Советские лидеры в конце концов не намерены в настоящий момент вести с нами открытые переговоры. В этом я был уверен. Но мировое общественное мнение находилось на нашей стороне. К тому же мы обладали мощной силой, определявшей наше преимущество, которое позволило нам сдерживать их в течение длительного времени как в военном, так и политическом плане – при условии проведения взвешенной и мудрой политики и отсутствии провокаций.
По целому ряду причин я подчеркнул слово «сдерживать». Читатель, видимо, отметил, что использовал я его за несколько месяцев до того, как оказался в положении человека, способного в какой-то степени влиять на правительственную политику, как генерал Маршалл стал государственным секретарем еще до того, как сам я стал вхож в круги вашингтонской администрации.
Месяцы, проведенные мной в военном колледже, были весьма насыщенными. Жили мы тогда благодаря любезному вмешательству генерала Эйзенхауэра в одном из генеральских домов, вытянувшихся цепочкой на западной стороне форта Макейра, расположенного в юго-восточной части Вашингтона. Тыльная сторона дома выходила на Вашингтонский канал и реку Потомак. Отеческая забота армии, оплачивавшей аренду дома, обеспечивавшей транспортом и оказывавшей тысячу других мелких услуг, была приятной и придавала уверенность. Более того, мы впервые оказались совсем неподалеку от нашей пенсильванской фермы. Жизненной энергии, как и энтузиазма, у меня тогда хватало, чтобы заниматься сельскохозяйственными делами для поправки своего благосостояния. На ферму мы отправлялись практически в конце каждой недели, выезжая в пятницу после обеда и следуя по прекрасному ландшафту северного Мэриленда, примыкавшего к южной Пенсильвании. В эмоциональном плане такие поездки оказывали на меня умиротворяющее воздействие: повсюду виднелись процветающие фермерские хозяйства с пышной растительностью летом, тихо и спокойно пережидавшие зиму. Идиллию эту немного нарушало вторжение современной урбанизации, определенно негативно влиявшее на красоту и состояние континента. На ферме всегда находилась тысяча самых разных дел (многие из которых так и не делались). Субботы были полностью заняты разнообразными «проектами». Приезжавшие гости подключались к ним с неменьшим энтузиазмом, чем у нас. В воскресенье с утра мы занимались наведением порядка и подготовкой дома к следующей неделе. После обеда уезжали, попадая в совершенно иной мир, мир урбанизации с пухлыми пачками воскресных газет и непрерывными телефонными звонками людей, пытавшихся дозвониться до нас еще с пятницы.
Такой образ жизни имел, конечно, и свои отрицательные стороны, доставляя в то же время радость и удовлетворение. И пока я его придерживался за весь тот период времени, что находился в Вашингтоне, чувствовал себя абсолютно здоровым. Затем, однако, по целому ряду причин мне пришлось пропускать эти поездки на лоно природы, в результате чего стал чувствовать себя чуть ли не больным. Ведь контакты с нашими соседями по ферме, всегда готовыми прийти на помощь с дружескими и весьма полезными практическими советами, позволяли осознать чувство человеческой общности, еще глубже понять прелести жизни со всеми ее проблемами. Более того, это чувство общности воздействовало оздоровляюще, открывая новые, подчас интересные, перспективы в отличие от изнуряющей, действующей угнетающе с ее разочарованиями и волнениями официальной действительности.
Моими коллегами по командованию колледжа были вице-адмирал Герри Хилл (начальник) и два его заместителя – генерал-майор Альфред Грунтер (представитель армии) и бригадный генерал Трумэн Лендон (представитель ВВС). Все трое с отличной служебной карьерой и не менее блестящим будущим. В последующем Герри Хилл стал начальником военно-морской академии, Грунтер занимал ряд высокопоставленных должностей, включая пост главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе, а Лендон – командующим военно-воздушными силами в Европе.
Думаю, вряд ли у кого еще были столь отличные коллеги, как эти замечательные люди. Я уважал их, восхищался ими и с удовольствием с ними общался.
Колледж рассматривался как высшее учебное заведение, в котором давались знания по проблемам национальной и международной политики, военным аспектам. Поскольку колледж только что приступил к своей деятельности, программа первого года обучения в нем была, по сути дела, экспериментальной. Нам приходилось применять собственные идеи и методы в учебном процессе, что было, естественно, непростым делом. Возможности наши, однако, этим не ограничивались, поскольку мы могли, благодаря собственной инициативе и связям с Вашингтоном, быть в курсе всего происходившего на мировой арене в ту зиму, полную сомнений и неопределенности. Наши лекции посещали представители как военных, так и гражданских высших эшелонов власти, а также законодательных учреждений. Военно-морской министр, Джеймс Форрестол, благодаря инициативе и усилиям которого и был создан наш колледж, глубоко интересовался тем, как у нас шли дела, и лично присутствовал на целом ряде лекций (в том числе и у меня), оказывая нам всемерную поддержку. Офицеры военного министерства, генералы и сенаторы также охотно присутствовали на наших лекциях. Колледж со временем стал проводить нечто вроде академических семинаров для высшего эшелона правительственных чиновников.
При разработке направленности и вопросов политического инструктажа мне помогали три гражданских профессора – Харди Диллард из Виргинского университета, Шерман Кент и Бернард Броди, оба из Йела. Они были мыслящими людьми, хорошими наставниками и весьма интересными собеседниками.
Слушателями (а их было порядка 100 человек) являлись офицеры вооруженных сил в звании от подполковника до бригадного генерала и ему соответствующие да еще десяток иностранных офицеров. Большинство из них имели награды за военные отличия, но не это одно являлось критерием их отбора на учебу. Будучи зрелыми и мыслящими людьми, весьма довольными, что попали в колледж, и имевшими большое желание учиться, они представляли собой аудиторию, перед которой было приятно выступать. Да и они также могли кое-чему научиться.
Ол Грунтер занимался административными вопросами в колледже, и благодаря его энергии в сочетании с заразительным юмором учебный процесс шел, как говорится, без сучка и задоринки. Могу признаться, что никогда ранее не получал такого большого профессионального удовлетворения.
Все семь месяцев моего пребывания в колледже, с сентября 1946-го по май 1947 года, были полностью заняты изучением литературы и отработкой красноречия. Оглядываясь назад, я с некоторым удивлением отмечаю тогдашнюю свою энергию и настойчивость, которых мне явно не хватает. Я не только преподавал в своем военном колледже, но и выступал с лекциями и докладами в целом ряде других мест – в морском и авиационном колледжах, морской академии и Карлисловских казармах (куда обычно приезжал в понедельник прямо с фермы в таком физическом состоянии, что засыпал сам и усыплял других), в Йеле, Виргинии, Уильямсе и Принстонском колледже, а также перед частными аудиториями в восточной части страны. В течение тех 35 недель, кроме моих публичных выступлений, носивших подчас импровизированный характер или базировавшихся на некоторых тезисах, я написал 17 лекций, а также статей, каждая объемом не менее 5 тысяч слов. Все они переписывались мной раза по три, прежде чем принять окончательный вид. Моя неистощимая в то время энергия вызывала восхищение у моего личного секретаря Доротеи Хессман, работавшей со мной еще в Москве и последовавшей в военный колледж. Она перепечатывала бесконечный поток прозы, не считая работы с текущей корреспонденцией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});