, так что вторично добившийся престола король был принужден изгнать Люцеро и на место его назначить нового великого инквизитора в лице Ксименеса из Циснероса. Третий великий инквизитор отнесся более снисходительно к старохристианам, но за то усердствовал в деле сожжения новохристиан еврейского и мавританского происхождения. Он же грозно восстал против Карла V, который собирался было за 800,000 золотых крон предоставить маранам полную свободу исповедания еврейской религии. Советники Фландрии, которым император предоставил решение этого вопроса, были склонны разрешить его благоприятно для маранов, но свобода и терпимость были пустыми звуками для уха и сердца Ксименеса. Он запретил своему державному питомцу проявить терпимость к евреям, как Торквемада воспретил это прадедам Карла. Его преемники были не менее правоверны, и не менее бесчеловечны. При них к еврейским мученикам присоединились и христианские жертвы. Реформационное движение в Германии встретило отклик ив Испании. Благодаря соединению Германии и Испании под скипетром императора Карла, учение Лютера и Кальвина о негодности папства, католического духовенства и богослужения проникло и через Пиренеи. Император, которому реформация в Германий причинила столько хлопот, дал святому судилищу указание сурово преследовать всякого лютеранина в Испании. Свирепое чудовище обрадовалось брошенной ему добыче и немедленно же подвело лютеранских христиан под одну категорию с евреями и магометанами. На кострах стали одинаково и одновременно сжигаться мученики этих трех различных вероисповеданий.
Судьба еврейских маранов в Португалии была несколько иная. Король Маноел, насильно крестивший готовившихся было к выселению евреев, дал им, стараясь не доводить их до отчаяния, свое слово, что в течение двадцати лет им не будет угрожать опасность в делах веры со стороны инквизиции. Им даже было разрешено приобретать и читать еврейские книги. Ободренные этим, португальские мараны стали соблюдать обряды иудейства менее скрытно, чем это делали испанские мараны. В Лиссабоне, где жило большинство из них, у них была синагога; вынужденные внешне исповедовать христианство, они с тем большим благоговением собирались в ней и с тем более сокрушенным сердцем молили Бога о прощении им совершаемого ими греха идолопоклонства. Взрослые обучали несовершеннолетних Библии и Талмуду и внушали им преданность иудаизму, чтобы не поддаваться соблазну искреннего перехода в христианство. Португальские мараны кроме того пользовались большей свободой передвижения и потому многие, продав свою недвижимость, отдельно или группами переселялись в Берберию или Италию, а оттуда в Турцию. Правда, Маноел, чтобы затруднить выселение маранов, издал эдикт, согласно коему христианину, под угрозой потери имущества, воспрещалось заключать торговую сделку с новообращенными и покупать у них недвижимость без королевского согласия, а мараны с женами, детьми и челядью не должны были выезжать из Португалии без особого на то разрешения короля. По как легко можно было обойти этот закон! Хотя некоторые выселявшиеся мараны и были пойманы и наказаны (однажды целая группа маранов, которая тайком на судне направлялась в Африку, была бурей загнана к берегам Азорских островов, где они были осуждены на продажу в неволю), все же многим удалось обмануть бдительность пограничной стражи. Испанские мараны имели все основания завидовать своим португальским товарищам по несчастью и потому всячески старались пробраться через границу Испании, где по всей стране были зажжены предназначавшиеся для них костры. Конечно, мстительное испанское правительство старалось воспрепятствовать этому и побудило Маноела издать закон, согласно коему никакой испанец не мог переселиться в Португалию без представления удостоверения о том, что он не обвинен в ереси. Фердинанд испанский, правда, требовал большего. Ссылаясь на папскую буллу, он требовал выдачи маранов, бежавших из Испании из страха пред инквизицией. Но Маноел согласился только на то, чтобы в Португалию прибыл инквизитора, для привлечения к суду беглецов, который будет судить их на основании португальских законов. Таким образом, существование португальских маранов было бы сносным, если бы оно не было отравлено ненавистью народа. После их крещения стало ясно, что их ненавидели не столько как приверженцев иудаизма, сколько как подвижных, деятельных и более способных, чем христиане, людей. Антипатия старохристиан возросла еще, когда новохристиане добились права заниматься всеми ремеслами, брать в откуп церковные доходы, занимать различные должности, даже высшие духовные, и вступать в монашеские ордена. Сначала ненависть народа проявлялась в бранных словах: «жид, проклятый новохристианин» (Judeo Маггапо, converso), и Маноел должен был издать особый закон, коим эта брань воспрещалась; но, конечно, он не мог искоренить антипатии к евреям. Голод, явившийся результатом неурожая в течение нескольких лет, да еще прибавившаяся к этому чума дали ненависти новую пищу; ибо всюду распространялись слухи, что крещеные евреи вывозят хлеб заграницу с целью искусственно поднять цены в стране. Особенно пламенную ненависть население питало к одному марану-выскочке, Иоао Родриго Маскаренасу, главному откупщику всех налогов, и эта ненависть распространилась на всех маранов. По-видимому, Маскаренас был весьма строг при взимании податей и даже добился у короля издания закона против уклонения от уплаты налогов; возможно также, что он вообще был жестокосердым человеком. Во всяком случае, население Лиссабона считало его воплощением всех пороков.
Этим настроением воспользовались злобные доминиканцы, чтобы погубить маранов, любимцев короля Маноела. Некоторые новохристиане были в канун Пасхи (8 апреля 1505 г.) застигнуты за трапезой, устроенной, согласно еврейскому ритуалу, в память об освобождении из Египта. Конечно, они были обвинены в ереси и брошены в темницу, но, по-видимому, духовный суд епископов не