Вдруг один из пажей, который нес серебряный позолоченный поднос, узнал ее. Это был тот самый паж, который так грубо посмеялся над ней из-за буре.
— О! А вот и баронесса Печального Платья! Чего желаете выпить, Нанон? Домашней настойки из яблок или простокваши? — пошутил он.
Она неожиданно показала ему язык и, оставив пажа в замешательстве, направилась к столику принца.
— Боже, кто к нам идет? — воскликнула герцогиня де Бофор.
Мадам дю Плесси обратила взгляд в сторону, куда указывала герцогиня, и, заметив Анжелику, вновь призвала на помощь сына:
— Филипп! Филипп, дружочек, будь так любезен — отведи свою кузину за стол, где сидят фрейлины.
Молодой человек поднял на Анжелику угрюмый взор.
— Вот табурет, — сказал он, указывая на свободное место рядом с собой.
— Не сюда, Филипп, не сюда. Вы оставили это место для мадемуазель де Санлис.
— Мадемуазель де Санлис следовало поторопиться. Когда она к нам присоединится, то увидит, что ей нашли замену… удачную, — заключил он с иронической улыбкой.
Его соседи прыснули от смеха.
Все же Анжелика села на указанное место. Все равно было уже поздно отступать, раз она здесь появилась. Она не осмеливалась спросить, где ее отец, и отблески света, отбрасываемые бокалами, графинами, серебром и бриллиантами дам, ослепляли ее, доводя до головокружения. Пытаясь прийти в себя, она выпрямилась, чуть откинулась назад и убрала со лба тяжелую прядь волос. Ей показалось, что некоторые сеньоры с интересом разглядывали ее. Напротив нее сидел принц Конде, который в течение нескольких секунд всматривался в нее высокомерным взглядом хищной птицы.
— Черт возьми, у вас странные родственники, господин дю Плесси. Что это за гадкий утенок?
— Юная кузина из провинции, месье. Ах! Пожалейте меня! Целых два часа сегодня вечером, вместо того чтобы наслаждаться музыкой и очаровательными беседами дам, я выслушивал обвинительную речь ее отца, барона. От запаха его дыхания меня воротит до сих пор. Как писал наш циничный поэт Аржатей, «скажу наверняка, что это благовоние слабей, чем запах трупа или тела старика».
В ответ раздался взрыв подобострастного смеха.
— Знаете, о чем он меня просил? — продолжал маркиз, изящным движением указательного пальца смахивая слезинку с мокрых от смеха глаз. — Держу пари, вы не угадаете. Он хотел, чтобы я помог освободить его от налога на каких-то мулов из его конюшни и еще на производство — вы только подумайте! — свинца, который он надеется обнаружить сложенным в слитки на грядках в огороде. Никогда в жизни не слышал ничего глупее.
— Черт бы побрал этих обнищавших дворян, — пробормотал принц. — Они позорят своим невежеством наши гербы.
— Прискорбно, что даже этот маленький сокол, чеглок[65], с которым наши деревенские кузены охотятся, стараясь подражать благородной соколиной охоте, — даже он слишком обременителен для них. Впрочем, именно от него им досталось это прозвище.
«Ах, даже так! — подумала Анжелика. — Значит они благородные соколы, а мы никуда не годные бедные маленькие птички».
Дамы буквально задыхались от хохота.
— Видели, какое у него перо на шляпе?
— А эти туфли с налипшей соломой!
У Анжелики так неистово билось сердце, что ей казалось, кузен Филипп, сидящий рядом, должен был слышать его удары. Она посмотрела в его сторону и была удивлена, что с загадочным выражением, застывшим в голубых холодных глазах, Филипп смотрит на неё. «Я не могу им позволить и дальше оскорблять моего отца», — решила она.
Анжелика была бледная как мел. Она вспомнила, как покраснела мадам де Рашвиль несколько часов назад, когда она, Анжелика, заговорила в установившемся ледяном молчании. Есть же и другие тайны, которых боятся эти наглецы. «Малышка де Сансе» глубоко вздохнула.
— Может, мы и нищие, — произнесла она громко и отчетливо, — но мы, по крайней мере, не пытаемся отравить короля!
Как и в тот раз, смех тотчас же прекратился, улыбки исчезли с лиц, тишина в зале стала такой тяжелой и давящей, что даже за соседними столиками люди замерли. Мало-помалу разговоры затихли, исчезла оживленность гостей — все смотрели на принца Конде.
— Кто… кто… кто… — залепетал маркиз дю Плесси, но вдруг замолчал.
— Надо же, какие странные слова, — выдавил наконец принц, который с трудом держал себя в руках. — Эта юная особа не привыкла находиться в высшем обществе. Она все еще не выросла из сказок кормилицы…
«Еще секунда, и он будет смеяться надо мной, а потом меня с позором выгонят, обещая хорошую порку», — со страхом подумала Анжелика.
Она наклонилась немного вперед, глядя на край стола.
— Говорят, сеньор Экзили лучший знаток ядов в королевстве.
Этот новый камень, брошенный в воду, привел к настоящей буре. Тут и там слышался испуганный шепот.
— Ах, эта девочка одержима дьяволом! — воскликнула мадам дю Плесси, в ярости кусая свой кружевной платок. — Она уже во второй раз позорит меня. Сначала она держится словно кукла с зелеными глазками, а потом вдруг открывает рот и говорит ужасные вещи!
— Ужасные! Почему же ужасные? — мягко возразил принц, не сводя глаз с Анжелики. — Ужасными они были бы, если бы она говорила правду. А это всего лишь вымыслы девчонки, которая не умеет держать язык за зубами.
— Я замолчу, когда сочту нужным, — резко ответила Анжелика.
— И когда же вы сочтете это нужным, мадемуазель?
— Когда вы перестанете оскорблять моего отца и предоставите ему те скромные льготы, о которых он просит.
Лицо принца Конде внезапно потемнело. Скандал достиг апогея. Люди в глубине залы вставали на стулья, чтобы лучше видеть героев спектакля.
— Черт побери! Черт побери!.. — задыхался принц.
Неожиданно он поднялся, вытянув руку, словно призывая свою армию атаковать испанские окопы, и указал на Анжелику.
— Идите за мной! — прогремел он.
«Он меня сейчас убьет», — решила Анжелика. Вид этого огромного сеньора вызывал у нее дрожь испуга, но в какой-то степени девочка была даже польщена.
Итак, она последовала за ним, маленькая серая уточка, за огромной, украшенной бантами птицей.
Она заметила, что он носит чуть ниже колен накрахмаленные кружевные воланы, а поверх коротких штанов — нечто похожее на короткую юбку с невероятным количеством нашивок. Никогда в жизни она не видела, чтобы мужчина был так экстравагантно одет. Однако она любовалась его походкой, тем, как грациозно он переставляет ноги, обутые в туфли с выгнутыми каблуками.
— Теперь мы одни, — сказал Конде, резко обернувшись. — Мадемуазель, я бы не хотел с вами ссориться, но вы должны ответить на мои вопросы.