– Держи тут.
Сам натянул оставшийся конец косы, одним движением рубанул по волосам.
Айша взвизгнула – кожу с затылка будто срезали скальпелем, боль охватила всю черепушку. Часть волос посыпалась в мох, но упрямая коса все еще цеплялась тонкими волосяными нитями за свою хозяйку.
– Тьфу! – рассердился Харек, рубанул еще раз, победоносно махнул перед лицом Айши обрубком ее косы. Утерев проступившие слезы, притка свернула остатки косицы в клубок, собрала со мха рассыпавшиеся волосья, стараясь не оставить ни единого волоска.
– Ты очень помог мне, Харек.
– Самому понравилось, – фыркнул Волк и принялся обстругивать толстый конец рогатины.
Уходя, Айша поймала его косой заинтересованный взгляд.
В ельнике, в том самом, где еще недавно лила слезы, притка отыскала ровную кочку, соскоблила пальцами мох, выкопала в сухой земле неглубокую ямку, уложила в нее остриженные волосы, попросила:
– Шишок под кустовник, возьми мой подарок, а с ним забери все печали-горести, что меня тревожили. Из подарка моего свей себе колыбелю, чтоб удобно спать, а печали-горести передай Ветряннику, чтоб раз нес-развеял за морем, за светом, за тридевятью землями…
Теперь она могла быть спокойна – хозяйственный нрав Шишков был всем известен. Полученным добром они дорожили – прятали в самые потаенные уголки своего жилища и никому не отдавали ни за плату, ни в дар. И на худое дело подарки не растрачивали.
Вздохнув, Айша притоптала мох ногой, тряхнула головой, ощущая непривычную легкость, словно впрямь вместе с волосами сбросила с себя все тягостные думы, печали, сомнения. Оставалось одно – довериться своей доле да продолжать путь, пока не попадется тот, назначенный, ..
В лагере ее не ждали – Орм собрал всех воинов в круг, определялся с десятками – кого над кем ставить головой. Айша услышала несколько знакомых имен – Слатич, Тортлав, Ньерт. С Белоголовым никто не спорил, названные послушно отходили в сторонку, вокруг них собирались те, кем отныне им придется править.
– Пойдем в старую усадьбу Юхо, – напоследок сообщил Орм. – Идем вместе. Десятки не распадаются, если отстает один – отстают все десять. Потом ищут дорогу сами…
Ярлу кивали, переговаривались вполголоса меж собой, одобряли. Орм предлагал верное решение – по пути отряд мог развалиться, но в каждой десятке был кто-то, кто знал здешние места и мог бы отвести отставших сотоварищей в указанное место.
Загибая пальцы, Айша посчитала собравшихся подле Орма людей. Вместе с Хареком их было ровно девять. Вокруг Слатича также оказалось девять его спутников.
Подождав, когда ярл оказался один, Айша осторожно подошла к нему, потянула за рукав:
– А с кем пойду я?
Орм выпрямился, жестко сжал губы. Серые глаза урманина обожгли Айшу холодом.
– Я спрашивал у людей из Альдоги, что значит «притка». Это означает – «ничья, прилепившаяся, приткнувшаяся к кому-то». Я хотел взять тебя, но ты сказала – нет. Значит, сама ищи – кто тебе нужен. – И, отворачиваясь от растерявшейся девки, выплюнул, словно ругательство, презрительно и зло: – Притка…
На третий день пути, ближе к ночи, когда вечерние сумерки привычно озолотили вершины елей и окрасили чернотой пеструю листву ясеней да кленов, посланные вперед разведчики доложили об усадьбе старого Юхо. Усадьба была рядом – Белоголовый даже передумал останавливаться на ночлег.
– Старик Юхо умер прошлой зимой, теперь там заправляет его дочка Скъяльв, – рассказывал Орму разведчик – тщедушный, вертлявый, похожий на змейку-веретенницу арох[155].
– Скъяльв? – Орм улыбнулся, пересиливая боль. В последние дни его трясла лихорадка – понемногу вытягивала из ярла силы, скручивала болью раненое плечо.
Его улыбка почему-то отозвалась в Айшиной груди резким уколом.
– Я помню, она была красива, – устало заметил ярл.
– И нынче красива, – согласился разведчик. – Она будет ждать нас. Сказала, что приготовит хорошую еду и питье и отворит большую избу Юхо, чтоб мы могли там отдохнуть с дороги. Только… – Разведчик замялся, потом потянулся к уху ярла, громко зашептал, стреляя на окружающих быстрыми круглыми глазками: – У нее в усадьбе всего два раба… Я говорил с одним, Сингом из гаутов[156]. Он сказал, что его хозяйка – колдунья. Сказал, чтоб не верили ей, что она кладет в еду и питье травы, которые обращают людей в скот… Я видел у нее в хлеву трех поросей, двух коров и трех лошадей…
– И что? – отмахнулся Белоголовый.
– Она одна, я два ее раба никак не могут прокормить столько скотины, – пояснил разведчик, Услышал в толпе подошедших воинов обеспокоенные шепотки, радостно закивал. Более не переходя на шепот, громко заявил: – Великая Фрея[157] да будет видоком[158] моих слов – никак не прокормить!
Орму ни его речи, ни шепот окружающих не понравились. Насупился, повысил голос, обращаясь к
Хареку:
– Волк, ты помнишь маленькую Скъяльв?
– Да, ярл, – опираясь на рогатину, Харек приковылял к своему хевдингу, встал рядом. – У Юхо была красивая дочка.
– Ты – зверь Одина, у тебя нюх на колдунов. Скъяльв – колдунья?
Харек засмеялся, сузил желтые глаза:
– Нет, ярл. – Похлопал по плечу тщедушного разведчика-ароха: – Тисе, тебя недаром называют Заяц.
Послышалось несколько смешков, но многие еще сомневались. Будь Орм хоть немного настойчивее или сильнее, он бы справился с людьми, но он устал, а болезнь ослабила его. Айша знала, что из всего отряда Орм спал меньше прочих – каждый вечер, когда останавливались лагерем, он обходил все десятки, сам проверял раненых, опрашивал разведчиков, делил скудную еду, улаживал ссоры. А днем упорно тащил измученных долгой дорогой людей через лес, к этой проклятой усадьбе.
За три дня он осунулся, скулы проступили резче, под глазами залегла синева, от крыльев носа к губам протянулись глубокие складки. Он не желал лечить рану на плече, поэтому она воспалилась, от зарастающего коркой шрама на руку и грудь расползлась яркая красная опухоль. Несмотря на его резкие слова и равнодушие, Айша оставалась при нем и ночью как ни в чем не бывало ложилась спать где-нибудь рядом, слушая его тяжелое дыхание и понимая – то, что видно снаружи, всего лишь малая толика того, что происходит у ярла внутри. Однажды она отважилась дотронуться до его лба и отдернула руку: он весь пылал. Раньше от такого прикосновения Орм вскочил бы и приставил к горлу разбудившего оружие, но той ночью он даже не почувствовал ее руки. Зато Харек с удивительной легкостью шел на поправку. Даже длительные переходы не мешали его ране благополучно срастаться. «Заживает, как на собаке, потому что волк – та же собака, только вольная», – со смехом говорил он о себе. И опасливо косился на Орма, который день ото дня становился слабее и тише…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});