— Она у Тавертонского поворота, милорд… на склоне под обрывом.
Чарлз с суровым лицом выслушал рассказ и тут же командным голосом принялся раздавать приказы.
— Эй, ты, — он кивнул в сторону лакея, — как тебя, зовут? Петерсон? Хорошо, Петерсон, слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты поскакал в деревню и привез доктора. Ты доставишь его сюда к тому времени, когда мы с братьями вернемся с герцогом и герцогиней. Отправляйся.
— Теперь вы. — Он подозвал экономку. — Как вас зовут?
— Миссис Кэнтуэлл, милорд.
— Миссис Кэнтуэлл, я хочу, чтобы вы и ваши подчиненные приготовили спальни, разожгли камины, собрали все одеяла в доме и держали к нашему возвращению наготове что-нибудь горячее и питательное. Моя сестра вам поможет.
— Слушаюсь, милорд.
— А теперь ты. Джонс, да? Беги к конюшням, найди двадцать ярдов веревки и оседлай наших коней, да пошевеливайся. Мне понадобятся одеяла и фонарь. Поспешим.
Чарлз постарался запомнить по именам всех тех, кому давал поручения, а затем, удовлетворенный, что все идет как надо, послал за своим мокрым камзолом, потребовал еще один про запас и быстро вышел за дверь, Гаррет и Эндрю поспешили за ним.
Он чувствовал, что время терять нельзя.
Люсьен уже давно отказался от попыток идти.
Там, где когда-то была его лодыжка, теперь пульсировал сгусток боли. Будь у него время, он оторвал бы кусок материи от штанов и перевязал рану, но не смел понапрасну потратить даже минуту. Главное — добраться до дома и привести Эве помощь.
Но нога, будь она проклята, не слушалась. Он нашел палку, вмерзшую в землю, и ему удалось оторвать ее. Но палка сломалась, как только он попытался на нее опереться. Люсьен отбросил обломок и похромал дальше, волоча за собой больную ногу, пока не поскользнулся на льду и не упал, больно ударившись о мерзлую землю подбородком и прокусив язык. Он заставил себя подняться, сплюнул кровь. От холода у него закружилась голова, тело казалось невесомым. Но он все же двинулся вперед. И снова упал.
Тогда он принялся ползти. Не обращая внимания на боль в замерзших руках, он подтягивал свое тело по скрипучему, покрывшему землю тонким слоем снегу. Сколько он уже прошел? Насколько он удалился от Эвы? Этого он не знал. Больше ничего не существовало, кроме холода. Боли. Если он не доберется до дома, его жена умрет.
Боль в руках стала невыносимой. Он поднялся на колени, а затем, балансируя раненой ногой, встал. Он перенес пес на эту ногу, заставляя ее выполнять работу, которая была ей не под силу, ненавидя ее за беспомощность, казня ее болью за то, что она предала его. Он не позволит помешать ему спасти свою герцогиню.
Как же холодно. Мокрая рубашка замерзла и стирала в кровь спину. А снег все падал, шелестя вокруг него. Он помедлил, тяжело дыша, и взглянул в темноту. Назойливый шепот снега. А далеко справа — море.
Не останавливайся.
Мукой было передвигать ноги. Больно даже дышать. Не засыпать.
«Не спи», — говорил он ей.
«Не спи», — приказывал он себе.
Но мозг и тело больше не подчинялись его воле. Он дрожал от холода, от изнеможения… от потрясения. Неимоверных усилий стоило удержать глаза открытыми. Он снова упал. И опять ему удалось подняться, боль раскаленным штырем вошла в раненую ногу, снег на том месте, где он упал, потемнел от крови. Но боль не давала уснуть. Поддерживала в нем жизнь. Уснуть — значит умереть. Это он понимал. Он упрямо двигался вперед, нарочно наступая на больную ногу и с радостью чувствуя Золь, потому что боль — это жизнь.
Он концентрировался на каждом шаге, как дар принимая каждую вспышку боли. Где, черт побери, Ротуэлл? Почему он не вернулся? Где все?
И где он сам?
«Не останавливайся».
И он шел… но вдруг его нога куда-то поехала. Он покатился по наклонной поверхности и упал на лед, пробив его своей тяжестью, глаза защипало от соленой воды. Вода попала ему в нос, попала в горло.
Его обожгло холодом, но он, колотя руками, выплыл на поверхность, хрипло дыша, смаргивая с глаз соленую воду.
Залив. Чертов залив. Значит, он почти добрался до дома. До спасения. Тепла. А самое главное — до помощи.
Но он слишком замерз. Силы совершенно покинули его. К нему подплывали куски льда, царапали лицо, руку, которой он пытался их отталкивать. Он опять погрузился под воду. Люсьен выбрался на поверхность как раз в тот момент, когда большая льдина ударила его в спину. Он попытался собрать волю в кулак, чтобы заставить силу вернуться в его уставшие ноги, но ее совсем не осталось. Совсем. Последним, отчаянным рывком он толкнул себя к земле, наполовину выбрался на замерзший берег и закрыл глаза. Ледяная вода плавно покачивала его ноги.
«Не останавливайся!»
Он сделал еще попытку.
«Не останавливайся, черт тебя побери!»
Он упал лицом на лед. Тело больше не слушалось его. И тут Люсьен одними губами произнес прежде незнакомую ему фразу:
— Я… не могу.
И в изнеможении затих.
Чарлз верхом на своем верном Контендере с фонарем в руке скакал к мосту впереди братьев. Он старался не думать о том, что они могут найти там, в темноте. Старался не думать о том, что они, быть может, уже опоздали. Старался вообще не думать ни о чем, кроме того, что нужно найти брата и невестку.
— Чарлз, постой! — Это Гаррет, скакавший за ним на Крузейдере, поднял коня на дыбы, когда они подъехали к мосту. Породистый конь Эндрю, Ньютон, едва не налетел сзади на Контендера. — Смотри, там внизу в воде кто-то есть!
Чарлз посмотрел в указанном Гарретом направлении и почувствовал, что его сердце остановилось.
— Это Люсьен, — проговорил он, соскакивая с коня, и бросился через мост.
Он соскочил на берег и, схватив брата за руки, принялся тащить его из воды. Через мгновение рядом с ним были Гаррет и Эндрю. Они вместе вытащили Люсьена на скованный льдом песок.
— О Господи, — выдавил из себя Эндрю, глядя на неподвижное, бледное лицо герцога. — Он…
— Умер? — прошептал Гаррет.
Чарлз не стал ничего говорить, он просто разорвал мокрую рубашку на груди Люсьена и приложил ухо к его груди. Братья, оцепенев от ужаса, в темноте стояли рядом на коленях и глядели, как снежинки ложатся на светлые ресницы Чарлза, на неподвижное лицо Люсьена. Ни один из них не промолвил ни слова.
Чарлз выпрямился.
— Нет. Не умер. Живо, давайте завернем его в одеяло и посадим на Ньютона. Везите его домой и отогрейте. Когда он очнется, не давайте ему бежать спасать Эву. Если очнется, — мрачно добавил он. — Боже, от него разит коньяком.
Гаррет и Эндрю посмотрели друг на друга: Люсьен был не из тех, кто позволял себе чрезмерные дозы спиртного. Но времени на раздумья не было. Все они понимали, что, должно быть, случилось что-то ужасное.