обсуждение работ ювелира, недавно переселившегося в Рим из Таррагоны, который за какие-нибудь полгода стал безумно популярен, хотя, на вкус Тицианы, его изделия ничем выдающимся не отличаются. При этом Тициана упомянула, что раньше ювелирное искусство было намного лучше, доказательством чего служит ее ожерелье, которому не менее трехсот лет.
Зная, что под слоем румян и белил она все равно выглядит, по сравнению даже с невыдающейся внешностью Тицианы, дольно уродливо, Скантилла под дежурной улыбкой еле сдерживала бешенство. Легкое щебетание императрицы отдавалось в голове жены Дидия Юлиана ударами весел триремы, находящейся в погоне за врагом.
– А что же Элий? – спросила Манлия Скантилла, когда императрица ненадолго умолкла. – Может быть, он споет для нас сегодня? Он так хорошо недавно выступил у нас. Все гости были в восторге.
– Элий сейчас немного простудился и не в голосе! Извини, Манлия, может, в следующий раз.
– Ах, как жаль! Желаю ему скорейшего выздоровления!
– Спасибо! Гален осмотрел Элия и нашел, что он болен совсем неопасно, несложные процедуры несколько дней, и он снова запоет, как соловей.
– Ты о нем так беспокоишься… сразу видно, Элий для тебя многое значит!
Тициана усмехнулась, ничего не ответив.
– Ты к нему особенно расположена, – продолжала Манлия Скантилла. – И Элий действительно так хорош?
– Ты же слышала его голос, Манлия.
– Я не о голосе.
– Гм! Он великолепен. – Тициана слегка покраснела.
– Сенатор Секст Капитолин тоже так сказал, – с торжествующей улыбкой произнесла Скантилла.
– Сенатору понравилось пение Элия? Это неудивительно. Нет такого человека, кто не заслушался бы его голосом.
– Но Капитолин говорил не о голосе, а о том, как ему было хорошо вдвоем с Элием.
Тициана словно окаменела. Глаза Скантиллы блестели хищным огнем, словно у Медузы горгоны. Она смотрела на императрицу и в душе праздновала над ней маленькую победу. Пусть эта слишком умная и утонченная Тициана хлебнет полным ртом мерзкую измену Элия.
В зал вошла Марция. Прекрасная, как Венера, роскошно одетая, с легким шлейфом нежнейших цветочных духов, она шла медленно, свысока глядя на всех присутствующих. Она вся светилась счастьем. Корнелий Репетин сразу же забыл свою невесту и, прервав с ней негромкий разговор, уставился на Марцию, любуясь ею. Манлия Скантилла почувствовала себя неуютно рядом с неотразимой красотой и, видя замешательство будущего зятя, побоялась, как бы Марция не увлекла Репетина. Тициана, уязвленная Скантиллой, не могла выносить счастливого вида Марции. Она всегда недолюбливала бывшую любовницу Коммода, завидуя ее красоте и популярности, а после того как Марция вышла замуж за Эклекта и стала жить во дворце, Тициана тихо возненавидела ее. Ведь она знала, что хоть Пертинакс не позволяет себе лишнего, но часто смотрит на Марцию с вожделением, а сама Марция несколько раз пыталась соблазнить ее мужа, чтобы возобладать над ним, и пусть у нее ничего не вышло, но, возможно, это только пока.
Поприветствовав всех, Марция возлегла за столом.
Корнелий Репетин услужливо налил ей вина и выказал свое восхищение.
Дидия Клара побледнела и взглянула на мать.
– В подвале нашего дома неожиданно развелось много крыс, – произнесла Манлия Скантилла. – Они просто чудовищны! Марция, ты не посоветуешь мне какой-нибудь яд?
– Почему ты спрашиваешь именно меня? – удивилась Марция, чуя подвох в вопросе. – Во дворце крыс нет. Эклект ничего мне такого не говорил. Откуда я могу знать?
– Ну как же? Весь Рим считает, что ты самая опытная в ядах. Ты же отравила Коммода.
«И опять этот хищный огонь в глазах Скантиллы и опять эта ее мерзкая улыбка», – подумала Тициана, но, так как удар был обращен в сторону ненавистной Марции, она решила обязательно поддержать его.
– Если у тебя еще остался тот яд, Марция, лучше отдай его Скантилле, – сказала Тициана. – Пусть она травит своих крыс, а то боюсь, как бы кто случайно не пробрался в твою спальню и не похитил его, а потом убил нас всех. Ведь в твою спальню легко забираются воры, как в случае с кубком Эклекта.
Марция была готова к атаке на себя и с невозмутимой улыбкой ответила:
– Мой яд, как ты говоришь, Тициана, помог Пертинаксу занять трон, а тебе стать императрицей. Думаю, если я отдам тебе его, то яд стоит поместить в самую красивую склянку из цветного стекла и поставить на видное место, словно памятную достопримечательность, и показывать всем посетителям дворца. Тебе же, Скантилла, я посоветую завести котов, а яд лучше оставлю Тициане, и не потому, что мне жалко, я сама не люблю крыс и сочувствую тем, у кого они есть, а потому что яд этот очень вреден для кожи в старости, его запах углубляет морщины, кожа шелушится и слезает, и не помогают никакие румяна и крема. Человек становится очень уродлив. Я не хочу, чтобы ты рисковала собой, Скантилла. Тициана, не волнуйся, яд так действует только на старую кожу, для молодой, ухоженной кожи он безопасен.
Скантилла в бешенстве закусила губу. Ее ударили в самое больное место. Тициана встала из-за стола и ледяным тоном произнесла:
– Марция, если у тебя еще остался тот яд, ты должна немедленно от него избавиться! Я приказываю тебе!
– Я так и поступлю, дорогая Тициана, но подожду, когда Пертинакс лично придет ко мне и прикажет сделать это. Я очень буду его ждать и только при нем избавлюсь от яда.
Глава двенадцатая
Марция постучала в дверь. Послышалось шарканье, и старик Филипп из Тралл впустил ее в комнату.
– Как Квинтиллиан?
– Спит, госпожа.
– Хорошо, я подожду, когда он проснется. А ты можешь пойти по своим делам.
– Если я помешаю, то так и скажи. А по каким делам мне идти? Дел нет. Родных-то у меня не осталось.
– А ты сходи к своим братьям по вере. Наверняка кто-то из них живет неподалеку.
– Хорошо, я пойду.
– Вот возьми денарии, купи что-нибудь поесть.
Филипп из Тралл взял горсть монет, спрятал в складках одежды и, поклонившись, вышел.
Марция сняла плащ с капюшоном, который натягивала, чтобы ее никто не узнал, повесила его на крюк у двери и вошла в комнату.
Квинтиллиан спал, повернувшись к ней лицом. Дыхание его было тихим, спокойным, кожа больше не горела огнем, как прежде. Марция зажгла еще несколько лампад и села напротив кровати на стул.
После ранения Квинтиллиана он недолго оставался в хибаре христианина Филиппа. Через пару дней Марция сняла домик неподалеку от театра Марцелла – чистый, небольшой, уютный. Когда-то он был частью большого склада, но потом владелец склада разорился, и помещение продали, разделили, построили внутри стены, и получилось