Читать интересную книгу Тернистый путь - Леонид Ленч

Аркаша Сарафанов стал ерзать на стуле, потом вытащил из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

А обе Людмилы продолжали наступление.

— У нас на завтра назначено собрание. Мы будем разбирать моральный облик В. Пулина, приходите послушать!

— Мы ему еще и за хулиганство влепим. Какое он имеет право дом расписывать… по личному вопросу. В этом доме не одни только Людмилы будут жить!

— Мы узнали: он и на других стройках такими делами занимался. В Соловьином проезде в одном доме на четвертом этаже выложено «Люблю Клаву», а на шестом «Люблю Веру». Его работа!

Как ни крутился Аркаша Сарафанов, как ни изощрялся в красноречии, пытаясь смягчить сердца оскорбленных Людмил, девушки были непреклонны. Пришлось пойти с ними к редактору.

Спартак Лукич выслушал сбивчивое вступление заведующего отделом литературы и искусства и гневное скерцо штукатуров, надулся, покраснел и обещал «подумать».

Когда Людмилы вышли из его кабинета, он смерил уничтожающим взглядом своего сильно смущенного сотрудника и, так как повод для очередной нотации был налицо, сказал строго и веско:

— О чем говорит этот, я бы сказал, прискорбный факт, товарищ Сарафанов?!

Спартак Лукич сделал паузу и затем сам ответил на свой вопрос:

— Этот факт, товарищ Сарафанов, говорит о том, что в жизни всякое старье иногда маскируется под новое. Нужно, товарищ Сарафанов, внимательно, так сказать, глядеть по сторонам, чтобы не попасть в неприятный, вернее, обидный, я бы даже сказал — позорный, просак!

И на этот раз Спартак Лукич был абсолютно прав! Аркаше осталось лишь склонить голову в знак своего полного согласия с этими мудрыми мыслями и пообещать редактору в дальнейшем глядеть по сторонам, что называется, «в оба».

ВИКОНТ И ВИТЬКА

(Сценка)

Лифтерша Каныгина — совсем еще молодая, крепкая и свежая женщина — сидит на стуле и читает книжку. Отдается она этому любимому занятию с наслаждением, самозабвенно, вся целиком, так, как это умеют делать только московские лифтерши. Ее широкий лоб перерезан глубокой складкой, пухлые губы чуть шевелятся: Каныгина читает тихим шепотом, вслух, «про себя».

Никто и ничто не мешает ей заниматься чтением в эти долгие дневные часы. Жильцы дома на работе, хозяйки вернулись уже из магазинов, редко кто войдет сейчас в дом или выйдет из него.

Каныгина даже рада бывает, когда ее оторвут от интересной книжки: глаза устают от непрерывного пожирания волнующих страниц. Маленькие передышки просто необходимы.

Вот после прогулки по двору возвращается к себе на пятый этаж вдова профессора Саломахина со своим котом Гулливером. Кот — толстомордый, роскошный, откормленный на диво зверь — важно шествует впереди хозяйки на длинных вожжах из широкой желтой ленты, перекрещенной на его молодецкой груди.

Каныгина с удовольствием поднимается со стула, кладет книжку, открывает дверцу лифта и пропускает в кабину профессоршу и ее любимца.

— Ну что, Гулливешка, нагулялся?

Поставив хвост палкой, кот смотрит на лифтершу снизу вверх своими надменными глазами, будто хочет по-профессорски строго сказать ей: «Неужели вам не надоело каждый раз, когда вы меня видите, повторять одно и то же?! И какой я вам Гулливешка, в конце концов?!»

Гулливер и профессорша уехали к себе на пятый. Каныгина нажимает на кнопку, спускает кабинку лифта вниз и снова принимается за чтение.

Еще десять страниц проглочено. Опять резко хлопает входная дверь. Со двора входит Василий Архипович, управляющий домом. Каждая клеточка его коренастого тела как бы излучает неукротимую энергию, лицо красное, брови озабоченно нахмурены.

— Здравствуй, Каныгина! — командирским басом приветствует он свою подчиненную.

— Здравствуйте, Василий Архипович!

— Все читаешь?

— Такое наше дело лифтерское, Василий Архипович: кто читает, кто вяжет на своем сидячем рабочем месте!

— Какую книжку читаешь?

— «Виконт де Бражелон».

— Это из какой же жизни?

— Из французской, Василий Архипович!

— Про… визит к нам?

— Нет, про королев, Василий Архипович. Историческое.

— Ну ничего, Каныгина, читай! Развивай свою культуру! — милостиво разрешает управляющий домом и, сняв кепку, вытирает платком испарину со лба. — Каждому, как говорится, свое. Кому книжечки читать, а кому трепыхаться с утра до вечера. У кого праздник на носу, а у работников коммунального фронта одна забота… как бы тебе по шапке не надавали за опоздание с ремонтом. А чем я виноват когда меня маляры режут!.. Завтра кто здесь дежурит?

— Евдокия Саввишна!

— Она кто, я уже забыл — вязальщица или читательница?

— Она больше вяжет, Василий Архипович!

— Вот что, Каныгина, очень тебя прошу — подежурь завтра за нее. Завтра маляры обещали прийти, а меня, как на грех, в район вызывают.

— Случилось что, Василий Архипович?

— Всех управляющих вызвали. Не то на пресс-конференцию, не то на семинар, а скорей всего, на протирку с проборцией. А тут как раз маляры! На вязальщицу эту надежда у меня малая. А ты, Каныгина, все ж таки читательница, у тебя глаз повострей Побудь завтра вроде как бы моим заместителем. Присмотри по-хозяйски за малярами. Ладно?

— Пожалуйста, Василий Архипович! — соглашается польщенная Каныгина. — Раз нужно для дела, я завсегда…

И снова хлопает входная дверь. На этот раз в вестибюле дома появляется паренек лет восемнадцати в светло-серой кепке из пушистой материи, в коротком, ладно пошитом пальто, в вызывающе новых желтых чешских полуботинках. В одной руке у него новенький чемодан, в другой — аккуратно перевязанный магазинный сверток. Кокетливо-лихой русый чубчик свисает из-под кепки на его левый висок.

Паренек подходит к лифту, ставит на пол свой чемодан и, улыбаясь во весь рот, сияя, как молодой месяц, говорит уставившейся на него лифтерше:

— Здравствуйте, Елена Ивановна, что вы на меня так смотрите, словно я потусторонняя тень папы принца Гамлета?! Это я, Виктор Шумейко, ваш бывший жилец, собственной своей персоной.

С иронической почтительностью Каныгина долго трясет протянутую ей руку паренька.

— Господи, а я думаю: что за интурист к нам пожаловал? — говорит лифтерша, обращаясь к управдому, который с нескрываемым любопытством рассматривает пришельца. — Его мать, Василий Архипович, у нас в двадцать первой квартире живет. Она на табачной фабрике работает. Хорошая женщина! Ох, много она через этого Гамлета слез пролила!.. Ты что, Витька, в отпуск?

— В отпуск!

— Больно рано прикатил!

— Год с лишним дома не был!

— Мог бы дать матери и подольше отдохнуть… от тебя.

— А почему вы, Елена Ивановна, так неодобрительно меня встречаете? — насмешливо щурится Виктор Шумейко. — А я-то хотел вам завтра подарочек вручить. Теперь не надейтесь!

— Нужны мне твои подарочки, как прошлогодний снег! — парирует Каныгина и тучей надвигается на Виктора. — Опять начнешь по окнам футболить и по крышам козлом скакать за голубями своими?! Смотри, Витька! Василий Архипович тебя живо скрутит. Он тебе не этот растяпа Порошкин.

И — к управдому: — Вы его предупредите, Василий Архипович. Он у нас в доме первым озорником был. Над всей ребятней коноводил!

Однако управляющий домом, недовольно морщась, останавливает излияния Каныгиной строгим жестом:

— Обожди, Каныгина! Помолчи!

И любезно улыбается Виктору:

— Вас, извиняюсь, как по отчеству, товарищ Шумейко?

— Отца Константином звали!

— Заходите в домоуправление, Виктор Константинович, если что будет нужно. И просто так — побеседовать. Очень буду рад вас приветствовать.

И строгий Василий Архипович, к великому удивлению лифтерши, сам открывает перед «первым озорником в доме» дверцу кабины лифта и помогает ему установить чемодан.

Мягко громыхая, лифт уносит Виктора Шумейко наверх. Задрав головы, лифтерша и управдом следят за его плавным движением. На лице Каныгиной все то же великое удивление, на губах Василия Архиповича та же почтительная улыбка.

— Эх ты, читательница! — прогнав наконец эту улыбку, оборачивается к Каныгиной Василий Архипович и укоризненно качает головой. — Про виконтов исторических запоем читаешь, а про своих знатных людей ничегошеньки не знаешь! О нем в газете писали! Он в Сибири (Василий Архипович называет знаменитую сибирскую стройку) прославился на всю Россию, можно сказать. А ты: «первый озорник… голуби… футбол!..» Подвела ты наше домоуправление, Каныгина! И меня лично подвела, как лицо возглавляющее.

— Ей-богу, я не вру, Василий Архипович! — смущенно бормочет Каныгина. — Кого хотите спросите… Всякий скажет, что Витька… то есть… этот Виктор Константинович, были у нас первыми озорниками!.. А про другое я не знала, слово даю! — Она простодушно разводит руками. — И когда это он успел! Всего ведь год с небольшим, как кончил ремесленное и уехал!