Еще раз перебрав бумаги, я вернулась к большому конверту из промасленной кожи. Проведя по нему пальцами, я нащупала внутри пергамент и, подсунув ноготь под тайную складку с нижней стороны, извлекла сложенный лист. На нем тоже стояла печать. Я сломала воск, чувствуя, как сильнее забилось сердце, и пробежала взглядом написанные аккуратным почерком строчки. В глаза бросились отдельные фразы.
«Ничего не говорите ее высочеству. Ее величество нельзя беспокоить».
Слова поплыли перед моими глазами. Мне пришлось прислониться к столу, чтобы сосредоточиться. И снова то же самое: ничего мне не говорить. Что-то насчет дополнительного распоряжения, о необходимости хранить тайну.
Потом я увидела имя, от которого у меня застыла кровь: Su Alteza Principe Felipe.[30]
Филипп.
Я уставилась на письмо.
Его высочество принц Филипп снова прислал с курьером письмо, желая знать, почему ее высочество остается в Испании и ничего ему не пишет. Он считает, что ее держат в заключении, и угрожает вмешаться, если мы не подчинимся его требованиям. Учитывая его недавние переговоры во Франции, мы поступим с Испанией крайне несправедливо, если не отнесемся всерьез к его угрозам. В связи с этим ее высочество ничего не должна знать, пока не придет время. Болезнь ее величества доставляет ей постоянное беспокойство, и, хотя вам доверено выполнять все ее распоряжения, я, как ее главный прелат, приказываю – с этого момента ее высочеству не позволяется никакая переписка. В данный момент ее величеству не пойдет на пользу, если ее высочество позволит себе какое-либо безрассудство. Лишь когда ее величество решит, вы можете…
Тонкая ниточка, на которой я держалась прежде одним лишь усилием воли, наконец оборвалась. Меня словно захлестнуло обжигающей волной. Филипп все-таки мне писал, просил, чтобы я приехала. Я не ошибалась: все отсрочки были лишь частью ловушки, чтобы держать меня в плену. С самого детства я оставалась игрушкой в руках матери. Теперь же она добилась того, чего хотела, – я нужна была ей одинокой и беззащитной.
Стоя возле стола, я вспомнила Аревало: окна с закрытыми ставнями, забытый ткацкий станок в углу, массивную кровать и безумный взгляд бабушки, умоляющий о свободе. Наверняка она точно так же чувствовала себя в тот день, когда окончательно поняла, что все ее существование ограничено стенами Аревало и кто в этом виноват.
Теперь пришла моя очередь стать пленницей матери, а этот замок должен превратиться в клетку.
Выскочив из-за стола и сминая письмо в кулаке, я бросилась по коридору в свои покои. Когда я ворвалась в дверь, Беатрис, которая сидела у камина, зашивая юбку, испуганно вскочила. Едва взглянув на мое лицо, она отослала кормилицу Фернандито в переднюю, где была устроена маленькая детская.
– Mi princesa! – Она подошла ко мне. – Что? Что случилось?
– Вот что случилось! – Я подбросила письмо. – Беатрис, она лгала мне. Моя собственная мать! Она вовсе не собиралась позволить мне вернуться во Фландрию. Она хочет, чтобы я осталась здесь навсегда, в плену. В письме Сиснероса все сказано.
Беатрис уставилась на письмо так, будто оно могло вспыхнуть:
– Где вы его взяли?
– У курьера! Мне следовало догадаться. Филипп меня предупреждал – он говорил, что мою мать не интересует ничего, кроме ее королевства. Боже милостивый, мне следовало его послушать, отправиться за ним через горы, пока еще была возможность! – Я сунула письмо Сиснероса в карман платья. – Как она могла? Как могла моя собственная мать строить против меня интриги после всего, что я для нее сделала? А Филипп… он просил, чтобы я приехала. Все это время она пыталась нас разлучить, убеждая, что мы друг другу не нужны. У нее каменное сердце. Ни одна мать не поступила бы так со своим ребенком.
– Ваше высочество, прошу вас! – Беатрис протянула ко мне руки. – Наверняка есть какое-то другое объяснение. Ее величество никогда бы такого не сделала. Это слишком жестоко. К тому же она больна.
Я сердито смахнула подступившие слезы:
– Почему я должна теперь им верить? Я никогда напрямую не разговаривала с ее врачами. Когда я только приехала, старая маркиза говорила, что мать при смерти, но она путешествовала по всей Кастилии, как обычно. Нет, никакого другого объяснения нет. Она хочет заточить меня здесь, чтобы разлучить с мужем и спасти Кастилию. Она хочет, чтобы мой сын стал ее наследником!
Беатрис побледнела.
– Что нам делать? – прошептала она.
Я уставилась на нее. Наступила удручающая тишина. Что я могла поделать, если у ворот стояли люди Сиснероса и мою жизнь ограничивали четыре толстых стены?
Бросившись к сундуку, я распахнула крышку.
– Нужно немедленно убираться отсюда! – Подтащив сундук к туалетному столику, я побросала в него щетки для волос и флаконы с мазями и духами. Зазвенело стекло. – С меня хватит! – крикнула я, с яростным наслаждением срывая занавески с кровати и бросая их в сундук, затем прошла мимо Беатрис к прикроватному столику и схватила с него подсвечник. – Довольно с меня быть ее игрушкой! Ей не лишить меня свободы. Я не позволю! – Я развернулась к застывшей Беатрис. – Что смотришь на меня, будто на сумасшедшую? Помоги мне, ради всего святого. Собери моего сына. Он должен ехать с нами!
Беатрис метнулась в детскую, откуда донесся плач младенца. Подойдя к вешалкам с одеждой, я начала швырять в сундук платья и плащи. Я стояла возле кровати, срывая с нее меховое покрывало, когда, словно из бездны, послышались приближающиеся шаги.
Я замерла. Застыла и Беатрис в дверях детской.
Я отодвинулась от кровати, зная, что у меня нет никакого оружия, чтобы защититься. Дверь открылась, и вошла Сорайя вместе с Лопесом. Он только что вернулся из города, куда ездил за покупками, и держал коробку со свечами, которые я просила привезти.
Сквозь мои стиснутые зубы вырвалось хриплое дыхание. Я подошла к Лопесу, не обращая внимания на прижавшуюся к стене Сорайю:
– Я вам доверяла. Я думала, вы мой друг. И вы мне лгали. Вы меня обманули. Вы замышляли заговор против меня вместе с моей матерью и Сиснеросом!
– Ваше высочество, – пробормотал он, – о чем… о чем вы?
Я выдернула из кармана письмо.
– Вот о чем, сеньор! Это письмо от Сиснероса, которое только что привез курьер. Вы будете отрицать, что все это время исполняли его волю?
От лица Лопеса отлила кровь, коробка со свечами выпала из рук.
– Я… я не понимаю. Что говорится в том письме?
Я уставилась на него:
– Вот, возьмите и прочитайте. Хотя вы прекрасно знаете, о чем там говорится!