Читать интересную книгу Тернистый путь - Леонид Ленч

— Мадам, мы вступили на стезю, которая требует взаимного доверия от обеих высокодоговаривающихся сторон. Если вы мне не доверяете, я беру свой головной убор и тихо удаляюсь, ни о чем не рассуждая и никого не осуждая.

Пухлая лапка потянулась к лежавшей на столике перед диваном ядовито-клетчатой каскетке, но мама перехватила ее и, прижимая к своему более чем роскошному бюсту, сказала:

— Ради бога, простите меня! Я больше не буду. Я согласна на все ваши условия. Но все-таки узнайте — он Вася или он не Вася!

IV

Оказалось, что он — Вася. И что он берет. Но тот ли это Вася? В глубине души маме очень хотелось, чтобы этот Вася был не тот, не ее институтский весельчак и красавчик Вася Иванов.

Тайком от папы она сняла со своей сберкнижки крупную сумму и, трепеща, вручила ее Константину Сергеевичу вместе с заранее обусловленным его гонораром — двадцать пять процентов от «суммы вручения».

Через два дня тезка преобразователя позвонил маме по телефону и, шумно, по-собачьи, дыша в трубку, сообщил, что «операция прошла хорошо» и что «профессор надеется на благополучный исход».

Начались экзамены.

По английскому языку Тома неожиданно для себя самой схватила четверку. Это ее озадачило.

— Не знаю, что на меня накатило! — рассказывала она маме. — Я как в припадке была. Еще бы чуточку поднажать — и пятерка!

— Вот видишь! А ты уверяла: не дотяну! Не так страшен черт, как его малюют!

Маму продолжала мучить загадка Васи. Тот? Или не тот?

В конце концов она не выдержала, узнала номер служебного телефона В. И. Иванова и позвонила ему в институт из будки-автомата на углу.

— Кто это говорит? — строго спросил звучный баритон, вроде бы знакомый, но не настолько, чтобы сразу стало ясно: тот!

Мама назвала свою фамилию — по мужу.

— Что вам угодно?

Почти теряя сознание от смущения, неловкости и страха, мама с трудом выдохнула в трубку:

— Скажите, вы… Вася?

На том конце провода раздался смешок — короткий, негромкий, единственный в своем роде. Тот!

— В известном смысле Вася. А вы? Кто вы?

— А я… Ниобея!

(Это он, милый насмешник, так называл ее тогда, — у нее глаза были на мокром месте, и она часто пускала слезу по любому поводу, стоящему и нестоящему.)

Трубка молчала. Минуту?! Вечность?!

— Таня, неужели это ты… то есть вы?

— Я, Вася!

— Вы… ты замужем, я надеюсь?

— Замужем. А ты, то есть вы?

— Тоже замужем… то есть… женат!. Ниобея! Не верю своим ушам! Как ты… то есть как вы меня обнаружили?

— Вася, мне надо с вами повидаться. По одному делу. Я к вам приду, и мы обо всем поговорим. Хорошо?

Снова молчание. И уже сухо, почти официально:

— Я принимаю завтра от трех до пяти!

V

Все было ужасно! И то, как она поднималась по лестнице с трепыхающимся сердцем, с остановками через каждые пять ступеней, с вытаскиванием из сумочки ручного зеркальца, в котором отражалась пылающая клюква ее щек и носа, с запудриванием клюквы — проклятая ягода постепенно приобретала некрасивый сизый оттенок. И, наконец, ее появление в кабинете В. И. Иванова! Он поднялся ей навстречу из-за стола, статный, интересный, виски седые, окинул ее громоздкую фигуру, всю — от головы до ног — цепким, оценивающим мужским взглядом, и мама прочла в его глазах легкую усмешку Разговора у них не получилось — какие-то сплошные междометия. Он первый спросил ее:

— А какое дело у вас ко мне, Татьяна Михайловна?

Мама сказала:

— Моя девочка держит экзамен в ваш институт Как вы думаете, она… пройдет?

Он усмехнулся, пожал плечами.

— Это зависит только от нее само№

Тут бы ей встать, попрощаться и уйти, а ее бес попутал, и она вдруг с какой-то развязной, пошлой игривостью, этак небрежно, даже нахально спросила:

— А разве мой посол у вас не был, Вася? Он должен был вручить вам свои верительные грамоты!

Он помрачнел, нахмурился.

— Какой ваш «посол»? И что это за «верительные грамоты»?

Он такой, пухленький. Его зовут Константин Сергеевич, как великого Станиславского. А грамоты… — тут мама с той же невыносимой игривостью хихикнула, — грамоты у него… бумажные. Я, Вася, думала, что вы…

— Никакого посла у меня не было! — жестко сказал Вася. — Но если бы такой посол появился у меня в кабинете, он бы вылетел отсюда пробкой… вместе со всеми своими грамотами…

И замолчал, тяжело дыша.

Мама встала и пошла! В дверях обернулась. Взгляды их встретились, и теперь — мама готова была поклясться в этом! — в Васиных глазах она прочла жалость. И это было самое ужасное!

— Вася, — сказала мама, — Василий Иванович… даю вам слово… только ради дочери!

Он ничего не ответил, молча придвинул к себе папку с бумагами и опустил голову.

Когда мама спускалась по лестнице, едва передвигая непослушные ноги, на нее налетел кондор. Лицо у Марты Ибрагимовны выражало тревогу и страх. Она, видимо, хотела что-то важное сказать, но мама отмахнулась от нее. На улице из первого попавшегося автомата она позвонила по телефону тезке преобразователя.

Ей долго не отвечали. Потом отозвался веселый мужской голос:

— А Константин Сергеевич уехал!

— Уехал? Странно! Не знаете — куда?

— Точно мне известно лишь то, что он уехал в тюрьму, но в какую именно, я не знаю.

В тюрьму! Боже мой, этого еще не хватало! Скорей, скорей домой!

Дверь открыла Тома. Ее хорошенькая хитрая мордашка сияла от счастья. Заражаясь дочкиной радостью, все забыв, мама спросила:

— Пятерка за сочинение, да?

— Не угадала, мамочка!

— Четверка?!

— Двойка! Но честная, моя родимая двоечка! На другие экзамены теперь можно не ходить. С двойкой меня все равно не примут. Мама, ты, пожалуйста, только не огорчайся, значит, это моя судьба!

— А, мне теперь все равно! — сказала мама и заплакала в голос, с подвыванием на высоких нотах.

ИЗ РАССКАЗОВ ТЕРТОГО КАЛАЧА

1. САРАЙЧИК

Началась вся эта эпопея с того, что пришел ко мне на прием молодой кудлатый гражданин с бородой супермодного покроя, до глаз.

— Здравствуйте! — говорит. — Позвольте представиться: я скульптор, или, как раньше говорили, ваятель, Генрих Носков.

— Очень приятно, товарищ ваятель! Какая у вас нужда к нам?

— Нужда небольшая. На задворках соседнего с нашим дома затерялся пустующий дровяной сарайчик. Он принадлежал ранее некоей Рысиной, пенсионерке, а сейчас стал ничейным: дом давно на центральном отоплении, а пенсионерка Рысина ни в каком отоплении больше, увы, не нуждается. Я прошу передать этот сарайчик мне, я буду хранить в нем свои производственные материалы — глину, гипс, камень и прочее. Мастерская у меня есть, а вот такого сарайчика-склада нет. Он мне нужен до зарезу… Тут у меня на бумаге все это изложено, как полагается.

Вижу — у человека действительно нужда. Почему не помочь? Говорю:

— Ваше заявление, товарищ Носков, будет рассмотрено. Но для этого вы должны представить нам справки: с места работы, с места проживания, план двора, в котором затерялся сарайчик, заключение пожарной инспекции, бумагу от домоуправления, чей сарайчик, о том, что они не возражают передать сарайчик вам в эксплуатацию… Пока как будто все, а там — посмотрим!.

Он побледнел, но взял себя в руки.

Хорошо, представлю. Только очень прошу не тянуть с моим делом. Я вас за это увековечу для потомства если не в мраморе, так хоть в гипсе. Изваяю вас, если пожелаете!

Отвечаю ему в духе назидательного легкого юмора:

— Очень польщен вашим предложением, тем более что меня еще ни разу не ваяли, но… Не надо, товарищ Носков! Мы здесь сидим не для того, чтобы нас гипсовали творческие работники. Приносите справки!

Ушел он. Через два дня приходит на прием гражданин средних лет, даже ниже, в молодежном пальтишке клетчатом, шапка меховая — крашеный кролик под водяную крысу, ондатру.

— Здравствуйте! — говорит. — Позвольте представиться: я артист концертного ансамбля Серафим Ледыкин. Еще не заслуженный, но намечен к представлению. Буду очень рад, если вы посетите концерт с моим участием.

С этими словами кладет ко мне на стол два билета Я их ему тут же возвращаю:

— Большое спасибо, но мы по концертам не ходим — и времени нет, и нарзан, как говорится, уже не тот. Мы дома на вас полюбуемся, по телевизору, если покажут. Какая у вас нужда к нам, товарищ артист?

— Нужда небольшая! На задворках дома, в котором я проживаю, затерялся пустующий дровяной сарайчик.

Выкладывает все, что я уже знаю, про сарайчик покойной пенсионерки Рысиной и в заключение говорит:

— Я прошу передать сарайчик мне. Я обзавожусь «Запорожцем» и намерен превратить этот сарайчик в какой ни на есть гараж. Все же машина будет стоять не под открытым небом… Тут у меня в заявлении все это изложено как полагается.