Не галлюцинации. Он поднял взгляд, просунул руку ей под голову и стал всматриваться в белое как мел лицо. В полузакрытые и остекленевшие от потрясения глаза, которые глядели на него снизу вверх. Она не мертва. Она должна быть мертва, но не мертва.
— Эва…
— Люсьен… мне больно. Везде больно. — Голос был слабым, прерывающимся. Господи, он должен согреть ее. Должен перенести ее в тихое место. Должен привести доктора.
Он поднял жену на руки и, скользя на льду, отнес к перевернутой карете, которая могла служить прикрытием от ветра. Как он сожалел, что не захватил пальто. Что у него нет коня. Что Господь не заставил его отправиться на поиски раньше, вместо того чтобы сидеть и отчаянно жалеть себя.
— Где у тебя болит, радость моя?
Она прислонилась к днищу кареты и закрыла глаза.
— Его больше нет, Люсьен… нет.
Он сразу понял, о чем Эва говорит. Люсьен тщетно пытался согреть дрожащие руки. Опасаясь худшего, он аккуратно приподнял ее юбки… и почувствовал, как все у него внутри застыло. Она была в крови. Кровью покрыты ноги, бедра. И кровь продолжала течь.
Эва тихо заплакала.
Не говоря ни слова, Люсьен обнял ее, содрогающуюся от душераздирающих рыданий. Он сжал зубы, закрыл глаза и начал баюкать жену, в его сердце разлилась такая боль, что он подумал, что вот-вот умрет. Она обхватила его руками, припав к нему, как дитя. Она пыталась зарыться в нем, ее слезы жгли ему шею. Люсьен ощутил спазмы в горле. Все это его вина. Это он сделал с ней. С их не родившимся ребенком. Пожелав оставить своего ребенка в Англии, он убил его. Убил.
— Эва.
Он прижимал ее к груди, ощущая, как ветер раскачивает перевернутую карету, за днищем которой они спрятались. Ротуэлл должен был уже вернуться. Где же он?
— Эва, я должен идти за помощью.
— Не оставляй меня, Люсьен… о, пожалуйста, не оставляй меня.
Она опять заплакала. Ушла ее ненависть к нему, исчезла упрямая, своенравная гордость, пропала прекрасная вспыльчивость. Вместо всего этого осталась лишь сломанная оболочка. Вот до чего он довел ее, эту маленькую девочку-женщину, которая умрет, если он быстро не доставит ее в безопасное место.
— Эва, послушай меня, — сказал он, отрывая ее от себя и усаживая у дна кареты. Он глядел ей в глаза, в которых не было души, которая ушла вместе со способностью здраво мыслить, что-либо понимать, и лишь два огромных озера боли смотрели на него. — Эва… я иду за помощью. Ты должна оставаться здесь, ты понимаешь меня?
— Не покидай меня. Пожалуйста, не уходи от меня.
— Дорогая, я должен. Я вернусь за тобой. Пообещай мне, что будешь держаться, не заснешь, соберешь всю мыслимую ненависть ко мне, только не сдавайся, понимаешь? Не засни… не покинь меня, Эва. Я не смогу жить без тебя. — Он притянул ее к себе и поцеловал в заледеневшую бровь. — Не покидай меня, потому что я люблю тебя.
— Не уходи, — шепотом повторила она.
Он любит ее. Он сказал это, но она не поняла, так как ощущает лишь боль, потрясение и муку. Люсьен поднялся а одной здоровой ноге, понимая, что даже если осмотрит карету, у него не хватит сил, чтобы перевернуть ее на колеса. О черт! О дьявол! Снег продолжал сыпаться с небес, застревая в ресницах. Он в отчаянии пытался сообразить, что можно сделать, чтобы как-то укрыть ее от непогоды, и тут вспомнил, что в карете может быть коврик.
Волоча за собой непослушную ногу, он обошел карету, открыл дорожный сундук и — благодарение Господу — обнаружил там одеяло.
Он отнес его к Эве. Ее глаза были закрыты. Испугавшись, он схватил ее за плечи и принялся трясти, пока она снова не открыла их.
— Не покидай меня, Люсьен…
У него не было сил отвечать. Если он не пойдет, то она умрет здесь, у него на руках. Он поудобнее усадил ее, попытавшись втиснуть в пространство между осью и днищем, и укрыл потеплее, подоткнув его со всех сторон. Затем, взяв ее руки, он нежно поцеловал сначала одну ладонь, потом другую и спрятал их под одеяло.
Потом он поднялся на ноги, решив, как будет действовать, и ругая Ротуэлла, который уже давным-давно должен был вернуться. Вокруг шелестел падающий снег… медленно, неумолимо, молчаливо.
Она посмотрела на него, в ее глазах мелькнуло понимание, испуг… затем веки снова сомкнулись.
Люсьен повернулся. Он сунул свои ободранные, покрасневшие ладони под мышки, чтобы хоть немного согреть их, и, волоча раненую ногу, дрожа от холода, пустился в долгий путь домой.
Глава 26
Всадники, которых Люсьен слышал в ночи, не были одним лишь плодом хмельного воображения. Его братья, которые бросились по горячим следам в погоню за Нериссой, настигли ее в Саутгемптоне, где она ждала корабль, чтобы отплыть во Францию. Теперь она была в безопасности в карете, которую они захватили с собой, и братья решили провести несколько дней в Джинджермере, прежде чем везти разъяренную сестру обратно в замок Блэкхит.
Покрытые снегом и продрогшие до костей, они вошли в дом и обнаружили там страшный переполох. Его и ее светлости повздорили. Его и ее светлости? Чарлз присвистнул, а другие лишь переглянулись в изумлении.
— Они поженились прошлой ночью, — объяснила экономка.
— Между ними случился ужасный скандал, и она уехала час назад, — добавил дворецкий. — В такую бурю.
И тут совершенно обезумевший молодой человек с синим от холода лицом влетел в комнату, бормоча, что герцогиня погибла, упала с обрыва, и что он встретил его светлость — который оказался совершенно пьян — у обрыва, без сюртука, без пальто, в одной тонкой рубашке, что его светлость отправился вытаскивать тело герцогини и что все находящиеся в доме должны мчаться ему на помощь…
Благодарение Господу, что там оказался лорд Чарлз.
— Всем молчать, — приказал он резким голосом, который мгновенно заставил всех прекратить суетиться. Он оглядел присутствующих, тающий снег все еще стекал с его светлой косички и широкой, внушающей уважение спины. — А теперь слушайте меня.
На нем не было военного мундира, но это ничего не значило. Перед домочадцами стоял офицер, которого знали и уважали солдаты… и испуганные слуги, все, как один, замолкли и напряженно ожидали приказаний.
Чарлз повернулся к поеживающемуся конюху.
— Пусть кто-нибудь напоит этого человека чем-нибудь горячим. Как тебя зовут?
— Ротуэлл, милорд.
— Ротуэлл, расскажи мне по порядку, что произошло, где ты оставил герцогиню и где в последний раз видел моего брата.
Стуча зубами, Ротуэлл хриплым голосом поведал всю историю. Он непрерывно повторял отданные его светлостью приказы, заламывал руки и раз за разом говорил, что, останься герцогиня на месте, она не погибла бы.