— Элеонора!
Он воскликнул так горячо, что я невольно посмотрела на него, внимательно посмотрела. После Витри Людовик редко оживлялся. Сейчас его побледневшее лицо с заострившимися чертами дышало жизнью. Радостным возбуждением. Привычная пелена самобичевания и глубокого покаяния рассеялась, а глаза сияли от какой-то спрятанной в глубине мысли.
— Людовик, я только что приехала…
— Знаю, — перебил он, бросаясь ко мне. — У меня свежие новости.
На скулах его вспыхнул лихорадочный румянец. Отчего-то кровь его забурлила, он едва сдерживал поток слов. Может, он удостоился личной аудиенции у Бога и всех Его ангелов?
— Надеюсь, новости добрые?
— Самые лучшие.
Он схватил меня за руки, наклонился, поцеловал в обе щеки. Ладони у него были горячие и липкие. Влажные губы обжигали мне кожу, словно муж горел в лихорадке. Я почувствовала, как удары сердца сотрясают все его тело, и мне стало тревожно.
— Людовик… Вы здоровы? — спросила я, кладя руку ему на лоб, потом потянула его, усадила рядом с собой на краешке ложа. — У вас горячка.
Прищурившись, я вгляделась в него еще пристальнее. Даже под одеждой было заметно, как страшно он исхудал.
— Вы ели сегодня?
— Нет. Сегодня у меня постный день. Я соблюдаю пост три раза в неделю.
Пресвятая Дева!
— Но это слишком! Вы же больны…
— Да нет же! Послушайте меня! — И он с такой силой сжал мне руку, что я тихонько вскрикнула от боли. — Палестина!
— А что случилось в Палестине?
Я, разумеется, знала историю. Речь шла о католических королевствах, созданных в Святой Земле после победы наших рыцарей над турками в Первом крестовом походе. С нею тесно переплелась история моей семьи. Дед участвовал в том крестовом походе, и Раймунд отправился туда, чтобы стать князем Антиохийским.
— Она в опасности, Элеонора. В величайшей опасности. — Людовик еще крепче сжал мою руку. — Предводитель турок Зенги[62] объявил войну. До меня дошли вести. — От возбуждения он уже впивался ногтями в мое тело. — Войско турок-сарацин[63] во главе с Зенги захватило город Эдессу. Неужели вы не понимаете? Теперь им открыта дорога на Антиохию[64], а потом и на королевство Иерусалимское.
Это не могло не привлечь мое внимание. Раймунд находился в опасности, на него могли напасть в любую минуту.
— Все завоевания Первого крестового похода, все одержанные победы — все пойдет прахом, — продолжал Людовик. — Христианские святыни окажутся во власти турок, и нам запретят их посещать.
— Ну да, понятно. Но как это…
— Мне нужно идти в поход. — Голос Людовика, когда он возвестил об этом, зазвенел, словно колокола, загремел, будто с высоты крепостных стен. — Вы только подумайте, Элеонора! Представьте, что я могу свершить во имя Божие! — Слова так и лились из него. — Я должен собрать сильное войско и спешить на выручку. Я должен спасти христианские государства Палестины от ига нечестивых.
Вторжение на Святую Землю? Новый крестовый поход? Кровь застыла у меня в жилах. На войне Людовика преследуют одни неудачи, в этом уже не приходилось сомневаться. Мне стало жутко при одной мысли о том, что он столкнется с турками.
— Однако же, Людовик, это необходимо обдумать…
Я высвободила руки, обняла его за плечи, чтобы он сосредоточился на мне и рассуждал здраво.
Но убеждать его было бесполезно.
— Я уже все обдумал. Я искуплю этим Витри. Искуплю свои грехи. — Он заговорил тихо, наклонившись близко ко мне, словно поверял свою тайну, а глаза его возбужденно горели. — Я всю жизнь мечтал о том, чтобы пронести орифламму[65] Франции, наше священное знамя, до Святой Земли. Мне было десять лет, когда я поклялся почтить этим память несчастного брата Филиппа, который должен был стать королем. Я поклялся взять орифламму с собою в паломничество и возложить ее на алтарь церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Вот и настал мой час. Таково веление Господа Бога, и он за это простит мне грехи мои. Я соберу войско.
— Мудро ли это?
— Это путь к спасению моей души.
Как он глубоко верует в это — а надежды на успех, конечно, нет.
— Я не сомневаюсь, что когда-нибудь вы отыщете путь к спасению души, Людовик, — успокоила я его.
Что за дикие у него намерения! Сомневаюсь, что аббат Сюжер одобрит их. Я погладила Людовика по спине, как мать, успокаивающая не в меру разыгравшегося ребенка.
— Я выполню свой обет, Элеонора! — Его руки вдруг обвили меня, он стал целовать меня в губы, дрожа от возбуждения своим решением, повалил меня на ложе. — Я уже предвкушаю сладость победы, — пробормотал он мне в висок. — Какая великая мысль!
— Не надо, Людовик…
Пресвятая Дева! Этого я не хотела.
— Надо! Я возглавлю новый крестовый поход!
Я попыталась было оттолкнуть его и даже, кажется, преуспела в этом, но Людовик вдруг просто сорвал с себя монашеское облачение, не сознавая, как непривлекательно выглядит его плоть после долгого умерщвления. На язвы от власяницы даже смотреть было страшно. Я могла пересчитать все его ребра, четко выделялся каждый позвонок на спине, а кости таза выпирали до неприличия.
— А вы все так же прекрасны, как и в день нашей первой встречи, Элеонора. Я томился без вас. Вы будете вдохновлять меня в Великом Походе.
Не замечая, как напряглось мое тело, Людовик встал на колени подле меня, потом оказался на мне, задирая юбки. Я закусила нижнюю губу и уступила ему просто потому, что таков был мой долг. Его руки были грубыми от нетерпения, однако он ничего не делал для того, чтобы возбудить желание во мне. Быстрое обладание, довольное ворчание, когда он излил в меня свое семя — вот и все, что можно об этом сказать. Я даже не осмеливалась сравнивать это с теми удовольствиями, которые испытала под ласками анжуйца.
Людовик не заметил, что я отвечала ему неохотно. По крайней мере, все быстро закончилось.
Оторвавшись от меня, он снова надел власяницу и рясу, укрыв наконец от моего взора выпирающие кости и усохшую плоть. Улыбнулся мне.
— Я молюсь, чтобы вы понесли новое дитя, Элеонора. На этот раз сына. Если я не вернусь из Святой Земли, если я погибну там, то хорошо бы Франции иметь наследника мужского пола.
— Дай Бог, чтобы я зачала. Постараюсь.
Я поправила юбки, стараясь не касаться рукой липких следов его наслаждений. По правде говоря, я не верила, что из новой затеи, завладевшей воображением Людовика, хоть что-нибудь получится.
Эта мысль родилась в мозгу, воспаленном слишком частыми постами и слишком долгими молитвами. Я не задумывалась об этом, а когда истечения наступили у меня в обычное время, то вообще позабыла о происшедшем. Молитвы Людовика о сыне имели такой же успех, как и его мечты о возвращении Святой Земли — о том, как он поведет войско к сияющим куполам Иерусалима.